Игра лисиц. Секретные операции абвера в США и Великобритании - Ладислас Фараго

В то время, пока Васснер зондировал обстановку в Адмиралтействе, барон Гайер выслушивал в министерстве обороны жалобы генерала Паунелла, начальника разведки министерства, на то, что он «ввел в заблуждение британское правительство в отношении германских намерений и перевооружения». К его удивлению, его впустили в святая святых – в отдел изучения Германии, куда его никогда не впускали. Там он выслушал еще более резкие слова и был допущен к обозрению сверхсекретных карт отдела, отражавших расположение британских и французских войск, готовых к немедленному вторжению в Рейнскую область.

В действительности англичане не планировали вторжения и даже удерживали французов от выдвижения войск. Необычные действия военных были единственным, что могло предпринять военное министерство в свете решений Даунинг-стрит о невмешательстве. Паунелл и его коллеги надеялись, что увиденное полковником сможет повлиять на действия немцев.

Сейчас мы знаем, что полковник Гайер был действительно потрясен увиденным и немедленно сообщил о своих опасениях в Берлин. Он вернулся в посольство и сразу же отбил телеграмму: «Ситуация критическая. Вероятность войны или мира пятьдесят на пятьдесят»[38].

В Берлине у всех нервы были на пределе. В операции Winteruebung (так теперь называлась бывшая операция «Упражнение») было что-то нереальное. В свете телеграмм Васснера и Гайера казалось, что вся операция «Зима-Упражнение») висит на волоске.

Генералы хмуро сидели в картографическом зале военного министерства, готовые, если понадобится, в любой момент дать приказ об отступлении войскам в Рейнской области. Генерал фон Бломберг был так же подавлен и удручен, как и остальные. Получив в понедельник сразу после полудня телеграмму Гайера о пятидесяти процентах шансов на успех, он тут же ринулся в рейхсканцелярию к Гитлеру и потребовал немедленной эвакуации Ахена, Трира и Саарбрюккена.

Гитлер сделал своему военному министру выговор за паникерство, но это в значительной мере было позой. Как он позже признался одному из своих помощников в разработке плана операции полковнику Бернарду фон Лоссбергу, он вовсе не был столь спокоен, как могло показаться.

«Это было моим самым рискованным внешнеполитическим решением. В ту суматошную неделю марта 1936 года я не раз думал, что больше не пойду на подобное испытание, как минимум, в течение десяти лет».

В среду утром, вернувшись из очередного вояжа на Уайтхолл, полковник Гайер и капитан Васснер явились к послу фон Хешу с докладом о своей оценке ситуации. Они убеждали его официально сообщить Берлину, что если рейхсвер немедленно не отведет свои части, то война станет неизбежной. Присутствовавший при этом столкновении корреспондент официального германского агентства новостей Фриц Гессе, исполнявший также обязанности пресс-атташе, отметил в своем дневнике: «Мы были уверены… что опасность войны очень близка и что Франция в конце концов сумеет убедить Великобританию принять участие в военной акции на ее стороне».

Сообщения, потоком поступавшие в посольство и агентство Гессе из Рейтер[39] от английских и французских информаторов, свидетельствовали о быстром ухудшении ситуации. Хеш не решался послать категорическое предупреждение, на котором настаивали Гайер и Васснер. Вместо этого он позвонил фон Нейрату и, когда ему не удалось связаться с министром иностранных дел, побеседовал с его заместителем Бернгардом фон Бюловом, выясняя обстановку и настроения в Берлине. Бюлов ответил, что и то и другое мрачное. Тогда Хеш решил зайти с козырной карты, заявив, согласно Гессе: «Я пойду к королю и попрошу его вмешаться прежде, чем все погибнет».

Гессе отметил, что посол собирался апеллировать не к прогерманским симпатиям короля, а к его приверженности миру. Еще 21 января фон Хеш писал о политической философии нового короля следующее:

«В иностранных делах Эдуард VIII разделяет убеждения своего отца о необходимости сохранения мира между народами. Король Эдуард не пацифист, напротив, он желает, чтобы Великобритания была сильной, вооруженной и способной, если потребуется, отстоять свои честь и достоинство. Однако он глубоко убежден, что в современную эпоху война не может больше быть средством решения международных споров. Более того, он считает, что новая европейская война станет причиной краха Европы, ее порабощения большевиками и гибели цивилизации. Будучи твердо приверженным британским парламентским традициям, Эдуард VIII тем не менее выказывает далеко идущее понимание путей следования других государств, особенно Германии».

Именно на особое «понимание» короля и рассчитывал посол, в глубокой тайне собираясь в форт Бельведер, где король проживал полуинкогнито, сохраняя приватность своих отношений с миссис Симпсон. Хеш готовился к встрече очень тщательно, консультируясь с сотрудниками.

– Я надеюсь убедить его величество, – говорил он советнику посольства князю Отто фон Бисмарку, – что война станет как европейской, так и национальной катастрофой. Я готов признать, что формально Гитлер не прав. Но я думаю, что сумею представить эту акцию в качестве по меньшей мере понимаемой.

Вечером в понедельник 9 марта, когда министр иностранных дел Франции Фланден, прибыл в Лондон для решающих переговоров в отношении кризиса, Хеш отправился в форт Бельведер. Для конспирации он даже отбыл на частном автомобиле. Он вернулся в посольство вскоре после девяти вечера и вызвал к себе Бисмарка и Гессе, чтобы сообщить о результатах аудиенции у короля.

– Моими главными доводами, – рассказывал он, – были два. Первым стали военные статьи франко-советского договора, которые противоречили как духу, так и букве пакта Локарно. Вторым же было то, что постоянная односторонняя демилитаризация левого побережья Рейна для Германии является невыносимым унижением. Я заявил его величеству, что ввод войск на левый берег касается только собственной германской территории, и заверил, что фюрер готов к замене пакта Локарно новым международным договором.

Он сообщил Бисмарку и Гессе, что его аргументы не могли не произвести «самого благоприятного впечатления на человека доброй воли, каким несомненно был король», и что ему удалось убедить Эдуарда VIII «выступить за мир» перед Болдуином.

Трое немцев в волнении ожидали в кабинете посла королевского слова. Бисмарк устал от долгого ожидания, но Гессе оставался рядом с послом, когда раздался телефонный звонок.

– Король! – сказал Хеш и указал Гессе на отводную трубку, чтобы тот мог слышать беседу.

– Алло, – послышался знакомый голос. – Это ты, Лео? Узнаешь, кто говорит?

– Да, сэр! – ответил Хеш.

Гессе записал, что король произнес следующие судьбоносные слова: «Слушай внимательно. Я только что виделся с премьер-министром. Войны не будет!»

Гессе отметил, что, положив трубку, Хеш подпрыгнул и затанцевал по комнате.

– Я победил! – восклицал он. – Я обошел их всех! Гессе, мы совершили невозможное! Войны не будет! Надо немедленно сообщить в Берлин.

Гитлер впоследствии отдал должное Эдуарду VIII за сохранение мира в 1936 году (и за спасение его шеи), приписав решение о том, что демилитаризованная зона не стоит того, чтобы из-за нее воевать, вмешательству короля в решающий момент. Военный историк Вальтер Гёрлиц позднее назвал это «совершенно неверным толкованием». На следующее утро Болдуин принял Фландена на Даунинг-стрит, 10 и заявил:

– Вы можете быть правы, но если есть хоть один шанс из ста, что в результате вашей полицейской операции начнется война, я не вправе вмешивать в нее Англию, – и после паузы добавил: – Англия не готова к войне.

Кризис миновал. Гитлер не только остался в Рейнской области, но и упрочил свое положение и власть.

Ральф Уингрем из МИДа Великобритании, провожая уезжающую ни с чем французскую делегацию, пробормотал:

– Теперь война неизбежна, и она будет самой ужасной из всех войн.

Волнения этих мартовских дней дорого стоили Леопольду фон Хешу. 16 апреля, через месяц после своего самого славного из всей блестящей карьеры дипломатического триумфа, он скончался в результате инфаркта.

Глава 10

«ДЯДЯ РИХАРД» ПРОТИВ «ДЯДИ КЛОДА»

Провал Гертца в ноябре 1935 года в абвере расценили как неудачу мужественного человека, оказавшегося жертвой риска, неизбежного в профессии разведчика. Гертц и сам помогал созданию легенд, окружающих его имя. Находясь в Брикстонской тюрьме, он сумел тайком передать письмо своему другу в Германию, в котором писал о своем мягком приговоре: «Я совершил гораздо больше, и [англичане] знали обо мне много больше того, в чем сочли нужным меня обвинить».

Адмирал Канарис рассматривал неудачу Гертца как удар по себе и предпринял все меры, чтобы облегчить его судьбу. Через семью провалившегося шпиона он перевел из кассы абвеpa деньги на оплату адвоката, а также назначил ежемесячное пособие на весь срок заключения Гертца не только его жене, но и любовнице.