Демагоги, пастухи и герои - Сергей Сакадынский

Современные люди больше всего гордятся своей свободой и независимостью. Во второй половине XX и начале XXI века постоянно говорилось и говорится о свободе в различных её аспектах. Наша цивилизация очень гордится тем, что после долгих столетий т ьмы, рабства и невежества в значительной части стран мира господствует демократия, которая обеспечивает человеку различные свободы – печати, слова, передвижения, вероисповедания и пр. Любовь к свободе, независимости мышления привела к появлению так называемой постмодерной философии, в которой не существует каких бы то ни было чётких понятий о добре и зле, норме морали, принципах поведения. Всё это каждый человек отныне определяет сам для себя и никто не вправе делать ему какие бы то ни было замечания и учить его (если это, конечно, не выходит за рамки закона и не влечёт за собой преступления). Особо гордится своей свободой молодёжь, и, в частности, студенчество. Современное общество очень любит говорить, что в отличие от своих дедушек и бабушек они не рабы какой-то политической системы и никогда не будут таким стадом, каким было, по их мнению, общество при Сталине и Гитлере. Тем не менее, практика показывает, что подавляющее большинство людей готово подчиниться чужой воле, лишь бы не решать самостоятельно вопросы проектирования и управления.

Вопреки марксистско-ленинскому учению о классовой борьбе, можно предположить, что история цивилизации не породила, а лишь проявила рабство (как и другие социальные институты), в скрытой форме существовавшее и продолжающее существовать в естественной иерархии общества, подпадающего, в конечном итоге, под общие законы мироздания.

Феодалы и их вассалы. Первоначально социальная организация первобытной общины представляет собой крайне размытую нечёткую структуру, в конечном счёте трансформирующуюся во что-то наподобие исландской «демократии». В этой структуре нет сложной иерархии подчинения, и единственной формой социального неравенства является рассмотренное выше рабство как форма владения одного человека другим. Структура общества древней Скандинавии выглядит приблизительно следующим образом. Его основу составляют свободные общинники-бонды. Особняком стоят треллы-рабы и хёвдинги-вожди [23]. Рабов в это время очень мало, и это единственный зависимый класс. Хёвдинги пока не имеют реальной власти, точно так же, как исландская логретта, однако их особое положение в обществе обусловлено той сакральностью, которой их наделяет происхождение от богов-асов. В этот период «карлы и ярлы» в общественно-политическом плане составляли нечто целое: родовитая знать ничем, кроме своей родовитости (выраженной в поэтических генеалогиях, возводящих владельцев к мифо-эпическим персонажам) и периодических, ритуального характера приношений со стороны других общинников, не выделяется. Формально функция верховного языческого жреца и предводителя народного ополчения закреплялась за конунгом. Конунг выступает, скорее, как власть исполнительная, верховный функционер племенной организации, ограниченный волей народного собрания, которое нередко позволяло себе заявить: «А если ты не пожелаешь сделать то, что мы требуем, мы восстанем против тебя и убьём тебя… Так раньше поступали наши предки: они утопили в трясине на Мулатинге [24] пятерых конунгов за то, что те были такими же высокомерными, как ты» (Сага об Олаве Святом).

Превратить в полной мере свободных бондов в подданных – подчиненное конунгу ополчение, а затем и в плательщиков даней и податей – вот цель, к которой из поколения в поколение стремились скандинавские вожди эпохи викингов. И, в конечном счёте, достигали ее: «Харальд весь народ в стране поработил и подчинил», – так оценивает первые успехи королевской власти «Хеймскрингла». О том же говорит и «Сага о людях из Лососьей долины»: могущество конунга Харальда Прекрасноволосого возросло настолько, что ни один конунг в стране и никто из знатнейших людей не обладал никакой властью, если их не наделял властью Харальд.

Знать, возглавившая возникшие в VII-VIII вв. локальные племенные объединения, не только сосредоточила в своих руках серьёзную экономическую, политическую, идеологическую власть, но и создавала адекватные этой власти новые административные формы. Можно предполагать, что возвышение этой знати в VII-VIII вв. сопровождалось нарастанием напряжённости в отношениях между хёвдингами и свободными общинниками. Очевидным показателем этого конфликта была эмиграция населения из Норвегии на острова Северной Атлантики и начавшееся в VI-VII вв. движение шведов на Аландские острова и восточный берег Ботнического залива.

Подчинение свободных общинников осуществляется, в основном, силовыми методами. Стратегически этот метод прост – лишить большинство свободного населения оружия и возможности защищаться, а своё окружение наоборот усиленно вооружить. Конунги собирают вокруг себя вооружённых людей, первоначально членов рода, а затем и всех тех, кто готов был сделать войну своей профессией. Так формируется «хирд» – дружина вождя, – как альтернатива и одновременно оппозиция ледунгу – ополчению свободных бондов. Преимуществf «хирд» налицо – свободные от занятий сельским хозяйством воины постоянно совершенствуются в воинском искусстве и всегда готовы взяться за меч, в отличие от крестьян-бондов, которые берутся за оружие только в случае возникновения военной угрозы.

Основой существования королевской власти и подчиненной ей вооруженной силы – в буквальном смысле одним из источников ее пропитания – на раннем этапе стала вейцла. Первоначально – это пир, который бонды периодически устраивали в честь своего местного хёвдинга, но затем вейцла стала исключительно королевской прерогативой, которой конунг либо пользовался сам, либо мог пожаловать кому-то из своих приближенных. Со времен Харальда Харфагра конунги с дружиной регулярно разъезжали по стране, и население каждой местности обязано было к указанному времени доставить строго регламентированное количество продуктов. Численность дружины постепенно возрастала: при Олаве Святом (в 1016 г.) она возросла от 60 до 100 дружинников, затем превысила этот порог. Олав Тихий (1066-1093 гг.) возил с собою уже 240 человек.

Таким образом, преследовались и достигались две цели. Конунг ездил по стране со своими воинами, и это было демонстрацией силы: конунг, таким образом, показывал, что у него есть возможность защитить своих подданный и также есть возможность в случае необходимости подавить их недовольство. В то же время кормить такую ораву за чужой счёт было весьма выгодно, тем более что отъезд сопровождался вручением подарков, опять же в натуральной форме – ремесленных изделий, мехов или продуктов.

Правящая элита, формирующаяся и объединяющаяся вокруг конунга, существовала во многом за счет ресурсов крестьянского хозяйства бондов, вейцла послужила специфической организационной формой выкачивания из крестьянского хозяйства производимого им избыточного продукта, первоначально – в виде натуральных поставок для королевских пиров.

Аналогичные обычаи существовали и у других народов. Например, Генрих II Плантагенет, весьма прогрессивный монарх, всё время, не занятое войной, проводил, разъезжая по стране и пируя в замках своих вассалов.

Феодальная система была в принципе несовместима с современной идеей централизованного всеобщего подоходного налогообложения; вассал был обязан сюзерену военной службой, может быть, разовыми выплатами по случаю посвящения в рыцари или женитьбы сына сюзерена и т.д., но не постоянной уплатой налогов [25] со своих владений. Король должен был, кроме этих преимущественно неденежных феодальных обязанностей своих вассалов, довольствоваться доходами со своего собственного домена и различными косвенными доходами, преимущественно от таможен и выпуска монет, а также нерегулярными поступлениями от выморочного имущества, судебных пошлин и т. д.

Западноевропейские короли прилагали большие усилия, чтобы разными, часто обходными путями ввести подоходный налог для всех подданных (например, посредством принудительной замены военной службы в феодальном ополчении на денежные выплаты, так называемые "щитовые деньги").

Усложнение социальной иерархии общества сопровождает усиление власти вождей – теперь между знатью и рабами образуется многоступенчатая лестница, состоящая из зависимых, независимых и полузависимых субъектов феодального права, связанных друг с другом системой сложных иерархических отношений.

Феодализм, если рассматривать его сквозь призму сложившихся стереотипов, имеет следующие отличительные черты, в несколько изменённом виде сохранившиеся и в современном обществе.

Первое – приоритет статуса. Роль статуса в классическом феодализме огромна, и бедный дворянин – это все равно дворянин. Главный ресурс феодалов – влияние, способность «решать вопросы». Разумеется, приобретается этот ресурс в политической сфере. В силу этого в феодальном обществе положение рождает богатство, а не наоборот. Второе – замысловатые и запутанные отношения лояльности, по сути, система личных связей. Основа классического феодализма – оммаж, совокупность процедур, когда вассал получает от сеньора во владение землю, а взамен даёт обязательства верности и военной службы. При этом действует один из основополагающих принципов феодализма – «вассал моего вассала не мой вассал». Именно этот принцип породил бесконтрольный разгул феодальной анархии во Франции, где, например, созвать арьербан – ополчение из вассалов своих вассалов – было для короля практически непосильной задачей. Англия, в основном, избежала неразберихи в феодальных отношениях преимущественно благодаря Солсберрийской присяге, когда Вильгельм Завоеватель обязал всех феодалов – и норманнских баронов, и только что завоеванных саксонских эрлов и танов, – принести клятву верности ему лично, с тем чтобы гарантировать лояльность всей этой вооружённой толпы землевладельцев непосредственно королю.