«Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой» - Сергей Николаевич Зеленин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[3] «ТРАМ» — театр рабочей молодёжи.
[4] «Союз безбожников» был создан в апреле 1925 года. На Съезде в 1929 году, организация была переименована в «Союз воинствующих безбожников». Тогда же произошло оформление детского безбожного движения в организацию «Юных воинствующих безбожников» (ЮВБ СССР).
Глава 36
Выпускная вечеря
Спектакль «Большая перемена» в Ульяновском Дворце Культуры прошёл «на ура» — зрители себе все ладоши отбили, вызывая «на бис» артистов. Режиссёр Ульяновского «ТРАМа» Певницкий Аристарх Христофорович — насквозь промочил мне всю «жилетку», а апосля приняв «на грудь» — неоднократно проклял за то, что я зарыл в землю свой талант великого сценариста и, даже неоднократно порывался драться.
После спектакля — праздничный ужин и, танцы-шманцы-зажиманцы под новый хит сезона — «Школьный вальс» от Юрия Шатунова:
'Когда уйдем со школьного двора
Под звуки нестареющего вальса
Учитель нас проводит до угла
И вновь — назад, и вновь ему с утра
Встречай, учи и снова расставайся
Когда уйдем со школьного двора
Для нас всегда открыта в школе дверь
Прощаться с ней — не надо торопиться!
Ну как забыть звонче звонка капель
И девочку, которой нес портфель?
Пускай потом ничто не повторится
Для нас всегда открыта в школе дверь
Пройди по тихим школьным этажам
Здесь прожито и понято немало!
Был голос робок, мел в руке дрожал
Но ты домой с победою бежал!
И если вдруг удача запропала
Пройди по тихим школьным этажам
Спасибо, что конца урокам нет
Хотя и ждешь с надеждой перемены
Но жизнь — она особенный предмет:
Задаст вопросы новые в ответ
Но ты найди решенье непременно!
Спасибо, что конца урокам нет!'.
Я смотрел на выпускников 1925 года, Ульяновской трудовой школы второй ступени и, меня как воздушный шарик распирала гордость.
После Революции, многие старые и опытные педагоги были изгнаны за свою якобы «неблагонадёжность», получив «запрет на профессию», а в учебных заведениях воцарили вольные нравы и модные учебные методики. В результате в двадцатые годы, из «двухступенчатых» советских школ, соответствующих прежним средним учебным заведениям (гимназиям и реальным училищам) — выходили совершенно необразованные и неподготовленные к взрослой жизни молодые люди. За редким исключением, выпускники не умели писать грамотно по-русски, не умели правильно выражать свои мысли ни словесно, ни письменно. Про математику и другие точные науки, вообще молчу… Поэтому первые курсы в ВУЗах — превратились по сути в школьные классы, а следовательно и высшее образование — не отвечало своему названию, от слова «никак».
Это поколение, можно смело считать потерянным!
Но мне в содружестве с Нилом Николаевичем Кулагиным — бывшим помещиком, а ныне директором школы, при поддержке «прикормленной» местной власти — удалось сохранить в Ульяновске костяк преподавательского состава и даже увеличить его за счёт нанимаемых учителей со стороны.
И этот островок знаний в безбрежном океане тупости и невежества, эти тридцать с небольшим юношей и девушек (городок то маленький!) — вполне соответствуют своими знаниями и навыками, свидетельству об среднем образовании[1].
Это ли не повод для гордости⁈
И одновременно грызла душу грусть-тоска: всё мною созданное, все мои далеко идущие планы — рушатся прямо на глазах!
Меня рано или поздно «уйдут» и, следующие выпускники — неизбежно скатятся до среднестатистического советского уровня.
* * *
Молодёжь, как ей и положено по возрасту, ни о чём не подозревает — веселится и, ни о чём не печалится.
Гуляй, пока молодой!
Я же, впав в чёрную меланхолию — чисто «по-англицки» не прощаясь, незаметно свалил домой — где за столом…
— Твою ж мать!
За обеденным столом, рядом с Отцом Фёдором сидит и пьёт чай из блюдечка вприкуску…
Василий Васильевич Путин!
— Глазам своим не верю! ВВП, это ты?
— Да, это я — здравствуй, Серафим.
Мрачный, как облако ядерного взрыва — но это он.
Обнимаю его за плечи:
— Здорова, дружище!
С момента нашей с ним встречи, он казалось постарел лет на пятнадцать и, ещё больше стал мне напоминать своего небезызвестного однофамильца. Особенно — своей лысеющей головой.
Присаживаюсь рядом, и:
— Ну что, Вася? Давай грустить вместе? Ты, вообще — надолго к нам?
Вздыхает, идущим на крест:
— Скорее всего навсегда.
Удивлённо приподнимаю брови:
— А что так? Неужели в Ленинграде жизнь плоха?
Удивлён:
— А с чего ты взял, что я был в Ленинграде? Я вернулся из Москвы.
— Вот, как? Полная неожиданность… И в какой-такой организации и чем конкретно, ты работал-занимался в Москве, Вася? Если не секрет, конечно.
Разводит руками и, с виноватыми глазами:
— Вот именно, что секрет, Серафим! Поэтому извини, но ничего я тебе рассказать не могу — подписку о неразглашении давал.
Так, так, так… И что это может быть?
В принципе, в Москве — секретов до самого «хрена» и даже чуть больше. Но секрет — связанный именно с радиоделом, для чего могут пригодиться стержневые радиолампы?
Напряг память, но ничего не смог вспомнить. В «послезнании» тоже рыться без толку, ещё в тот раз, когда «пропал» ВВП я там всё основательно перелопатил-прошерстил.
Ладно, захочет — сам расскажет. А не захочет — ну и не надо[2].
— «Меньше знаешь — крепче спишь», согласен… Ну, а что сюда вернулся? В отпуск, что ли?
— С руководством не поладил, уволился… А ехать кроме как к тебе, мне некуда.
Вася, при всех своих явных достоинствах — кроме несколько гипертрофированного тщеславия, имеет заострённое чувство самолюбия и обидчиво-неуживчивый характер.
Поэтому, не удивлён.
Тот, с тревожным ожиданием:
—
