Демагоги, пастухи и герои - Сергей Сакадынский

В то время, как в Исландии сохранялось и продолжало успешно существовать общество первобытной демократии, в Скандинавии происходили совсем другие процессы. Выдвинувшиеся на передний план племенные вожди – конунги постепенно закрепили за собой право на верховную власть. Преимущества конунгов были предопределены их принадлежностью к высшему звену административного аппарата, изначально – племенного, но без резких переходов трансформировавшегося в государственный. Эта власть восходила к древним институтам: тинг осуществлял выборы конунга, даже в XIII в. «принять и прогнать конунга» оставалось исконным правом общины. Однако свободу выбора при этом ограничивали, во-первых, сакральность королевского рода, через Инглингов восходящего к божествам, к Одину, Ньерду, Фрейру; во-вторых, реальная мощь этого рода, отношения претендента на власть с другими вождями и «могучими бондами», состояние его дружины; и, в-третьих, эффективность тех мероприятий, которые конунг осуществлял во время своего правления, закрепляя право избрания за своими наследниками. Сакральность власти, исходящая от вождя, распространяется и на его окружение, которое действует от его имени и его именем.

«Всюду, где Харальд устанавливал свою власть, он вводил такой порядок: он присваивал себе все отчины и заставлял всех бондов платить ему подать, как богатых, так и бедных. Он сажал в каждом фюльке ярла [20], который должен был поддерживать закон и порядок и собирать взыски и подати. Ярл должен был брать треть налогов и податей на свое содержание и расходы. У каждого ярла были в подчинении четыре херсира [21] или больше, и каждый херсир должен был получать двадцать марок на свое содержание. Каждый ярл должен был поставлять конунгу шестьдесят воинов, а каждый херсир – двадцать. Харальд-конунг настолько увеличил дани и подати, что у ярлов теперь было больше богатства и власти, чем раньше у конунгов. Когда все это стало известно в Трандхейме, многие знатные люди пришли к конунгу и стали его людьми» [22].

Такие же изменения, но значительно более ранние и менее для нас очевидные, произошли и в среде других варварских племён Северной и Центральной Европы, а также у остальных народов, поделившие общество на тех, кто правит, и тех, кем правят.

Хозяева и рабы. Легенда о суассонской чаше, рассказанная Григорием Турским, широко известна – она вошла практически во все учебники истории.

В 486 году в битве при Суассоне король франков Хлодвиг одержал победу над галло-римским наместником Сиагрием, объявившем себя «царем римлян». Разграбив город и его окрестности, победители унесли из какой-то церкви вместе с другими драгоценными вещами большую чашу удивительной красоты. Местный епископ направил послов к королю с просьбой возвратить эту чашу. Выслушав их, Хлодвиг сказал: «Следуйте за мною в Суассон, и если этот сосуд, который просит епископ, по жребию достанется мне, я выполню его просьбу».

Когда на площади сложили всю захваченную добычу, король вышел на середину и, имея в виду упомянутую чашу, сказал: «Храбрейшие воины, я прошу вас отдать мне без всякого жребия этот сосуд». В ответ на эти слова старшие дружинники сказали: «Славный король! Ты наш вождь, и все мы подчиняемся тебе. Конечно, бери себе всё, что захочешь». Однако один молодой вспыльчивый воин вышел вперёд и воскликнул: «Ты получишь отсюда только то, что тебе полагается по жребию!». С этими словами он выхватил секиру и разрубил чашу напополам. Все были поражены этим поступком, но король в этот раз промолчал, стерпев оскорбление.

А спустя год, когда авторитет и власть Хлодвига многократно возросли, он приказал всем воинам в полном снаряжении явиться на воинский смотр. Обходя их ряды, он подошёл к тому самому молодому франку, который разбил чашу, и возмущённо сказал: «Никто не содержит вооружение в таком плохом состоянии, как ты. Ведь ни копьё твоё, ни меч, ни секира никуда не годятся». И, вырвав у него оружие, он бросил его на землю. Когда тот нагнулся его поднять, Хлодвиг выхватил свою секиру и разрубил ему голову. «Так ты поступил с чашей в Суассоне, – сказал король. – С моей чашей!».

В этой легенде прослеживаются некоторые интересные исторические моменты. Почему строптивый воин разрубил чашу, не выполнив пожелания Хлодвига? Таким образом он напомнил своему королю о существовании исконной франкской традиции, по которой за вождём не было закреплено никаких особых прав; обычай требовал, чтобы добыча делилась поровну согласно жребию. Хлодвиг не решился рассчитаться с обидчиком немедленно, ибо власть обычая всё ещё была сильнее его власти – король опасался возмущения свободных франков. Возмездие настигло молодого воина лишь когда Хлодвиг мог уже не бояться проявлений недовольства – теперь он был полновластным правителем, в руках которого находились не только имущество и свобода, но также жизнь и смерть его подданных.

На самом деле право решать кому жить, а кому умереть – исключительное право, в современных обществах дарованное исключительно суду, а в иных местах вовсе не дарованное никому, – наделяет правителя неограниченной властью над подданными.

Только Бог дарует человеку жизнь, и только Бог имеет право её забрать, утверждает церковь. Распоряжаясь чужими жизнями, а также имуществом и свободой людей, правитель полностью присваивает себе, таким образом, божественные функции. И в то же время абсолютная зависимость подданных от своего господина, по существу, делает их его собственностью, рабами; в некоторых обществах это проявлялось в наиболее крайней форме, когда даже чиновничий аппарат и армия состояли почти полностью из рабов, как, например, это имело быть с подданными турецкого султана. Поэтому, на наш взгляд, сейчас будет уместным рассмотреть наиболее явную форму социального неравенства – владение человека другим человеком.

Среди самых примитивных из известных нам народов – племён австралийских аборигенов и жителей крайнего севера – рабство как таковое не существует. Как правило, здесь весь труд лежит на женщинах, играющих роль настоящих рабынь: с ними часто жестоко обращаются, порой хуже, чем с собаками. Вероятно, женщины и дети – первые, кого стали осознанно обращать в рабство.

Очевидно, что в эпоху первобытного общества рабовладение сначала отсутствовало полностью, затем появилось, но не имело массового характера. Причиной тому был низкий уровень социальной организации и отсутствие производства как такового. В таких условиях обращение кого-либо в рабство было бессмысленно, так как раб не приносил пользы хозяину, а при этом его нужно было кормить и содержать. В этот период, собственно, рабов как таковых не было, а были только пленники, взятые на войне. Их, как правило, убивали или приносили в жертву богам (в местах, где был распространён каннибализм – поедали), либо же иногда принимали в племя – это практиковалось и в Древнем Египте, и в Скандинавии, и у других народов в разных частях земного шара.

Разумеется, были исключения, когда пленённых мужчин оставляли в живых и заставляли работать, либо использовали в качестве менового товара, но общей практикой это не было. Немногие исключения составляли мужчины-рабы, особо ценные из-за каких-то своих личных качеств, способностей, умений. Интерес, в основном, представляли захваченные женщины – как для рождения детей, так и для хозяйственных работ; тем более, что гарантировать подчинение женщин было гораздо проще.

Дочь жреца Хрисеида и прекрасная Брисеида, бывшие причиной ссоры между Агамемноном и Ахиллесом и отказа последнего от участия в войне, попали в руки победителей как добыча счастливой военной экспедиции. Палатки греческих вождей полны пленницами, захваченными в окрестных приморских местах во время тех набегов и разбойничьих нападений, которые давали возможность грекам жить во время осады Трои. Избиение мужчин, сожжение домов, пленение детей и женщин – таков был обычай, таково было, по-видимому, общее правило при взятии городов:

Мужи убиты оружьем, дома превращаются в пепел,

Дети уводятся в плен и пышно одетые жены.

Эта мысль преследует Гектора, когда он в последний раз видится с Андромахой, а его смерть пробуждает у несчастной женщины те же мысли в еще более горькой форме.

«Погиб наш блюститель, – восклицает она, – хранивший твердыню троянцев и защищавший их жен дорогих и детей малолетних. Вскоре их в плен повезут на глубоких судах мореходных. Буду и я между ними!»

С древнейших времён пленник считался собственностью того, кто его захватил. Эта, сложившаяся в первобытном обществе, практика явилась фундаментом для развития рабовладения, поскольку закрепила представление о возможности владения другим человеком. Увеличение количества рабов связано, в первую очередь, с серьёзным прогрессом в развитии внутриплеменных отношений, когда разделение труда и эффективная организация производства привели к фактическому обособлению людей, не занятых производственным трудом. Эти люди – первоначально шаманы и вожди – были заинтересованы в обеспечении своего безбедного существования, а, следовательно, в увеличении доли избыточного производства материальных благ. Естественно, этот прирост не мог происходить до бесконечности за счёт соплеменников в силу ряда объективных причин. Во-первых, ещё вполне живы были традиции справедливого перераспределения материальных благ среди всех членов общины, а, во-вторых, формально, в силу обычая, все члены племени были равноправны и свободны, поэтому их безнаказанная эксплуатация не представлялась возможной. То есть если заставить их производить какой-то избыточный продукт ещё было можно, то отобрать его и полностью присвоить вряд ли удавалось. Таким образом, возникла естественная потребность в альтернативных трудовых ресурсах, и ресурсы эти находились рядом.