Любовница. Война сердец - Шерил Сойер

Лорд Горли и адмирал Меткалф подошли так близко, насколько было возможно, чтобы не привести Юпитера в бешенство, а адмирал выглядел так, будто у него отняли полжизни. Все, включая меня, думали, что мальчик находится с ним, — обычная ошибка в такой толпе. Адмирал пытался вселить в мальчика мужество и дал ему строгий приказ не дрожать, но было видно, как дрожали его собственные губы, когда он говорил это.

Пройдет немного времени, прежде чем юный Гарри запаникует. А тем временем Юпитер сердито фыркал, бил копытом об пол и задирал голову кверху. Было просто страшно смотреть, потому что у него был адский укус, достаточный для того, чтобы отхватить человеку голову.

Я прокричал мистеру Гарри, чтобы он не двигался, а затем побежал искать леди Гамильтон, вместо того чтобы найти объездчика жеребца. Жокей был храбрый малый и мог укротить животное.

Неважно, что случилось в шатре леди Гамильтон, я всегда буду рад, что, когда вернулся обратно к конюшням, со мной был высокий француз, локтями прокладывающий себе путь в толпе людей, а миледи следовала сразу за ним. Десерней был в конюшнях и снаружи весь день, разговаривая с маленьким мальчиком и со мной, и с остальными. Бесцеремонный парень, и я сделал вывод, что на уме у него нечто другое, чем скачки, но будь я проклят, если в Сассексе есть еще кто-нибудь, кто знает лошадей так же хорошо, как он.

Он приказал всем отступить как можно дальше, и они повиновались. Не удивительно, что молва облетела здание быстро. Это было неслыханное дело для ипподрома — кулачный бой между ним и полковником Кулом. Полковник так и лежал, растянувшись на земле. Каково, а, для Эпсома со всем этим высшим обществом? Люди смотрели на меня, а я просто пожимал плечами.

Десерней не терял ни минуты. Он сказал низким твердым голосом: «Не двигайся, Аристид». Аристид — это прозвище он дал мистеру Гарри, не спрашивайте меня, почему.

Следующее, что он сделал, это переместился в поле зрения Юпитера и стоял там, неотрывно глядя на жеребца, не двигая ни одной мышцей. Уши Юпитера шевельнулись назад, затем навострились, конь мотнул головой, чтобы хорошенько рассмотреть того, кто это уставился на него. Затем Десерней начал разговаривать, все на своем собственном дьявольском иностранном языке. Успех был медленным, но верным. Жеребцу стало любопытно, затем он замер на месте, как будто мужчина говорил что-то, что животное действительно хотело услышать. Могу поклясться, что он тоже отвечал, сигнализируя о чем-то глазами и своим неровным дыханием. Он даже не топтался на месте, когда француз спустился вниз под ограду и стал не больше чем в двух футах от длинного носа жеребца и вздрагивающих ноздрей.

Юпитер мотнул своей головой вверх и опустил глаза, чтобы держать француза в поле зрения, и вы могли бы увидеть, как дрожит его шея и загривок, а это значит, что он собирается встать на дыбы. Но Десерней стоял на своем, по-прежнему разговаривая и не подходя ближе. Он вытянул руку. Юпитер снова мотнул головой, его челка подпрыгнула, а потом конь сразу же вытянулся и коснулся пальцев мужчины своими губами. Они стояли там вот так, на минимальном расстоянии друг от друга, и затем Десерней сделал шаг вперед и начал гладить рукой шею лошади.

Все это время мистер Гарри стоял, прижавшись спиной к стене, как маленькая фигурка, вырезанная из дерева. В его глазах были слезы — не от страха, но от жестокого разочарования, как будто жеребец ранил его. Когда Десерней сделал шаг вперед и положил одну руку за ушами жеребца, другой рукой он сделал знак у себя за спиной. Мальчик, скрытый от лошади телом Десернея, сделал шаг в сторону. Затем он проскользнул под оградой и побежал к своей матери.

Толпа издала вздох облегчения, похожий на порыв ветра. Все были рады, что все обошлось и никто не пострадал. Француз стоял рядом с лошадью, продолжая успокаивать ее нежной чепухой. Леди Гамильтон опустилась на колени, в белом платье, прямо на грязь и мусор, покрывающие пол, и взяла Гарри на руки.

Можно было слышать слова, которые он произносил, всхлипывая. «Мама! Юпитер меня не любит!» Он заплакал: «Я хотел с ним подружиться. Но Юпитер не позволил мне это сделать».

Она подняла глаза над головой сына, когда Десерней последний раз похлопал жеребца по спине и вышел из стойла. Он выпрямился и пристально посмотрел на нее. А позади и вокруг нас все снова возвращалось к жизни: толпа сразу же оживилась, и по конюшням пронесся гул голосов.

Шум и движение вернулись в полном смысле слова. Неподвижными оставались лишь два человека: леди Гамильтон и француз.

Я никогда не забуду их лиц. Она была мертвенно-бледной, из-за пережитого ужаса и страдания ее темные глаза расширились так, будто были вырезаны из мрамора, как у живой статуи. А его брови опустились так низко, что отбрасывали тень ему на глаза. У него был такой ужасный взгляд, и выглядел он так же устрашающе, как и тогда, когда сбил с ног полковника Кула, и неудивительно, что ни один джентльмен не захотел оказаться на его пути.

Я видел, как он сделал короткий глубокий вдох, так человек делает, когда окончательно теряет терпение или собирается разразиться проклятиями или рыданиями, и разрази меня гром, если я знаю, что это было в его случае. Потом он развернулся и ушел.

Он исчез в толпе так же быстро, как и появился, и когда шел широкими шагами по направлению к ним, люди расступались, как трава перед косой. И это был последний раз, когда мы его видели…

Это было за полчаса до того, как Себастьян Кул вообще смог предпринять какие-либо действия. Как бы он ни старался стоять прямо, он чувствовал тошноту и головокружение; у него не было никакого шанса поставить одну ногу рядом с другой, не говоря о том, чтобы покинуть место, где его достоинство было втоптано в грязь.

Наконец, Делия и Румбольды усадили его в карету и, несмотря на его протесты, нашли доктора, который осмотрел его. У него было сотрясение мозга, но не такое сильное, чтобы он осознавал его. Его сознание периодически затуманивалось, но больше его тревожило стыд. И поэтому всё, чего он хотел, — это вернуться обратно в Бирлингдин, о чем он сказал возничему в совершенно ясных выражениях.

Путешествие было кошмарным. Румбольды, еще не отошедшие от потрясения, говорили очень мало. Подполковник посмотрел на Себастьяна, давая ясно понять, что он точно знает, что от него требуется, прежде чем он со своей женой вернется в Брайтон.

Делия была напугана и взволнована. Она сидела рядом, и каждый раз, когда Себастьян терял сознание, что случалось довольно часто, он приходил в себя, лежа своей больной головой у нее на коленях.

Когда они приехали в Бирлингдин, Себастьян приказал зажечь лампы в библиотеке и неимоверным усилием воли заставил себя написать вызов на дуэль, который Румбольд должен был отвезти в Джолифф-корт на рассвете.