Гапур — тезка героя - Ахмет Ведзижев

Я всего четыре раза сидел на тракторе. И все эти случаи запомнились мне навсегда. Не думайте, я не унижался перед Холаком, не лез к нему с просьбами. Мне достаточно было встретиться с трактористом взглядом, чтобы он все понял. Тогда он по-дружески подмигивал мне и без всяких разговоров протягивал мне руку: лезь, мол, ко мне, Гапур!

Но сколько я сидел на тракторе? Пять минут, десять, от силы полчаса. Мало мне было этого!

Как-то раз я устроился между ног Холака и держался за рычаги, воображая себя хозяином машины. И тут невдалеке показалась бабушка. Не успел я спрыгнуть на землю, как она уже стояла около трактора, — я ведь вам говорил: бабушка у меня реактивная.

Что тут началось! Сначала бабушка ругала меня. Потом принялась за Холака.

— Смотри не порть мне внука! — говорила она. — Я растила его не для того, чтобы он ходил чумазый, как шайтан. Твои планы мне известны. Только не видать тебе Гапура в учениках! Он будет судьей — ты понял? Заруби себе это на носу! Если я еще раз когда-нибудь увижу внука рядом с тобой на тракторе, не будет тебе прощенья ни на этом свете, ни на том!..

Холак улыбнулся.

— Конечно, тетушка Хагоз, работать на земле, копаться в моторе и не запачкаться — такого не бывает. Это вы верно заметили, что трактористы чумазые ходят. Только грязь грязи рознь, уважаемая Хагоз! Наша грязь особая — она в поле заработана… Стало быть, ничего зазорного в профессии тракториста нет! Наоборот, это нашим трудом и по́том земля цветет — хлеб родит…

Складно ответил Холак бабушке. Мне понравилось. Но бабушка не захотела его слушать.

— Эка, задумал учить! — Она махнула рукой. — Я тебя сама чему угодно научу… Только не стану я терять время на пустые разговоры. Скажу напоследок: Гапур трактористом не будет, у него дорога другая — он будет судьей!

— Ну что ж, судьей так судьей, — согласился Холак. — Слезай, Гапур…

Он видел, что моя бабушка кипит от злости, и не хотел скандала.

Честно говоря, я раньше не знал, почему бабушка выбрала для меня такую профессию. Это потом стало ясно. Но, решив, что я стану судьей, она уже не отступала. Кажется, я был в третьем классе, когда она впервые заговорила об этом. И вот уже два с лишним года она сообщает всем и каждому: «Гапур обязательно станет судьей!»

Бабушка у меня неграмотная — ни писать, ни читать не умеет. И в этом нет ничего странного: ведь в школу она никогда не ходила. Впрочем, если уж говорить правду, в то время, когда бабушка была маленькой, никакой школы в Сунжа-Юрте не существовало. Была мечеть. Была кутузка, в которой старшина и стражники гноили бедняков, не уплативших недоимки. А школы не было…

Однажды бабушка рассказывала мне, что лет сорок назад в ауле открылись курсы ликбеза. Сейчас ребята этого слова не поймут. Спросят: «Что это за штука такая — ликбез»? А слово так расшифровывается — ликвидация безграмотности.

На курсы эти и бабушку приглашали. Но у нее тогда уже было много детей, большое хозяйство на руках, — не могла она идти учиться.

Когда бабушка, вспоминая старое, произносит слова «не могла», лицо ее грустнеет. Кажется, ей обидно, что, несмотря на сильную занятость, она не пошла на курсы и не научилась читать и писать.

А ведь бабушка очень способная! Ума у нее — на двоих, я же вам говорил. Даже председатель колхоза во время войны похвалил бабушку, сказав: «Золотая у тебя голова, тетушка Хагоз!»

Если я приношу из школы тройку, бабушка обязательно говорит:

— Была бы я молода, я бы пошла в школу и училась лучше всех!

Я ей верю. Это правда, если б бабушка родилась попозже, если б она была такая, как Зара, она бы обязательно в отличниках ходила!

Но хотя бабушка и неграмотная, за моей учебой она следит получше всякого грамотного. Я был в третьем классе, когда бабушка спросила у меня:

— Ну, выучился русскому языку?

Не зная, что сказать, я молчал. Уроки русского языка начались только год назад, все кругом говорили по-ингушски, — откуда же мне знать русский?

— Что пялишь глаза, будто первый раз меня видишь? — прикрикнула бабушка. — Отвечай, если спрашиваю! Умеешь ты говорить и писать по-русски?

«Будь что будет», — решил я и ответил:

— Умею.

— Так скажи что-нибудь.

— «Нани» — по-русски будет «мама», «мякх» — «хлеб»…

Бабушка усмехнулась.

— Это и мне известно. — Она говорила так уверенно, словно по крайней мере лет десять ходила в школу. — Значит, за целый год ты только и выучил, что «нани» — это «мама», а «мякх» — «хлеб»? А скажи-ка, как по-русски бера[15] и сискал[16]? Не знаешь?

Я действительно не знал этого. Я только опустил голову и начал разглядывать свои ботинки.

— Чему вас учат в школе, если ты до сих пор не знаешь, как по-русски «бера» и «сискал»? — ворчала бабушка. — Ничего, я сама пойду к твоей учительнице и все выясню…

Русский язык у нас вела Мария Алексеевна, которая теперь завучем работает. Но бабушка почему-то решила обратиться к нашему классному руководителю, Гамиду Башировичу. Встретив его в коридоре, она завела с ним такой разговор:

— У нас дома некому выгнать скотину на пастбище и некому встретить ее вечером. И все-таки я послала своего внука в школу! Я хочу, чтобы он выучил русский язык. А что получается? Целый год у них уроки по русскому, и за все это время он затвердил всего два слова: «нани» — это «мама», «мякх» — «хлеб»…

— Не два, я больше знаю, — вставил я, глядя на Гамида Башировича.

— Больше? — Бабушка прищурилась. — А как по-русски «бера» и «сискал»? — Она не дождалась ответа и посмотрела на учителя. — Видите? Ничего не знает…

Я думал, что Гамиду Башировичу придется туго. На его месте я бы заранее опустил голову и стал бы разглядывать ботинки. Но учитель нисколько не смутился. Наоборот, он сумел даже улыбнуться бабушке.