Зеркала - Нагиб Махфуз

— Да, он лучше нас всех, а ему столько пришлось выстрадать… — согласился я.

— Не то что этому негодяю Халилю Заки! — со злобой сказал Сайид.

— Разве можно их сравнивать — они такие разные…

— Вот кто мерзавец, так мерзавец. А я что? Подумаешь, торгую наркотиками!

— Боюсь, вдруг попадешься.

— Ну и что?! Вон Реда безгрешен, а страдает.

Он настойчиво приглашал меня к себе в гости. Однако прошло несколько лет, прежде чем я снова увидел его. Не забуду, как он подошел ко мне в кафе «Аль-Фишауи» через неделю после поражения 5 июня. Я сидел в угрюмом одиночестве. Сайид поздоровался и сел возле меня.

— Как ты думаешь, оккупация Синая помешает провозу контрабанды через него? — спросил он.

Я остолбенел: в каком мире живет этот человек?!

Он понял свою оплошность и замолчал. Сидел и молча курил наргиле.

— Ты, как всегда, занят политикой. А по-моему, от нее только голова болит, — пробормотал он.

— Видно, ты не знаешь, что случилось? — спросил я сквозь зубы.

— Как же, наслышались о чудесах! — ответил он, скрывая насмешку.

Два года спустя я столкнулся с ним в кабинете Ида Мансура. Сайид сильно изменился — отекшее лицо, выпирающий живот. Один вид его говорил о том, что он серьезно болен.

— Как дела? — спросил я.

— Прекрасно, как видишь.

— Ты здорово изменился.

— Один аллах не меняется!

— Наконец-то вспомнил аллаха, — рассмеялся Ид Мансур.

— Ты не советовался с врачом? — спросил я.

— А ты веришь врачам? — ответил вопросом на вопрос Сайид. И с гордостью заявил: — Ни разу в жизни не был у врача и никогда не пил лекарств!

А когда он ушел, Ид Мансур с усмешкой сказал:

— Похоже, скоро мы опять соберемся на похоронах!

Шарара ан-Наххаль

С Шарарой я познакомился, когда поступил на службу в министерство. Он работал там телефонистом. Этот двадцатилетний юноша, совсем недавно получивший свидетельство об окончании начальной школы, привлекал к себе внимание красивым лицом, стройной фигурой и застенчивостью. Я слышал, как наш рассыльный, дядюшка Сакр, поддразнивал его:

— Сними костюм да надень платье — и я в двадцать четыре часа сыщу тебе жениха.

Именно в то время у нас освободилось место — умер чиновник седьмого класса, и те, кто числился по восьмому, загорелись надеждой заполучить вакансию. Никакого закона, определявшего порядок продвижения по службе, не существовало, а университетский диплом был проклятием для его обладателей, ибо он вызывал зубовный скрежет у начальников, когда-то окончивших лишь начальную школу. Чиновники восьмого класса кинулись искать протекции у влиятельных знакомых, титулованных особ и членов парламента. Заместителя министра засыпали рекомендательными письмами. В этой ожесточенной схватке за место я нашел себе покровителя в лице моего старого приятеля Абдо аль-Басьюни, который был тогда депутатом парламента. Однако через несколько дней в коридоре, возле секретариата, меня остановил устаз Тантауи Исмаил.

— Ты знаешь, кто получил седьмой класс? — мрачно спросил он.

— Нет, — ответил я с трепещущим сердцем.

— Спеши поздравить Шарару ан-Наххаля.

— Шарару ан-Наххаля?! Телефониста?!

— Вот именно.

— Но у него ведь только начальное образование. И он даже не числится чиновником!

Устаз возвел очи горе и глубоко вздохнул:

— Аллах свидетель, в Египте еще не перевелись люди, верящие в здравый смысл!

И двинулся дальше по коридору. Я же бросился в секретариат и там убедился, что это назначение стало главным событием дня.

— Вы слышали, телефонисту дали седьмой класс?

— Кто сказал, что он телефонист? Он назначен на должность в секретариате заместителя министра.

— Самого заместителя министра?

— Самого заместителя министра!

— Как же это случилось? — спросил я.

— О вы, кои веруете, не спрашивайте… — прошептал мне на ухо устаз Аббас Фавзи.

А дядюшка Сакр, когда принес мне кофе, наставительно сказал:

— Не удивляйтесь. Вы здесь человек новый, поэтому не все вам понятно. Дело в том, что сперва было решено повысить другого чиновника, но Шарара попросил аудиенции у господина заместителя министра. В секретариате его даже слушать не стали, а он дождался в коридоре и, когда заместитель вышел, бросился к нему, разыграв сцену, что твоя Фатима Рушди[62]. Сказал, что у него на руках большая семья и ему неоткуда ждать милости, кроме как от аллаха и от их превосходительства. Заместитель-то поначалу едва взглянул на него и был очень недоволен, что его потревожили. Потом глянул во второй раз, уже куда внимательнее, а после и глаз оторвать не мог!

Гаденько ухмыльнувшись, рассыльный замолчал. Я все еще не мог поверить ему.

— На что ты намекаешь? — переспросил я.

Отходя от моего стола, дядюшка Сакр с усмешкой прошептал:

— В любви бывают и не такие диковинки!

Шарара ан-Наххаль был официально переведен в секретариат заместителя министра и стал работать в его архиве. И одеваться начал сообразно полученной должности: новый с иголочки костюм вместо прежнего, протертого до дыр, на ногах не резиновые сандалии, а черные туфли, на шее шелковый галстук — видимо, дареный, в верхнем кармашке пиджака цветной платочек. При встрече он здоровался теперь со мной как с равным — не то что раньше, когда был просто техническим служащим, не выше какого-нибудь рассыльного. Видно, он знал о разговорах вокруг его назначения, но не обращал на них внимания — либо они его не смущали, либо считал, что достигнутое им положение заставит злопыхателей умолкнуть. Не прошло и двух лет, как Шарара был назначен личным секретарем заместителя министра и получил чин шестого класса. Не стоит и говорить, что эта новость взбудоражила все министерство.

— Вот увидишь, скоро он станет большим начальником, — сказал мне устаз Аббас Фавзи.

И правда, скоро в министерстве стало известно, что Шарара — главное лицо в секретариате заместителя министра, главнее самого начальника секретариата. Просители, будь то министерские чиновники или люди со стороны, шли к нему, словно в Каабу[63]. Его засыпали подарками. Каждый, кого он удостоил улыбкой или кивком при встрече, полагал, что сподобился великой милости.

Случилось так, что нашим министром стал чрезвычайно влиятельный, с обширными родственными связями человек. Несмотря на то что министр и его заместитель принадлежали к одной партии, между ними возник острый конфликт. А некий высокопоставленный чиновник, выжидавший случая отомстить заместителю за какую-то давнюю обиду, ухитрился еще больше подогреть страсти. Однажды он в игривом тоне рассказал министру о «смазливом» секретаре заместителя и прислал этого секретаря к министру с бумагами на подпись. Говорили, что министр с первого взгляда убедился в отменных деловых качествах секретаря, а тот в свою очередь преисполнился к министру горячей благодарностью. Заместителю сообщили о намерении министра перевести Шарару ан-Наххаля в свой секретариат. Заместитель вскипел от злости и заявил, что без Шарары обойтись не может. Но куда страшнее был гнев министра, который тут же издал приказ о переводе Шарары, и заместителю ничего не оставалось, как подчиниться. Он заперся у себя дома и несколько дней не показывался в министерстве. Говорили, будто лидер партии сделал обоим внушение и предупредил их о том, что эта скандальная история может попасть на страницы вафдистской прессы. Заместителю пришлось смириться и вернуться к работе.

А возвышение Шарары ан-Наххаля между тем продолжалось. Он был произведен в чиновники пятого класса и обнадежен насчет четвертого. Перед ним открывалось блестящее будущее. Но, прокладывая себе путь наверх, Шарара полагался не только на свою красоту. Вернее сказать, красота была не единственным его оружием. Он обладал умом, энергией и еще многими качествами, необходимыми для успеха. Он прилежно работал и одновременно учился. Получил, не без содействия своего покровителя, аттестат о среднем образовании, диплом бакалавра и, наконец, степень лиценциата права.

Вот как полусерьезно-полунасмешливо комментировал усердие Шарары Аббас Фавзи:

— Он не то что другие, ему подобные. У тех не было за душой ничего, кроме красоты, а красота — товар, который быстро портится. К тому возрасту, когда им давали отставку, они успевали в лучшем случае добраться до третьего или четвертого класса. А наш друг метит выше!

Шарара считался одним из способнейших чиновников в министерстве. Он был старателен, расторопен, хорошо знал делопроизводство. Вместе с тем он был известен своим безграничным честолюбием и эгоизмом. С подчиненными из числа бывших коллег обращался высокомерно, строго взыскивал со всякого за промахи и ошибки. Ему доставляло особое удовольствие унижать, оскорблять их. Когда правительство ушло в отставку, он был чиновником третьего класса и возглавлял секретариат министра.