Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич

Смерть… А она-то надеялась что-то выгадать! Мол, явятся Тохтамышевичи, начнут уговаривать, к чему-то склонять… можно будет и поторговаться. Явились! Только ни к чему не склоняли – швырнули на пол, изнасиловали, избили. Поступили, как с простой рабыней, дворцовой шлюхой. Унизили! Именно так – во множественном числе: Саид-Ахмет вряд ли действовал на свой страх и риск. Он, конечно, похотливец и козел, каких мало, но при этом еще и… не то чтобы трус, но осторожный, искушенный в интригах. Наверняка все случившееся – плод долгих раздумий царевичей, их коварного плана, который Айгиль поняла вот как раз сейчас, осознала: не будет больше никакой Золотой Орды, а будет – Ак-Орда, Кок-Орда, Сибирь, ногайцы, фряжские города, Крым… Так они и раньше Сараю не очень-то подчинялись! На словах – да, а на деле… Ах, надо было дать им возможность выбрать владык – пусть бы тешились. Тогда, может, и никакого мятежа бы не было – заговорщики между собой передрались бы! Да-а… Айгиль закусила губу и вздохнула – все мы задним умом крепки. Как говаривал когда-то князь Георгий – хорошая мысль всегда приходит после. Нет… по-русски это звучит куда веселее – хорошая мысля приходит опосля, вот как!

Бежать надобно! Коль с ней так… Ах, была бы возможность, так давно бы… Отрыжки шайтана стерегут зорко! Весь дворец нукерами наводнен, и, уж понятно, воинам даны самые строгие указания, за нарушение которых наказание одно – смерть. А если кого-то поискать? Не воинов. В конце концов, если б пленницу хотели поскорее убить – давно бы уже убили.

– Эй, кто там? – скользнув к дверям, Айгиль заколотила кулаками в тяжелые, украшенные позолоченной чеканкой двери…

В кои тотчас же заглянул удивленный зиндж. Немой.

– Ну, чего зенки пялишь? – громко охнув и скривив, словно от невыносимой боли, лицо, совсем по-простонародному заорала на него великая ханша. – Больно мне, не видишь – умираю. Скажи, пусть лекаря позовут, табиба!

– Долго еще?

На углу, недалеко от позолоченного фонтана, окруженного величественными платанами, Егор схватил за руку идущего впереди Азата. – Где же твой дом?

– Уже скоро, – обернувшись, почтительно отозвался юноша. – Вон там, за фряжской церковью – старая майхона, а дом молочницы Рашиды – рядом. Ох…

Татарин покосился на идущего сразу за князем Онисима, вполне оправдывающего свою кличку – Бугай. Уж больно был высоченный, приметный, и зачем только государь взял с собой такого? Оставил бы лучше на корабле или…

– Молочницы Рашиды?

– Там мы с Марой да маленьким Артаком, сыном, и живем. Снимаем полдома.

– Снимаете? – напившись из фонтана, князь удивленно посмотрел на своего спутника. – Ты что, не мог у великой царицы жилье попросить? Ну, или хотя бы денег.

– Мог, – спокойно повел плечом тот. – Но это как-то… некрасиво – выпрашивать. Так обычно барышники поступают да всякие там прощелыги.

– Понятно, – Вожников тихо засмеялся, исподволь окидывая взглядом пустынную площадь. – Столь доблестному воину, как ты, стыдно просить. А сама Айгиль наградить верного своего нукера не догадалась. Ладно! Справимся с мятежниками – наградит. Уж будешь иметь социальное жилье – не сомневайся! Молочнице много платите?

– Совсем ничего не платим, – неожиданно улыбнулся Азат. – Даром живем. Тетушка Рашида к нам как к родным.

– Это хорошо, что как к родным.

Сворачивая вслед за Азатом в проулок, князь обернулся на спящего под платаном оборванца:

– Вот кому ничего не надо: наша крыша – небо голубое, наши стены – сосны великаны. Как-то так.

– Все, господин. Пришли.

Остановившись перед небольшими воротами, молодой человек негромко стукнул по ним бронзовым молоточком, специально для этой цели привешенным на тонкой цепи.

За воротами тотчас же залаял пес – залаял нехорошо, злобно, как на чужих.

– Собака! – Азат удивленно моргнул. – У тетушки Рашиды никакой собаки не было.

Больше он ничего сказать не успел: створки ворот распахнулись настежь, явив непрошеным гостям некоего непонятного господина в шикарных ярко-синих шальварах, желтой замши туфлях с загнутыми носами и в дорогом шелковом халате, небрежно подпоясанном алым парчовым кушаком с заткнутым за него кинжалом в усыпанных драгоценными камнями ножнах. Обладатель всех этих чудесных вещей ко всему прочему имел длинные, черные, как смоль, усы, свисающие едва ль не до груди, бритую – под зеленой вышитой шапочкой – голову и несколько одутловатое лицо с темными, слегка навыкате, глазами, подозрительно уставившимися в Азата и его спутников. Окромя сего красавца, во дворе ошивалось четверо кое-как одетых парней – то ли слуг, то ли воинов, а скорее – и то, и другое вместе.

– Чего вам? – положив волосатую руку на эфес кинжала, нелюбезно осведомился усач.

– Э-э… здесь раньше тетушка Рашида жила, молочница.

– Не знаю никаких молочниц, – усатый упер руки в бока. – Дом пустой был, вот я его и занял, с соизволения светлейшего нашего хана Саид-Ахмета, да продлит Аллах его дни!

– Так ты, уважаемый, не знаешь, куда прежние жильцы делись? – вступил в разговор князь.

– Не знаю и знать не хочу, – новый хозяин сплюнул и махнул парням. – Затворяйте ворота, ребята. Шляются тут всякие… как бы не украли чего!

Скрипнув, сомкнулись тяжелые створки. Вновь гавкнул пес.

– Вот ведь шайтан пучеглазый! – растерянно развел руками Азат. – Так ведь толком ничего и не сказал.

Безмолвно маячивший за спиной Вожникова орясина-ватажник Онисим Бугай хмыкнул:

– Уметь надо спрашивать. Может, я, княже, попробую, а? Вмиг муравейник этот разнесу, ужо скажут!

– Погоди малость, – охолонул здоровяка Егор. – Думаю, нам бы лучше в какой-нибудь чайхане поспрошать – наверняка что-нибудь кто-нибудь да видел. Не может такого быть, чтоб не видели, в восточных городах и стены глаза имеют.

– Да-да! – Азат обрадованно закивал. – Я как раз знаю здесь одну чайхану, вон она… ой! Ее спалили, кажется.

И в самом деле, на углу, за каштанами, маячил обугленный остов какого-то здания, похожий на обглоданный рыбий скелет, зачем-то облитый густой черной краской.

Подобных порождений войны в Сарае имелось не то чтоб уж во множестве, но… были, были, попадались то там, то здесь…

– Ищете молочницу Рашиду? – неожиданно послышался голос. – Так вам не в чайхану надо, а в майхону.

Вожников резко обернулся, увидев выглянувшего из-за старого платана старика в рваном, усыпанном многочисленными заплатами рубище. Посох в жилистой, еще крепкой руке, обветренное лицо странника, уверенный пронзительный взгляд…

– Дервиш! – удивленно воскликнул Азат. – Ты снова здесь? Я не видал тебя… лет семь, наверное.

Старик засмеялся:

– Так и есть. Семь лет назад я ушел из этого города, обратив свой взор на далекие страны, и вот теперь вернулся.

– Ты сказал…

– Да! Идите в майхону старого китайца Ли, туда, где пьют вино и грешат. Впрочем, ты, Азат, как правоверный мусульманин, можешь никуда не ходить… если, конечно, не хочешь увидеть свою жену и ребенка.

– Так они живы, додо?!

– Увидишь. Узнаешь. Прощай.

Силуэт странника словно бы растаял в воздухе, растворился в солнечных, застрявших в ветвях платана, лучах. Вот только что был дервиш: стоял, разговаривал… и нету!

Онисим Бугай опасливо перекрестился:

– Умеет дед глаза отвести. Не иначе – колдун.

– Постой, постой, – закричав вслед исчезнувшему дервишу, запоздало опомнился князь. – Может, ты и в чем другом нам поможешь? Эй, додо!

– Не гоните одноглазого… – прозвучал отдаленный голос. – А мне пора уходить. Мир велик, а мудрость познаешь лишь в странствиях.

– Одноглазый какой-то… – Вожников недоуменно повел плечом и, шмыгнув носом, тряхнул головой. – Ладно, идем к китайцу. Веди, друг мой Азат, веди, и не бери в голову – уж как-нибудь замолишь сей грех.

– А почему грех? – полюбопытствовал бугаинушка ватажник.

Егор махнул рукой:

– Сам увидишь.

Майхона – так в странах ислама называли питейные заведения и вообще все низкопробные притоны, обычно располагавшиеся на окраинах крупных городов. Их держали иноверцы – китайцы, генуэзцы, русские – ибо правоверному мусульманину владеть майхоной было не просто позорно, а убийственно – мало того что руки никто не подаст, так и в рай не попадешь никогда, как бы ни старался.