Архипелаг - Моник Рофи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Они едут обратно на север, в сторону Кралендейка. Вдоль дороги высятся огромные горы белой соли. На этот раз Оушен обращает на них внимание.
Он притормаживает, спрашивает ее:
— Правда, они похожи на лунную поверхность?
Дочь согласно кивает.
— Люди-рабы построили эти белые горы? — спрашивает она.
— Да, но тогда горы не были такими высокими. Рабы доставали соль из моря, свозили ее к пристани, а затем торговые корабли увозили соль в другие страны. Когда корабли вставали на якорь, к ним подводили узкие мостки, что-то вроде трапа. По этим мосткам рабы бегали туда-сюда с корзинами соли на головах.
— Куда же уходили корабли?
— В Голландию прежде всего, ведь эти земли когда-то принадлежали Голландии, а голландцы обожают соленую селедку.
— Голландцы?
— Да.
— Гондоны голландские!
— Что? — От неожиданности он сбавляет скорость. — Что ты сказала?
— Голландские гондоны вот что!
— Оушен, где ты набралась таких слов?
— Альфонс так их называет.
Альфонс? Он смутно вспоминает разговор на пирсе. Да, Альфонс что-то сморозил, но Гэвин не помнит, что именно, так он стремился поскорее убраться оттуда.
— Что именно сказал Альфонс?
— Что голландские гондоны продают задницы америкосам.
— Во-первых, это неправда. А во-вторых, прекрати говорить это слово. Это очень грубое слово.
— Голландские гондоны, ха-ха-ха!
— Оушен! Такие слова на Бонэйре произносить нельзя, это неприлично, поняла? Альфонс очень сильно ошибается. Он сам гондон, этот Альфонс! Ясно тебе?
— Нет, не ясно.
— А должно быть ясно! И нечего со мной спорить!
Оушен надувает губы и отворачивается к окну.
Он тоже надувает губы.
Их уже не волнуют соленые белые горы, каждый смотрит в свое окно. Они проезжают мимо целых стай фламинго, чудесных розово-серебристых завитков из тонких ног-спиц и пушистых перьев, собирающих креветок на залитых водой полях. Оба молчат, пока Гэвин не задается вопросом, а не он ли сам главная задница?
Недалеко от Кралендейка он паркует машину рядом с казино. Оушен уснула в своем кресле, но теперь просыпается — они видят, что «Ветер в ивах» пришвартован у пристани. Сейчас пять вечера, на катере копошатся Лулу и капитан с ирокезом.
— Пошли поздороваемся, — предлагает Гэвин.
Сюзи топает за ними к причалу, заметив капитана, фыркает, разражается радостным лаем — они встречаются как старые друзья. При виде Лулу Оушен снова смущается, но Гэвин берет ее за руку.
— О, это вы! Привет! — радуется Лулу. — Как ваши дела?
— Хорошо, спасибо. Немного сонные, но довольные. Спасибо вам за вчерашнее путешествие. Нам очень понравилось.
Оушен кивает.
— А хотите пойти с нами в море сейчас?
— Прямо сейчас?
— Да, мы иногда выходим в море по вечерам. Ко мне брат из Тринидада вчера приехал, я хочу показать ему риф. Ну что, рискнете? Тут собрались одни земляки.
Гэвин смотрит на пришвартованный к причалу огромный катамаран.
— Только мы поедем?
— Да, и еще Чарльз. — Лулу кивает в сторону татуированного капитана.
Ах, так его зовут — Чарльз? Гэвин улыбается: это строгое имя не подходит к образу шкипера с ирокезом. Но почему бы и нет?
— Ну что же, поехали! — Держа на руках Оушен, он шагает на кат.
Девочка рада встрече с капитаном. Сюзи тоже переносят на борт.
— Приятная неожиданность, — улыбается Гэвин. — Мы-то просто остановились на минутку, ехали обратно на яхту поужинать.
— Что у нас на ужин? Ромовый пунш! Угощайтесь.
Спустя десять минут они уже плывут в сторону острова Клейн-Бонэйр: на палубе Лулу, ее брат, его жена и они с Оушен. Чарльз молча сидит на руле, не снимая зеркальных очков, и Гэвин испытывает миг острой зависти, который, впрочем, сразу проходит — приятно оказаться среди земляков.
Они говорят о карнавале, кто как собирается одеться, о Рождестве, о том, каково живется на Бонэйре, что и правда весь остров сейчас находится под охраной, и вода, и суша. И как Ивана Трамп хотела купить Клейн-Бонэйр и построить на нем казино, но ей не позволили, и сейчас — слава богу! — остров принадлежит народу, и так будет во веки вечные. Пунш течет рекой, Гэвин чувствует, как уходит напряжение, слипаются глаза, волнами наплывает радость, по крайней мере, рядом с Лулу чувство радости его не покидает.
Оушен села между ним и Лулу и не сводит с девушки глаз. Лулу хорошенькая, молоденькая, с гладкой, сияющей кожей. Когда разговор на минуту затихает, Оушен вступает со своими вопросами.
— У вас есть муж? — спрашивает она.
«Заткнись, Оушен, прошу тебя!» — Гэвину страшно неловко, но Лулу добродушно улыбается:
— Да, у меня есть муж.
— А дети у вас есть?
— Есть, трое. Два мальчика и маленькая девочка вроде тебя.
Гэвин закатывает глаза в молчаливом извинении. От рома он размяк, даже не пытается удержать дочь.
— У меня есть мама, — продолжает Оушен.
Лулу кивает. Она внимательно слушает, даже капитан по имени Чарльз вроде бы прислушивается к их разговору, так же как и брат Лулу.
Лицо Оушен розовеет от волнения.
— Из-за наводнения моя мама потерялась, — начинает она. Видимо, она уже придумала свою легенду, ей надо произнести ее вслух. У Гэвина начинает щипать в глазах. — Она стала русалкой. Теперь она живет с моей бабушкой Джеки, той бабушкой, которая ее мама. Это случилось, когда умер мой братик. Она ждет, когда он вернется домой. Она ждет нас в Тринидаде. Она вяжет братику носки, поет песни и каждый день плавает в бассейне у бабушки Джеки, потому что превратилась в русалку. Мы пошли в море на яхте, чтобы ее найти.
— Оушен, — шепчет он, — довольно, милая. Хватит.
Он смотрит на Лулу и одними губами произносит «Простите!», но Лулу качает головой.
Чарльз поднимает очки на лоб, и они все смотрят на него.
— Мой брат тоже погиб, — говорит Чарльз, обращаясь к Оушен. — Неудачно нырнул. Это случилось много лет назад. Он тоже стал русалкой.
— Правда?
— Да, и я знаю, что он плывет рядом каждый раз, когда выхожу в море.
— И я! — Оушен оживляется. — Мой братик тоже рядом, он плавает вместе со мной.
— Да, я тебя хорошо понимаю, — кивает головой Чарльз.
— Иди сюда, ду-ду. — Гэвин крепко прижимает дочь к себе.
Она послушно дает себя обнять, но смотрит на Чарльза. Девочка рада, что рассказала им о себе и что такой большой взрослый дядя с ней согласился. Гэвин уверен, что Клэр тоже понравилась бы такая
