Водонос умер - Юсеф эль-Сибаи

— Не очень.

— Почему? Ты что, когда был маленьким, не ходил в школу?

— Ходил.

— И не помнишь коран?

— Помнил, да забыл.

— Ничего, молитва у меня написана. Тебе только нужно читать ее вслух, а я буду запоминать.

— Ну, это дело простое. Еще что?

— Самолеты делать умеешь?

— Бумажные, что ли?

— Не военные же!

— Когда-то делал. Но думаю, что еще не забыл, попробую.

— Сделай мне.

— У тебя есть камышина и бумага?

— Камышина есть, а бумагу сам достань.

— Ладно. Есть еще пожелания?

— Тряпичные мячи делать умеешь?

— Будет сделано.

— А в орлянку играешь?

— Еще как! И монетой могу, и камнем. Как-нибудь покажу.

— Вот это да-а! Да здравствует Шеххата эфенди! — заорал в восторге Сейид.

Умм Амина помолилась и позвала Сейида:

— Пойди на кухню, внучек, и принеси еду. Накрой на стол. Отец и Шеххата, наверное, проголодались.

— А ты разве не будешь с нами ужинать?

— Я уже поела.

Трапеза длилась недолго. Шуша ушел к себе, сел, как всегда, к окну, печально разглядывая ночные звезды. Шеххата взял дудку.

— Может, начнем учиться?

— Давай.

— Сейчас я сыграю тебе самую простую мелодию, а потом и тебя научу.

Как только Сейид услышал начало, он закричал:

— Знаю эту песню, знаю! «Возьми грудь и замолчи, возьми грудь и спи»!

— Она самая.

Шеххата продолжал играть, а парнишка ему подпевал: «Возьми грудь и замолчи, возьми грудь и спи! Твоя мать благородная госпожа, а отец — султан».

Сыграв отрывок, учитель начал объяснения:

— Дай-ка сюда правую руку! Большим пальцем возьми дудку снизу, а остальными закрой дырки в конце. Вот так… Дай левую руку… Большой палец закрывает отверстие внизу, следующими тремя закрой отверстия, которые ближе ко рту. Теперь начинай дуть… Убери первый палец, второй. Опусти их и подними третий и четвертый… Так, правильно… Второй… Дуй… Убери первый, второй…

Урок продолжался до тех пор, пока мальчишка не научился правильно играть первую часть мелодии.

— На сегодня хватит, — говорит учитель. — Через неделю повторим… Я из тебя сделаю лучшего дудочника в Египте. А теперь давай свою доску с молитвами, читать тебе буду.

Сейид быстро принес свои писания.

— Ох, и нудная эта молитва!

— Что ж у тебя такой ужасный почерк? Как курица лапой…

— Это мой почерк плохой?

— Ни одной буквы прочесть невозможно.

— Ты просто читать не умеешь! Забыл, как и коран.

— Это ты, парень, брось!

— Тогда почему же ты не умеешь читать то, что я написал? У меня лучший почерк во всей школе!

— Ладно, не шуми. Начнем?

Сейид сел на пол по-турецки, принял соответствующую позу, как его учили в школе, и, раскачиваясь взад-вперед, начал:

— Молитва «Абас». «Если ты слепой, то не верти головой»…

— А что значит Абас? Ты хорошо понимаешь смысл?

— Я повторяю молитву так, как нас учили в школе.

— Тогда продолжай.

— «Если ты слепой, то не верти головой…»

И тут мальчишка забыл слово, нужное для продолжения молитвы. Он начал снова и снова повторять Первую фразу, пытаясь восстановить в памяти остальной текст молитвы. Вдруг он спрашивает:

— Кстати, дядюшка Шеххата, а кто такой Абас?

— Абас?

— Он самый.

— А никто.

— Как так никто? Из неверных он или из мусульман?

— Не из тех и не из других.

— Как же так?

— А кто тебе сказал, что Абас мужчина?

— Не женщина же!

— Милый ты мой, абас значит по-арабски «недовольный, обиженный». Разве тебе учитель не объяснял?

— Нет.

— Что же он все-таки сказал тебе об этой молитве?

— Да ничего вообще. Мы записали часть молитвы, не поняли ни одного слова, а теперь повторяем эти слова, словно попугаи.

— Ладно, Сейид. Сейчас я тебе растолкую про этого Абаса. Жил на свете один человек по имени Ибн Умм Мактум.

— Чей сын?

— Ничей, имя у него такое было.

— И что же с ним произошло?

— Так вот… Был он слепым. Пошел он однажды к пророку Мухаммеду, да не обойдет его аллах своими милостями, а тот занят разговорами с важными людьми из племени Курейш, не принявшего нашей мусульманской веры, и направляет их на путь истинный. Вошел это наш слепец и тут же вмешался в разговор, заявив пророку: «Научи меня тому же, чему научил тебя аллах!» И так несколько раз. Но пророк не обратил внимания на призыв, он продолжал заниматься с теми же людьми. Но вдруг пророку Мухаммеду бог зашептал в ухо: «Не должен ты был так расстраивать и обижать своим невниманием этого несчастного слепого человека. Может быть, он хотел услышать от тебя проповедь, которая помогла бы ему». Вот и весь мой сказ тебе об Абасе. Впрочем, ты ничего не знал об этом и поэтому вынужден зазубрить молитву. Кажется, ты недоволен?

— Я всегда помню о своем страхе перед веревкой и бамбуковой палкой, об этих гнусных средствах наказаний в школе.

— Эх-ма, гибнут прелести корана в море вашего невежества. Слова корана — мудрые, приятные слова… Понимать их нужно… Видишь эти изречения?… Вот те, что висят над дверью… Прочти-ка их мне!

Сейид начал читать. Изречения были написаны сложным узорчатым шрифтом, очень трудным для чтения. Мальчишка медленно повторял лишь одно понятое им слово:

— Ниспошлю… ниспошлю…

С досады он крикнул:

— Мы такие буквы еще не проходили!

— И не будете. Это писцы изощряются. Они пишут не для того, чтобы читали эти изречения, а лишь для украшения. Дай-ка, я сам прочитаю. «Ниспошлю я на вас страх и голод, безденежье и бесплодие, и скажут терпеливые люди, которых постигнет эта судьба: все от бога и к нему вернется!»

Это значит, что бог устраивает нам экзамен с помощью страха, голода, безденежья и бесплодия. И терпеливые люди, которые испытывают все эти жизненные тяготы, обязательно скажут: мы собственность бога, к нему мы и вернемся. Чувствуешь, как мудро звучат эти слова пророка?!

Шеххата даже головой затряс от благости. Он взглянул на Сейида с намерением определить степень воздействия на него этой мудрости пророка. Но мальчишка неожиданно спросил:

— А почему он без хвоста переворачивается?

Шеххата аж застыл от изумления. Он-то думал, что мальчишка благоговейно ему внимает. Ему оставалось лишь удивленно переспросить:

— Без хвоста?

— Ага, почему переворачивается?

— Что переворачивается?

— Самолет.

Неудачливый толкователь корана вынужден был ответить:

— Так потому, что хвост придает ему устойчивость.

— Устойчивость?

— Верно… Хвост балансирует вес каждой стороны самолета. Как в весах, когда их тарелки находятся на одном уровне.

— А почему носом клюет?

— Это еще что?

— Да все то же, самолет.

— А вот этого, аллах свидетель, я и не знаю. Это совсем новая наука. В наше время он никогда не клевал носом. В наше время самолеты были хорошо сбалансированы… Чего расстраиваешься? Если самолет клюнет тебя носом, то и ты ему в нос!

— Что-что? Это он меня клюнет?

— А то меня?

— Нет, не понял ты. В воздухе он клюнет носом.

— Ну ладно, Сейид, клюнет или не клюнет. Трудно с тобой договориться. Дались тебе эти самолеты. Пусть они сталкиваются друг с другом, дерутся, клюют. И в воздухе чего самолету клевать носом? Должны быть причины… А то что же, за здорово живешь, что ли?

— Ха, если самолет клюнет носом в воздухе, то упадет на землю и разобьется.

— Тогда не допускай этого.

Забрав кусок железа, с написанной на нем молитвой, Шеххата в сердцах изрек:

— Правы те, кто заставляет вас, балбесов, зазубривать коран без всякого понятия о смысле. Объясняй вам, а вы бог знает, о чем думаете! О самолетах я прочей чепухе. Клюнет носом, разобьется. Вам сто лет нужно вбивать в голову хотя бы малую часть молитвы, чертенята. Ну да хватит, пошли спать, а то мне завтра предстоит трудиться на трех похоронах.

Шеххата ушел к себе, а Сейид снова начал раскачиваться взад-вперед, заучивая слова непонятной, а потому ненавистной молитвы.

Глава 8

Подготовка к сражению

Шли дни, а Шеххата продолжал жить у Шуши дома, в пустой каморе с сундуком. Ели, спали они все вместе и настолько привыкли друг к другу, что стали одной семьей, как будто Шеххата жил с ними уже многие годы. Хозяева дома теперь и представить себе не могли, как жили без этого человека.

Безработный период, который переживал в последнее время Шеххата, миновал. Похорон было изобилие. Очевидно, бог Израэль — бог смерти — специально наслал на людей мор, чтобы Шеххата мог вовсю развернуть свою активность. Новый обитатель дома в Кошачьем переулке уходил рано утром и отсутствовал целыми днями. Возвращался он крайне усталым.

В облике Шеххаты явно обозначились признаки удовлетворения и благоденствия. Он купил на барахолке другой пиджак, разумеется достаточно поношенный, но неплохо выглядевший, придававший его владельцу представительный вид. Шеххата щедро тратил пиастры на Сейида, покупая ему всякие вкусные вещи: сладости, орехи. И выдал однажды Шуше целых двадцать пиастров в качестве платы за жилье.