ВШ 3 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Я отвернулся, делая вид, что просто мимо проходил, но девицы, одна из которых тёмненькая, была вполне ничего, всё же набрались смелости задать животрепещущий вопрос. Задала его подруга тёмненькой — пухленькая обладательница русой косы:

— Ой, а вы ведь Максим Варченко… Мы вас по фото узнали, ну, которое фото в журнале публикуется. Только там вы немного моложе выглядите.

— А у меня есть магнитофонная запись с вашими песнями, — сказала тёмненькая. — Это ведь ваш ансамбль называется «Гудок»?

— Если точнее, то название состоит из двух английских выражений Good и Ok, — добавил я. — Такая вот игра слов. А как вы узнали, что я и «GoodOk» — одно целое?

— Мне Лена сказала, — посмотрела тёмненькая на подругу.

— А мне парень с нашего курса, — пожала та плечами. — А он откуда — понятия не имею. Мы с Таней, кстати, в Химико-технологическом учимся.

— Будущие химики? — улыбнулся я. — Так я вас больше привлекаю как музыкант или писатель? Или, может, как боксёр?

Девчонки смущённо переглянулись, после чего обладательница русой косы, потупив глаза, выдавила из себя, что как писателя они меня тоже любят, но больше как музыканта. А про бокс, к своему стыду, вообще ничего не слышали. И, протянув вместе с шариковой ручкой номер «Юности» за июнь, попросила расписаться на странице, где начиналась одна из глав романа «Остаться в живых». Надо было видеть счастливые глаза девчонок, когда я пожелал им в письменном виде всегда оставаться такими же красивыми и никогда не терять оптимизма.

После раздачи автографов я решил, что пора уже и пробираться к Полевому. Договаривались, что сначала я зайду к нему, а потом мы вместе спустимся в актовый зал. Бориса Николаевича я встретил на полпути, он как раз двигался в сторону выхода.

— А я уж волноваться начал, думаю, что-то наше дарование всё не появляется. Ладно, идём, — сказал он, беря меня под локоток, — там зал уже почти битком.

Действительно, народу набилось практически полный зал, человек сто, пожалуй, точно пришли. Пока шли с Полевым к сцене, кто-то даже зааплодировал. Мы с Борисом Николаевичем расположились на обычных стульях за небольшим столом, на котором на подносе стояли графин с водой и пара стаканов тонкого стекла, а также микрофон, передающий звук через усилители на висевшие в углах помещения колонки.

В первых рядах сидели журналисты, начиная со второго ряда — рядовые поклонники, причём самого разного возраста, я разглядел даже седовласого ветерана войны с клюшечкой и вереницами медалей на груди. Разве что телевизионщиков не хватало.

Интересно, кто из журналисткой братии Генри Стоун? Наверное, вон тот, одетый с иголочки тип в первом ряду почти посередине. Вытянутое, породистое лицо хранило печать высокомерия, а на коленях он держал что-то типа маленького магнитофончика с микрофоном на телескопической трубке. Не иначе, прародитель диктофонов моего времени.

Между тем Полевой откашлялся и постучал тяжёлой перьевой авторучкой по графину, призывая к тишине.

— Добрый вечер, товарищи! Мы начинаем нашу пресс-конференцию, которую я, пожалуй, назвал бы встречей с читателями, но тут присутствует и пресса, так что формат пресс-конференции всё же, пожалуй, этому мероприятию ближе. Итак, позвольте представить нашего молодого автора Максима Варченко.

Под бурные аплодисменты я встал и изобразил полупоклон, после чего с пунцовыми щёками сел на место. Всё-таки не привык я ещё находиться в центре внимания такого количества людей. Одно дело бокс, когда ты выходишь на ринг и для тебя, кроме соперника, которого ты должен уничтожить, ничего не существует. И даже во время нашего выступления в ДК имени Дзержинского было проще — там мы стали участниками сборного концерта. И немного другое — когда все эти люди собрались ради тебя одного, и ещё неизвестно, насколько каверзными будут вопросы.

— Максим ворвался в число авторов нашего журнала, как метеор, — продолжал между тем вещать Полевой. — Принёс рукопись в один прекрасный день, и я сразу понял, что мне посчастливилось познакомиться с самородком. Сколько тебе лет, Максим? Шестнадцать уже исполнилось? Вот видите, а роман он написал в пятнадцать лет. История знает немало примеров, когда подросток, а иногда даже и ребёнок, писали стихи, рассказы, кто-то даже замахивался на повести. Но чтобы в пятнадцать лет создать такое масштабное произведение на столь серьёзную тему… Поправьте меня кто-нибудь, если я ошибаюсь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дальше Борис Николаевич предложил зрителям задавать вопросы, предварительно подняв руку. Он сразу предупредил, что постарается сохранять равноправие, не отдавая предпочтения коллегам из СМИ. Но первый вопрос последовал всё же от журналистов, яростнее всех тянул руку мой недавний знакомый из газеты «Гудок».

— Мой первый вопрос не совсем о литературе, даже, я бы сказал, совсем не о ней, — начал Емельянов. — Максим, скажите, почему вы выбрали для себя профессию железнодорожника? Чем она вас так привлекла?

Ну не буду же я ему правду говорить, что подался в «железку», купившись на посулы о престижности профессии и большого заработка. Хотя, соглашусь, быть машинистом (куда с годами ведёт дорога от помощника машиниста) достаточно престижно, и доходы у них чуть ли не на уровне шахтёров. Это потом я понял, что мотаться сутками по железной дороге — явно не моя история. Сейчас же придётся немного приукрасить ситуацию.

— Почему я выбрал профессию помощника машиниста? Наверное, потому, что в душе я романтик и люблю путешествовать. Поезда, дороги, новые впечатления и новые люди — всё это как нельзя кстати соответствует моему жизненному кредо. А если ещё за это хорошо платят — это вообще сказка, — широко улыбнулся я.

По залу прокатился смех, и когда он стих, после чего Емельянов продолжил:

— А как вы собираетесь совмещать работу на железной дороге и писательскую деятельность?

— Я не думаю, что здесь одно другому мешает. В пути я могу, например, обдумывать сюжеты своих произведений, а вернувшись домой, начать воплощать их на бумаге. Может быть, со временем я стану профессиональным писателем, но всё равно память о годах на железной дороге останется самым светлым пятном в моей жизни.

Я заранее захваченным ещё из дома носовым платком вытер выступившую на лбу испарину. Фух, до чего же противно врать! Знаю же, что если доживу до получения диплома, то ни дня не проработаю по профессии. Но пока об этом знают лишь единицы, собственно говоря, я да Сергей Борисович.

— А как у вас появилась идея написать «Гимн железнодорожников»? — никак не желал угомониться корреспондент «Гудка».

— Как только я переступил порог железнодорожного училища, — снова соврал я. — Переступил и подумал: «А почему, собственно, у железнодорожников нет своего гимна? Ну а дальше как-то так само собой получилось.

Дальше возможность задать вопрос получила тёмненькая Татьяна, сидевшая в третьем ряду рядом с подружкой.

— Максим, скажите, а что вас побудило заняться музыкой? И как вам удаётся сочинять такие хорошие песни?

— Спасибо за комплимент, — снова улыбнулся я, — хотя мне самому кажется, что в профессиональном плане мне ещё расти и расти. Если, конечно, я продолжу заниматься музыкой. А что побудило… Наверное, это потребность организма. Например, наш организм хочет есть, пить, любить, в конце концов, — в зале послышались смешки. — А музыка для меня такая же потребность, только духовная. Да что там я, чуть ли не в каждом дворе нашей огромной советской Родины вы можете увидеть бренчащих на гитарах парней в окружении таких же юных слушательниц. Это же ведь тоже своего рода тяга к прекрасному. Просто у меня появилась возможность заниматься этим на чуть более профессиональном уровне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Краем глаза я видел, как Стоун внимательно слушал мои ответы, до отказа вытянут руку с микрофоном в сторону сцены. Пусть пишет, пока ничего такого, способного вызвать у янки подозрения, я не сказал.

— А вы не планируете отправиться на гастроли?

Это уже, пока никто не успел поднять руку, крикнула с места Лена.