Крест и посох - Валерий Елманов

– Одно тогда неясно. Разве туда, ну, в это Братство, вступают не по собственной воле? Ведь моего согласия никто не спрашивал.

– Смотря какой знак, – отозвался Стоян. – Заметил отличку от моего?

– Руки?..

– Точно. Я гляжу, око у тебя приметное, – похвалил его сотник. – Так вот, ежели они к груди прижаты, как на твоем, то ты еще не считаешься вступившим в Братство. Всевед такой знак на моей памяти только раз единый и давал. Означает он, что хоть сам носитель знака и не вступил еще в Братство наше, однако чист душой, светел мыслями и нуждается в помощи, которую ему любой, в Братство входящий, обязан оказать. После, когда нужда пропадет, Всевед этот знак с тебя снимет, а уж там тебе самому решать – вступать в наше Братство или нет. Обычно он другой знак дарует, но тот простой вовсе и больше на полено похож. И тут я уж сам решаю – помочь или как.

– А твой?..

– Мой гласит, что я уже в Братство вошел. Стало быть, ежели душа моя запачкается или злое что-либо учиню, то всего один день и проживу после этого. А может, и того менее. Словом, следующего восхода солнца мне уже увидеть не доведется.

– Ого, – покачал головой Константин. – А что с посохом?

– Это не простой посох был. Сила в нем великая сокрыта.

– Ну, еще бы, – не стал спорить Константин. – У меня на что раны тяжелые, а к утру уже рубцеваться начали.

– Тому и дивуюсь, – откликнулся сотник. – Будь ты вправду Каином, Всевед к тебе вовсе не притронулся бы.

– А я почти все время в беспамятстве лежал, – уклончиво заметил Константин.

– Неважно это. Всевед все едино учуял бы. А не он сам, так посох свое дело сделал бы.

– Это как? – не понял Константин.

– А так, – пояснил сотник. – Был человек и нет человека. Вмиг живота бы лишил. Сила в нем покрыта, от самого Перуна полученная. К тому ж приложил он его к тебе когда?

– В Перунов день, – ошарашенно ответил Константин. Надо же, оказывается, дед ему еще одну проверку на вшивость устраивал, а он-то думал, что это для лечения необходимо.

– Вот, – удовлетворенно заметил Стоян. – А в этот день у него сила и вовсе, страшно сказать, какая могучая. От тебя бы одни угольки остались в одночасье, ежели бы ты пусть и не сам задумал злодеяние на братьев своих, но хоть чуток поучаствовал в том.

– Но я все равно убивал в тот день, – возразил Константин. – Того же Кунея, к примеру, да и не только его.

– А вот это как раз не важно, – досадливо отмахнулся сотник. – Ежели за правое дело да в честном бою, Перун прощает. – Он криво усмехнулся. – Наши боги – это не Христос. Другую щеку подставлять не посоветуют... и правильно. За добро драться надо. Ударили по левой, а ты его в ответ, да так, чтоб не разогнулся. Оно по-нашему.

– Тут я согласен, – выразил солидарность в этом вопросе Константин и напомнил: – Вон уже Рязань показалась, а ты еще ни с кем из моих воев не поговорил.

– А для чего? – удивленно воззрился на него Стоян.

– Чтобы точно знать, правду я тебе рассказал или нет.

– Я и так знаю. Куда уж точнее, – отмахнулся сотник досадливо. – Ты мне лучше вот что скажи. Ежели отпущу я тебя сейчас, то ты до Ожска добраться... – не договорив, он тихо выругался, мрачно глядя налево.

А там показался и уже был хорошо виден довольно-таки крупный – не меньше сотни, а то и полторы – отряд, во весь опор скачущий им наперерез.

– Это вои Глебовы из-под Пронска возвращаются, – хмуро пояснил он Константину. – Не успеть тебе. Даже если я всех своих положу, все едино – не оторваться.

– Пусть будет, как будет, – согласился Константин. – Об одном прошу – людям моим по возможности участь облегчи. Они же не повинны ни в чем.

Стоян с уважением поглядел на князя.

– Тебе о себе ныне думать надо в первую голову, – заметил он все же.

– Обо мне князь Глеб позаботится, – невесело усмехнулся Константин. – А вот о них...

– О них тоже, – буркнул сотник. – У него в порубах места много. Там им и перина пуховая будет, и песни веселые, ежели Стожара попросят.

– Так гусляр жив? – встрепенулся Константин.

– Жив, – сумрачно подтвердил Стоян и уточнил: – Пока жив. – Впрочем, он тут же попытался приободрить князя: – Да ты не горюй. Перун нас в беде не оставит.

– Почему нас? – не понял Константин.

– А неужели ты думаешь, что я после слов твоих смогу князю свому как и прежде служить? – прищурил один глаз сотник, пытливо глядя на Константина.

– Оно, конечно, – протянул тот. – В порубе, как ты сам говоришь, у Глеба места много, и ты там вполне поместишься. Вот только пользы от этого никакой. Ты погоди пока. Да и о разговоре нашем помалкивай. Узнает Глеб – беды не миновать.

– Стало быть, Авеля собственноручно Каину привезти и при этом помалкивать, – уточнил сотник и ехидно заметил: – Ну да, конечно, помалкивать. О таком не говорят, и хвалиться тут нечем. Вот только не знаю, – заметил он чуть погодя. – Осина-то выдержит меня или как?

– Какая осина? – вновь не понял Константин.

– Ну а как же, – удивился Стоян. – Иуда же на осине повесился. С того времени она и трясется вся. Стало быть, мне прямая дорога к ней, родимой.

– Глеб меня не убьет, – твердо заметил Константин и тут же поправился: – Во всяком случае, не сразу.

– Это так, – подтвердил сотник. – И наказ у нас всех был такой – только живым. Да и людишек, кто с ним будет, с тобой то есть, – тут же пояснил он, – всех живыми брать. Потому я и сказал про пяток-другой, который мы потеряли бы, ежели бы до стычки дошло, – напомнил он про переговоры и улыбнулся. – А ежели бы не наказ такой, можно было бы и издали вмиг всех вас положить. Оно ведь не только Афонька Лучник по этой части горазд. У меня тоже с десяток таких отыщется, кто не хуже стрелу пустит. – И он оглянулся, окидывая почти любовным взглядом свой небольшой отряд.

– Ну вот, – пропустил мимо ушей его лирическое отступление Константин. – Стало быть, я ему нужен.

Стоян утвердительно кивнул, соглашаясь, но тут же поинтересовался:

– А зачем? Ты ж для него теперь самый опасный свидетель. Да и твои вои тоже.

– Зачем нужен – не ведаю. Но коли так, то он меня сразу не убьет, да и остальных тоже. Значит, твоя помощь мне и им еще понадобится. Если сумеешь – выручишь или хоть что-то сделаешь, ну а если нет, тогда не судьба.

– Будь по-твоему, княже, – согласно кивнул сотник. – Оно, конечно, загадывать наперед сейчас глупо. Но вот тебе мое слово – все, что только в силах моих будет, все для выручки твоей исполню.

– Спросят, о чем говорили мы с тобой, – торопливо заметил Константин, видя, что приближающийся отряд находится уже в какой-то сотне метров от них. – Скажи, что я оправдывался. Говорил, будто невиновен. Ну а ты мне, конечно, не поверил.

– Ишь ты, – Стоян вновь, на этот раз недовольно, мотнул головой. – Всю жизнь ни вот на полстолька никому не солгал, а тут придется душой кривить.

– Это святая ложь, – заметил Константин. – Во спасение людей. – И замолчал, угрюмо глядя на подъехавших и радостно скалящих зубы дружинников.

С этой минуты говорить им больше не пришлось. Плотное кольцо второго отряда тесно обступило их со всех сторон и бдительно сопровождало до самых городских ворот, где их – видать, гонца заранее послали с радостной вестью – встречал сам князь Глеб собственной персоной.

Широкая улыбка, причем искренняя, от всей души, не сходила с его смуглого скуластого лица все время, пока он распоряжался, кого из дружинников брата и в какой конкретно поруб поместить. Лишь покончив с последним из них, Епифаном, он обратился к Константину. Тот все это время продолжал молчать, внимательно разглядывая братоубийцу и ни на секунду не отрывая своего взгляда от его лица.

– Теперь и до тебя очередь дошла, братец мой единственный, – ласково пропел Глеб, и улыбка его стала еще шире и еще радостнее. – Тебя, как князю подобает, мы в своих покоях поместим. У меня, правда, там скудновато – не взыщи уж.

– Зато от души, – в тон ему подхватил Константин.

– Это точно. От самой что ни на есть. А ты, – он повернулся к Стояну, – после зайдешь, расскажешь, где да как вы его поймали, какие речи он вел, пока ехали. Да и награду заберешь за улов знатный. Уж я не поскуплюсь. – И он заговорщически подмигнул ему.

Тут же, вновь обращаясь к Константину, которого в это время торопливо разоружали, согласно Княжескому повелению, Глеб широким жестом гостеприимного хозяина приглашающе указал на свой трехэтажный терем, возвышающийся вдали над прочими домами подобно великану.

– Может, помолиться в остатний раз дозволишь? – вежливо поинтересовался Константин.

– Да почему же в остатний? Ежели только захочешь, то я каждый вечер к тебе своего исповедника засылать буду, – возразил Глеб. – Вот только грехи тебе он лишь один раз отпустит. В первую встречу, – и, не дожидаясь вопроса, тут же пояснил: – Вдругорядь уже каяться не в чем будет. Сам посуди, дни все у тебя, брате, будут постные – хлеб да вода. Медов хмельных, увы, вовсе не увидишь, да и с девками сдобными тоже позабавиться не удастся. Молись себе, коли охота придет, – и поинтересовался, когда они прошли уже с десяток-другой метров: – А что это ты поглядывал на меня все время? Или в одеже какой беспорядок увидел? Так ты скажи по-братски.