Родственные души в Сеуле - Сьюзан Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Стажер? Это было типа стажировки?
Джейкоб закрывает рот рукой. А вокруг глаз собираются морщинки. Он пытается не рассмеяться, и я почти уверена, что именно поэтому он не поворачивается ко мне. У меня такое чувство, что я сейчас узнаю какую-то штуку из корейской культуры, о которой никогда не слышала.
– В Корее есть такие компании в развлекательной индустрии. Они занимаются тем, что ищут, обучают, выпускают и управляют новыми талантами в стране. С ними связаны почти все группы K-pop и некоторые многообещающие актеры. Молодые таланты проходят через программу обучения айдолов, по сути, школу для создания K-pop айдолов.
– Погоди, я запуталась. Ты начинал с K-pop? – Я вспоминаю то время, когда мы были детьми. Джейкобу никогда не разрешали держать микрофон на наших праздничных церковных концертах, потому что он жестко фальшивил. Если не произошло чуда, я не могу представить, чтобы кто-то хотел вырастить из него певца.
Громкий смех вырывает меня из воспоминаний.
– Ты слышала, как я пою. Нет. В общем, я начал как айдол-стажер, но только потому, что они хотели, чтобы я научился выступать, проецировать свой голос, выполнять инструкции, давать интервью и обрел уверенность. Многие из новых корейских актеров год-два учатся в школе айдолов. Обучение это изнурительное, безжалостное и не оставляет времени ни на что иное. Но оно того стоит.
– А что было после обучения?
– Меня взяли на роль второстепенного персонажа в моем первом сериале. – Теперь все его лицо озаряет улыбка. Гордость.
– Это безумие, что тебя случайно нашли на рынке и ты вдруг оказался на экране. Ты ведь тогда почти не говорил по-корейски, – удивленно говорю я.
– Я всегда свободно говорил по-корейски. Просто никогда тебе не рассказывал.
– Нет-нет, – качаю я головой, – мы вместе по субботам прогуливали корейскую школу. Мы ненавидели ее, потому что ничего не понимали.
– Я ненавидел ее, потому что предпочитал тусоваться с тобой, чем торчать в корейской школе по выходным. – Он пожимает плечами. – Клянусь, я никогда тебе не лгал. Я просто никогда не говорил по-корейски в твоем присутствии.
Внезапно в машине повисает тишина, и я опасаюсь утонуть в ней. Я думала, что знаю о Джейкобе все, а тут вдруг обнаруживаю, что, возможно, это было не так даже в то время, когда мы дружили.
– Ну, а потом я устроился на работу, из-за которой мне пришлось остаться в Корее. Потом у нас был видеочат… – продолжает он.
– Тогда ты ничего мне об этом не рассказал. И только от мамы я узнала, что ты неожиданно стал актером. Я даже не догадывалась, что ты хочешь этим заниматься. – Мой голос звучит так, будто мне снова четырнадцать. Я его обвиняю. Я его осуждаю. – Я хотела быть рядом с тобой после смерти твоего отца. Но ты не вернулся. Ты сказал мне, что ненавидишь свою жизнь здесь, – шепчу я. Если я скажу слишком громко, эти слова снова поселятся в моем сердце. И оно будет болеть.
– Я сказал тебе, что позже расскажу об этом во всех подробностях. Мы еще не подписали контракт, и мне не позволяли никому ничего сообщать. Два дня спустя я переехал от мамы и сестры в общежитие, жил с такими же стажерами. У меня не было времени на себя, я почти не разговаривал с семьей. Вот почему я не мог связаться с тобой в первые месяцы. – Голос Джейкоба звучит так, будто ему снова пятнадцать. Он пытается все объяснить. Он умоляет меня выслушать. – Ханна, я ненавидел свою жизнь здесь. Она была тяжелой. Единственным ярким моментом была наша дружба.
– Я думала, ты и меня ненавидишь, – признаюсь я.
– Мне было больно и страшно, на меня свалилась куча дерьма. Нам нужны были деньги. Моя мама устроилась на работу в ресторан недалеко от моего общежития, и мы могли видеться минут тридцать в неделю. Но я надеялся, что, если буду работать изо всех сил, у меня может получиться. И я наконец смогу позаботиться о своей семье.
Мой взгляд не отрывается от лобового стекла. Но я киваю и обдумываю, понимаю, признаю. В тот день я сосредоточилась на своих чувствах и даже не подумала о том, что чувствовал тогда Джейкоб. Я ужасный человек и еще худший друг.
– Было тяжело, я чувствовал себя не в своей тарелке. Все остальные стажеры об этом мечтали. Их так воспитали. Я понятия не имел, что делаю. Я каждый день мечтал, чтобы ты была рядом и я мог с тобой говорить и делиться своими переживаниями. Но к тому времени, когда я смог с тобой связаться, мои письма не доставлялись. Ты удалила все свои аккаунты. Я понял, ну, догадался, что ты, видимо, заблокировала меня или изменила адрес электронной почты из-за меня. Короче, до меня дошло, что я потерял лучшего друга, даже не успев ничего обсудить. Почему ты не поговорила со мной, не дала мне шанс все объяснить? Разве наша дружба не была для тебя дорога? Ты просто… просто вычеркнула меня из своей жизни.
После того как Джейкоб сообщил мне, что не вернется домой, я была очень обижена и расстроена. Но потом он просто исчез и не выходил на связь! Мама постоянно говорила мне, что он очень занят. Слишком занят, чтобы связаться со мной? Чтобы убедиться, что я в порядке? Я чувствовала страшную опустошенность. Да, я удалила электронную почту, мне надоело проверять ее каждые десять минут в надежде получить сообщение. Я опускаю голову на руль.
– Я ждала, – говорю я. Скорее, еле слышно шепчу. Это все, на что я сейчас способна.
– Ты была мне нужна, – признается он.
– Прости, Джейкоб, – говорю я. Слезы наворачиваются на глаза, но я не позволю им пролиться.
– Да и ты меня прости, Ханна.
– Господи, нас захватили эмоции, мы приняли дурацкие решения и мучались в разлуке долгих три года. – Даже произнося это, я с трудом могу в это поверить.
– Если честно, когда мы говорим об этом сейчас, кажется, мы совершили безумство, – соглашается он.
Я глубоко вздыхаю, однако стеснение в груди не уменьшается. Я хочу продолжить разговор. Я хочу узнать подробности. Я хочу выяснить, что будет с нами дальше. Но мы оба выглядим так, будто пробежали марафон. Мы эмоционально истощены.
– Для какого-нибудь пункта из твоего списка нужен солнечный свет и долгая поездка? – спрашиваю я, меняя тему, словно хватаюсь за спасательный круг.
Он на секунду задумывается, и
