Повседневная жизнь публичных домов во времена Мопассана и Золя - Адлер Лаура

Так, в 1871 году полицейский комиссар Анжера просит соответствующий департамент мэрии не рассматривать дело проститутки по имени Мари, которая желает отныне жить вместе с неким мужчиной и поставить крест на своей прошлой жизни: "эта девка недостойна того, чтобы тратить на нее ваше драгоценное время, она не просто аморальна, она еще и не желает знать свое место".

Отъезд

Те, кому удается вырваться из пут своей профессии, крайне немногочисленны (проститутка прикована к своему ремеслу; она его раба, даже с точки зрения закона), а у тех, кому удается заставить полицию снять себя с учета (таких всего 5–6 %), в качестве основной причины снятия с учета указана старость, болезнь или… тот факт, что они сами стали бандершами. Некоторые решаются вернуться в свою семью или пойти в служанки. Пока девушка живет в борделе, она, как правило, ведет себя послушно, если она его покидает, то это происходит мирным путем. Ален Корбен сумел найти в национальных архивах лишь единственный случай, когда "пансионерки" перешли к активным действиям: в 1867 году в Партене девушки, желая вновь обрести свободу, подожгли свой бордель. Часто они думают переехать куда-либо, полагая, что в других местах жизнь будет не так ужасна. Поэтому они как бы постоянно "сидят на чемоданах". Однажды ранним утром они выбираются из спальни, надевают на себя, что могут найти, и отправляются куда глаза глядят. Самые наглые используют для побега выезд на природу с хозяйкой, изобретая какой-нибудь предлог. Так, некая девушка, едва выйдя на улицу с бандершей, бросила ей в лицо: "До встречи, я покидаю вас, если умеете бегать, попробуйте меня догнать!" Девушка убежала и пешком отправилась в Перигё, без единого су в кармане. Сотрудник вокзала в Либурне нашел ее в сточной канаве посреди ночи, умирающую с голода. Прошло пять дней, и изголодавшейся девушке не осталось ничего, кроме как наняться в другой бордель в Бордо…

Бандерши прилагают все усилия, чтобы отыскать сбежавших от них "сотрудниц", которые покинули их, не вернув долги. Со своей стороны, девушки обращаются в полицию своего родного города с требованием организовать изъятие у бандерши принадлежащей им одежды. В 1851 году некая дама требует у комиссара послать полицию в бордель, где она раньше работала, и изъять у хозяйки принадлежащие ей вещи: две крашеные юбки, две ситцевые юбки, хлопковый передник, шерстяное платье, корсет, две ночные рубашки, четыре носовых платка. Со временем все больше и больше девушек стало сбегать из борделей, так что к концу XIX века образовалась целая армия кочующих проституток. Жак Терно подсчитал, что к XX веку для половины всех проституток срок работы в каждом борделе длился не более месяца. В лионских борделях с 1885 по 1914 год в среднем 39 % проституток работали в одном борделе не более месяца, а еще 19,7 % — не более двух. Сначала они бегут в близлежащие города, все глубже залезают в долги, двумя руками держась за свою свободу. Бандерши вынуждены были привыкнуть к такой текучести кадров, успокаивая себя тем, что клиенты любят, когда в борделе все время новые девки. Отслеживая перемещения проституток из одного региона в другой, можно сделать вывод о том, что каждый год персонал среднего борделя обновлялся на две трети, а порой и на три четверти, и целиком обновлялся каждый третий год. Некоторые бандерши пытаются давить на девушек, которых клиенты любят больше других, и не дать им уехать. В борделе, где работала Элиза, мадам прибегла к помощи всех своих "сотрудниц", пытаясь убедить Элизу передумать: "Толстушка захныкала, сказала, что она очень несчастна, извинилась за свои слезы, ведь она "не находит себе места", а затем она подтолкнула к Элизе стоявших рядом семерых женщин, каждая из которых целовала свою подругу, пыталась ласками и дружескими уговорами убедить ее остаться; на лице у всех было написано всамделишное горе, они пытались всучить ей какие-то мелочи, но Элиза осталась непреклонна. Она была сама воля, она никогда не возьмет назад свои слова, сказанные в гневе, она была согласна, по ее собственным словам, быть стертой в порошок, но не уступить".

По приказу министра внутренних дел Франции в 1836 году было проведено расследование всех этих массовых отъездов, и по результатам был издан циркуляр, в котором подчеркивалось, что такая постоянная миграция может привести к еще большему падению нравов и уменьшению эффективности контроля. Если раньше девушка не могла покинуть бордель, не заплатив свои долги или не получив подтверждение от другой бандерши о том, что та заплатит ее долги, то теперь девушка просто бежала из одного борделя и нанималась в другой, а затем бежала в третий, и т. д. Конкуренция между бандершами стала настолько острой, что они стали просто выгонять заговорщиц, подбивавших своих "коллег" к побегу, но если пострадавшая от побега девушки бандерша вздумает жаловаться, ей пригрозят тюрьмой: "Если девушка симпатичная, стройная, если к ней ходят богачи, то ее быстренько переманивают в другой дом, куда богачи заходят чаще. Так девушки и переезжают с места на место, а иные прячутся от всех и занимаются своим делом тайно".

Лишь немногие доживают в борделе до старости. Как только их плоть перестает быть привлекательной для клиентов, их вышвыривают на улицу, а там они попадают за решетку или в больницу. Самые добрые бандерши, желая обезопасить своих бывших "сотрудниц" от такого ужасного конца, предлагают им стать экономками за стол и дом в своем же борделе. К тому же, если клиентов очень много, то и они сгодятся, или вдруг какой сумасшедший старик забредет… Самые хитрые, самые находчивые умудряются устроить все так, что сбывается их главная мечта — выйти замуж за богача или, еще лучше, за… хозяина борделя! Они выходят из игры и доживают остаток дней своих в счастье, покое и безвестности.

Иные поэты рисовали идиллические картины старости бывших проституток. В старости больше нет порока, нет страсти, все забыто. Роскошь осталась в прошлом, грехи отпущены. Да, тело постарело, но со временем ушло и презрение, и позор. Бывшая проститутка снова стала женщиной.

Те же "жрицы любви", для которых не прошли даром слова добродетельных женщин, бросают все и уходят в монастырь. Они скрываются в кельях, полные раскаяния, и проводят остаток дней своих за воротами, над которыми висит весьма подходящая вывеска: "Убежище Богородицы". Однако, к большой радости настоятельниц, немногим удается выдерживать монастырскую жизнь долго. Железная дисциплина монахинь оказывается для них слишком жесткой, и, несмотря на искренность своего раскаяния, они бегут и из монастыря, находя себя в каких- то других занятиях; впрочем, из некоторых вырастают самые настоящие служительницы Господа.

Но большая часть проституток, благодаря сильно выраженному инстинкту выживания, сумела предугадать следующую стадию в эволюции нравов и половых страстей их клиентов; использовав бордели как школу жизни, научившись там всему, самые смелые из них решили выйти из борделей прочь, стать хозяйками своей судьбы и самостоятельно зарабатывать свои деньги.

Глава 3

Любовь на улице

Все пропало. Любовь, супружество, верность. Ценности гибнут. Буржуазия добивается права на развод, мужчины и женщины вместе ходят в бульварные театры и зубоскалят, а на сценах показывают сплошные адюльтеры, любовь теперь украшает разврат, границы добродетели размываются. Любовь в конце XIX века уже не та, что прежде. Ее больше не заслуживают, ее больше не дарят. Ее покупают. Писатели пишут романы о женщинах, которые сбрасывают с себя ярмо покорной мужской руке женственности. Мадам Бовари — сама томность, она взыскует плотской любви. Героиня романа Мопассана "Жизнь" из кожи вон лезет, пытаясь испытывать удовольствие от занятий любовью с мужем. В некоторых буржуазных кругах приобретает популярность идея освобождения женщины. Организуются комитеты в пользу принятия закона о разводах. Женщины все меньше и меньше стесняются появляться на людях в одиночестве. Ментальность эволюционирует, в моде более открытые платья. Париж, если читать описания санитарных врачей, становится столицей порока, который, подобно заразной болезни, распространяется вокруг него и уродует его лицо, так что прохожие видят не роскошь, но лишь жалкие ее остатки. Его сердце захватили армии продажных женщин: они сидят на бульварах, в кафе, в ресторанах, в кабаре, в танцевальных залах, на крепостных стенах, в разрушенных домах, они всем продают свои прелести, зарабатывая этим на хлеб. Невозможно исчислить эту армию развратниц, невозможно загнать ее в рамки. Уже слишком поздно.

А ведь еще недавно какие были времена. Еще недавно все знали, кто есть кто. Еще недавно, сокрушается Шарль Десмаз, "проституция была ограничена, к этому "сословию" принадлежали только известные в известных кругах женщины, все они были зарегистрированы, все они жили в специально отведенных кварталах; а сегодня в Париже их можно встретить везде, на каждой улице, одетыми в самую разную одежду, они даже задают моду окружающим. Еще недавно развратниц было известное ограниченное число, сейчас имя им — легион, их ряды пополняются с каждым днем, к ним идут из мастерских, из магазинов, из театров; на улицах ужасная смесь людей всех возрастов, всех полов, всех пороков; везде можно купить любую добродетель".