Волчина позорный - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До и после площади массы шли вразброд, транспаранты и портреты тащили под мышками, пили из горла креплёные вина и без фанатизма ругали советскую власть, придумавшую эту бессмысленную ходьбу с кумачом и фотографиями не пойми кого в трудовых руках, не у каждого, кстати, сильных. После торжественной ходьбы строем все разбегались по своим организациям, с добрыми словами скидывали в кучу флаги с портретами и сбивались в дружеские стаи, чтобы утопить праздник в хорошем вине и очень прекрасной водке.
Милиционеры от общей массы отличались. Строем шли от ворот УВД и к ним же обратно. Всё на них сияло, сверкало и блестело. Звёзды на погонах, отдраенные бляхи ремней, начищенные кокарды, хромовые сапоги, знаки отличия и медали. Александр Павлович вообще выглядел как новогодняя ёлка. Потому как на его кителе как игрушки переливались многочисленные знаки, значки, пять медалей «За трудовую доблесть» и старший орден «Знак Почёта за службу Родине». Больше в УВД такого не было ни у кого, кроме генерала.
Отметили они праздник чинно. В актовом зале стол накрыли почти «королевский». На трезвую голову всем достойным вручили почётные грамоты. А троим, и Маловичу тоже, конечно, дали очередную медаль «за доблестный труд» на благо государства. На торжестве и гости были из дружественных сфер: скорой помощи, пожарной команды и прокуратуры. Само-собой, фотокорреспонденты трёх газет плюс к ним курсанты школы милиции с фотоаппаратами. Которые после торжественной части разбежались, чтобы пить в родных стенах. А остались только неизвестные гражданские солидные дяди с дорогими камерами. Они лениво бродили по залу и с особой радостью ловили красивые ракурсы при награждениях.
Милиционер строевым топал к генералу, начальнику УВД, который стоял за красной маленькой трибуной и выдавал каждому своё. А после слов «Служу Советскому Союзу!» жал награжденному руку. Из-за спины его наблюдал за порядком с кумачовой тумбочки большой бюст Владимира Ильича, что укрепляло значимость наград и торжественность события. Генерал раздал всё, что было в списке и широким махом руки слева направо указал всем на столы. Начинаем, мол, без устали, но в рамках государственного приличия жрать водку и закусывать положенными Управлению внутренних дел деликатесами — говорил его деревенский русский жест, популярный на свадьбах.
Все естественно перепились, кроме дежурных по управлению. Они напиться не имели права, потому, как принимали и правильно записывали сообщения о преступлениях. У хулиганов, разбойников и карманных воров праздник был двойной. Во-первых, они тоже солидарны с трудящимися и сами трудились с энтузиазмом. Во-вторых, ловить их Первого мая было некому. По городу катались только два дежурных мотоцикла с патрульными, которые пили на ходу и потому на окружающую действительность глядеть им было некогда. Александр Павлович попал домой после полуночи, дал Зине подержать новую медаль и упал на кровать в парадном виде. В нём и проспал до семи утра. Второго числа многие на работу выйти не смогли, а кто пришел, слышать ничего не хотел о праздничных нарушениях Уголовного кодекса.
— Завтра! — восклицали они не полностью протрезвевшими голосами. — Всё будет завтра!
И начинали опохмелку тесными дружескими группками в разных кабинетах, закрывая их на ключ. Малович с Тихоновым купили в магазине напротив УВД две бутылки «Столичной», полкило колбасы и две банки консервов «Салат осенний», да всем этим оружием бились с «бодуном» до обеда.
— Шура, — громко говорил Тихонов. — Пошли брать Русанова. Посадим его лет на двадцать.
— Нет! — твёрдо возражал Александр. — Будем работать по твоей схеме. Ты же всех гадов предлагаешь расстреливать, в тюрьму не сажать? Русанов гад?
— Так точно! — размахивал пустым стаканом Вова. — Гад гадский! Шмальнём его при попытке к бегству!
— Откуда? — удивился Шура. — Бежать он будет откедова? — Вот я, например, на соревнованиях бегу от стартовой линии. А Русанов?
— Так мы его возьмём! — сурово стучал по столу добрый и сентиментальный в обычной жизни Вова, обожающий летом сидеть возле цветка и гладить взглядом бабочек, стрекоз и пчёл.
Он обожал классическую музыку, почти терял сознание, когда слушал Гайдна и собирал марки про паровозы. Только про паровозы. Никто его не спрашивал — на фига. Кроме, конечно, жены. Она ему предлагала собирать фотокарточки своих шалав, чтобы было, что вспомнить когда она однажды большими портняжными ножницами отхватит то, что у такого шибко разнузданного кобеля должно само отсохнуть. Просто ей не хотелось ждать неизвестно сколько.
Шалав у него было периодически много. И отрабатывал он их не от переизбытка тестостерона, а по доброте своей. Ему казалось, что тридцатилетняя ласковая, добрая и внутри порядочная девка обделена добром и теплом. Ну, получается, сочувствовал им Тихонов и жалел.
Вова обожал ещё живопись флорентийской школы четырнадцатого века и репродукции итальянских маэстро висели на всех стенах его дома. Он знал наизусть «Евгения Онегина» и все стихи Агнии Барто. Спортом не занимался из принципа. Он, во-первых, называл его грубым истязанием тела. А, во- вторых, крепкое тело ему дала природа. Она же подкинула ему нежную душу и ненависть к правонарушителям.
В милицию он пошел по призванию. Совесть звала его биться с нечистью, поскольку это было написано у него на роду. Где и кто написал, не знала и сама совесть. Но Володя любил всё прекрасное и млел от осознания того, что его душа так чувствительна. Точно так же чувствительна душа его была к злодеям. Ворам, убийцам, развратникам и картёжным шулерам. Всех он призывал расстреливать по факту существования, не судить и не тратить деньги на их зоновскую баланду. И даже писал во все инстанции, в ЦК КПСС, представьте! И ему везло в том, что бумаг его толком никто не читал.
— Мы можем взять его в прямом смысле слова четырьмя руками только за то, что он ширинкой прикрывает. — ржал Малович. — И то он имеет право в суд подать и мы влетим за хулиганство на год минимально. Не посмотрят, что мы при звёздах и вроде как честь имеем. У нас ничего на Русанова нет, Вова. Он даже муху при нас не обидел. А если и обидел раньше — где свидетели? У него порядок в бухгалтерии такой, как у моей Зины с зубами. Белые, чистые перламутровые. А она всего-то чистит их два раза в день порошком «Особый».
Вот и он
