Властелин колец - Джон Толкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они крепко пожали друг другу руки, и Эомер добавил:
– И когда сходились они так кстати? Ты явился в последнюю минуту, о друг мой! Нас постигли великие потери и великая скорбь.
– Значит, прежде чем радоваться — отомстим за павших! — отозвался Арагорн, и они вместе ринулись в бой.
Битва предстояла свирепая и долгая. Южане слыли отчаянными смельчаками и, загнанные в тупик, дрались с удесятеренной яростью: солдаты восточных племен были испытаны в боях и могучи; никто из них сдаваться не собирался. Везде — на поле, под горой, у каждого холмика и полуразрушенного забора — собирались отряды врагов, готовых сражаться до последнего. Близился вечер, а конца битве все не предвиделось…
Оставив за собой багряное зарево на полнеба, солнце скрылось за Миндоллуином. Вершины гор озарились кровавым светом; в Реке, казалось, текла не вода, а жидкий огонь, трава стала багряной в лучах заката… Лишь тогда кончилась великая битва за Минас Тирит[567], и ни одного живого врага не осталось на опоясанном стенами Раммаса поле. Одни были убиты, другие, бежав, умерли впоследствии от ран, третьи утонули в рдяной пене Великой Реки. В Моргул и Мордор удалось вернуться лишь единицам, а в Харад и вовсе никому — только весть о поражении докатилась до родины харадцев, только грозный слух о страшной мести Гондора и его великой мощи.
Арагорн, Эомер и Имрахил направили своих коней к Воротам; все трое так устали, что в сердца их уже не было доступа ни радости, ни печали. Все трое вышли из боя без единой царапины: воинское счастье, непобедимое оружие и собственные крепкие руки охранили их от ран. Не всякий смел взглянуть им в глаза в час их гнева! Однако многие и многие гондорские воины полегли на поле славы, и многие получили тяжелые раны. Форлонг, потеряв коня, сражался в одиночку и пал под топорами. Дуилин из долины Мортонда и его брат были растоптаны, когда рискнули повести лучников на мумакилов, надеясь поразить чудовищ в глаза. Не увидел больше родного Пиннат Гэлина Хирлуин Красивый; осиротел дом Гримбольда в Гримслэйде. Погиб Следопыт Халбарад из северных земель; много сгинуло в той битве воинов — покрытых славой и безымянных, простых бойцов и командиров… Но о точном числе погибших легенды умалчивают. То была великая битва! Долго еще роханские барды пели о Могилах под Мундбургом:
Кто слышал горны в горах? Кто виделСверканье стали на дальнем Юге?Всадники скачут в старинный ГородНа слух о брани, по зову друга.Сын Тенгела, пал Теоден могучий.В свои Палаты на полях зеленыхОн не вернется. Сиротствуй, Север!Гутлаф и Хардинг[568], Дунхир и Гримбольд,Деорвин храбрый, Хорн и Фастред[569],Херубранд[570] и Хирфара[571] на рати пали,Дав бой великий в чужой отчизне.Мундбург будет могилой храбрым!
Над землею встанут курганы.Пусть герои лежат бок о бокС теми, с кем бились они бок о бок.Хирлуин, позабудь о Море!Позабудь о своем Арнахе,Старый Форлонг, могучий воин!Лучники Деруфин и Дуилин,Темных рек позабудьте ропот!Мглой покрыты мрачные топи;Траур в тусклых лугах Мортонда.
От рассвета и до закатаГибли храбро и князь, и воин.Спать им долго; сомкнуты вежды.Травы юга шумят над ними.Серы, как пролитых слез потоки,Воды могучего Андуина —В час той битвы они алелиРдяной пеной, рудой кровавой;Без огня загорались горы,Знак неведомый подавая;Алые выпадали росы…
Глава седьмая.
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЕР ДЭНЕТОРА
Когда тень в проеме Ворот отступила, Гэндальф не шевельнулся. Пиппин, наоборот, сразу вскочил на ноги, будто скинув с плеч непомерную тяжесть, и замер, вслушиваясь в пение горнов. Сердце его захлестнула такая радость, что оно, казалось, вот–вот разорвется. Сколько бы лет ни прошло с тех пор,– стоило раздаться вдалеке звуку горна, как слезы сами наворачивались Пиппину на глаза. Но тут он вспомнил, зачем спешил вниз,– и, выскочив из своего укрытия, бегом кинулся к волшебнику. Хоббит успел вовремя — тот уже шепнул что–то Скадуфаксу, собираясь скакать прочь из Города.
– Гэндальф! Ого–гэй! Гэндальф! — завопил Пиппин.
Скадуфакс остановился.
– Вот так так! — строго сдвинул брови Гэндальф. — Ты что здесь делаешь? С каких это пор гвардейцам Цитадели разрешено уходить с поста и носиться где попало? Ну–ка беги назад!..
– Меня отпустили, — задыхаясь, торопился объяснить Пиппин. — Дэнетор отослал меня, так что я свободен. Но я боюсь, Гэндальф. Там, наверху, творится невесть что, честное слово! Дэнетор, кажется, под конец просто спятил. Ох, Гэндальф! Он сейчас себя порешит, ей–ей, и Фарамира заодно! Сделай что–нибудь! Скорее!
Гэндальф посмотрел в пролом, зияющий на месте Ворот; оттуда доносился нарастающий шум битвы. Рука его сжалась в кулак.
– Я должен быть на поле боя, — сказал он. — Там Черный Всадник. Может случиться несчастье. У меня нет времени на Дэнетора.
– А как же Фарамир?! — закричал Пиппин. — Он жив, а они хотят сжечь его живьем, и сожгут, если не схватить их за руку!
– Как это — сжечь живьем? — не понял Гэндальф. — Что за басни? Объясняй–ка, да поскорее!
– Дэнетор пошел туда, где могилы, — торопливо объяснил Пиппин. — Он взял с собой Фарамира и заявляет, что мы все сгорим, но что он лично не собирается этого дожидаться, а потому намерен сложить костер и сжечь на нем себя и Фарамира прямо сейчас. Слуги уже пошли за маслом и дровами. Я предупредил Берегонда, но он на посту и, боюсь, не посмеет отлучиться. Да и что он может сделать один!..
Пиппин выпалил все это на одном дыхании и дрожащими пальцами коснулся Гэндальфова стремени:
– Значит, ты не спасешь Фарамира?
– Может, я и смогу чем–нибудь помочь… — пробормотал Гэндальф. — Но тогда, боюсь, погибнут другие… Ну хорошо! Вижу, я должен идти. Помощи там действительно ждать неоткуда… Помни только, Пиппин: плоды будут горькие и печальные. Силен же Враг, если он сумел нанести такой удар в самое сердце крепости!.. Ибо это дело его рук, и спутать его почерк нельзя ни с каким другим…
Волшебник принял решение и больше не медлил. Подхватив Пиппина, он посадил его перед собой, и Скадуфакс, по слову хозяина, помчался прочь от Ворот. Вверх, вверх скакали они по крутым улицам Минас Тирита; камни мостовой дробно звенели под копытами, шум боя за спиной все нарастал… Отовсюду сбегались люди; очнувшись наконец от ужаса и отчаяния, они на бегу вытаскивали мечи из ножен, крича:
– Роханцы пришли! Роханцы!
Военачальники метались, отдавая приказы; отряды строились и чеканя шаг шли к Воротам. Навстречу Гэндальфу и Пиппину попался князь Имрахил:
– Митрандир! Куда ты? На полях Гондора бьются Рохирримы! Мы собираем все силы воедино!
– Знаю, знаю, сейчас на поле боя нужны все, и даже больше, — на ходу бросил Гэндальф. — Поспеши! Я вернусь, как только смогу. У меня срочное дело к Дэнетору. А пока он занят — принимай командование на себя!
Гэндальф с Пиппином поспешили дальше. Чем выше взбиралась дорога, тем ощутимее дул в лицо свежий ветер и тем заметнее светало. Но это не прибавляло надежды, и они страшились, что придут слишком поздно.
– Тьма скоро минет, — заметил Гэндальф. — Но здесь, в Городе, до первого проблеска солнца еще далеко.
У ворот Цитадели стражников не было.
– Значит, Берегонд все–таки ушел! — приободрился хоббит.
Они повернули и поспешили к Закрытой Двери. Дверь была распахнута, у порога лежал мертвый привратник. Ключей при нем не было.
– Почерк Врага, — молвил Гэндальф. — Это он любит. Братоубийство, рознь, по–разному понятый долг, посеянное в сердцах смущение…
Он спешился, погладил Скадуфакса и велел ему возвращаться в стойло.
– Мы с тобой давно должны быть на поле боя, — сказал он коню. — Но меня держат другие дела. Будь готов прийти по первому зову!
Волшебник и хоббит миновали Дверь и побежали вниз по крутой извилистой дороге. Заметно посветлело; высокие колонны и резные статуи проплывали мимо, как серые привидения.
Вдруг тишину спугнули донесшиеся откуда–то снизу крики и звон мечей — звуки, каких это священное место не слыхивало еще ни разу. Вывернув на Рат Динен, Гэндальф и Пиппин оказались перед Домом Наместников, купол которого смутно серел в утреннем полусвете.
– Стойте! — закричал Гэндальф, подбегая к каменной лестнице, что вела к дверям. — Прекратите это безумие!
Глазам их предстало странное зрелище. Слуги Дэнетора, вооружившись мечами и факелами, наступали на Берегонда, одетого в черное и серебряное. Гвардеец стоял на самом пороге усыпальницы и защищал дверь от напиравших на него слуг. Двое из них уже пали от его руки, запятнав святыню усыпальниц своей кровью; остальные призывали на голову Берегонда все кары, кляня его как бунтовщика и предателя.
