Адамово Яблоко - Ольга Погодина-Кузмина

Из Женевы Георгий вылетел в Загреб, а Марьяна – в Петербург. Отец, встречавший ее в аэропорту, казался постаревшим и больным, но Марьяна не решилась сказать ему об этом. Только осведомилась о самочувствии.

– Со мной все в порядке, – ответил он резко. – А вот ты что-то слишком нарядилась для самолета. И сияешь, как медный самовар.

– Я просто рада, что мы заключили договор, – проговорила она, чувствуя, что снова начинает оправдываться в несуществующих грехах.

Они сели в машину, шофер уложил в багажник чемоданы. Немного обиженная, Марьяна начала отчет о ходе переговоров, отец слушал молча, опустив голову.

И сердцем и разумом Марьяна знала, как сильно он привязан к ней, как глубока его сдержанная любовь. Но иногда, как сейчас, ей хотелось получить не нарекание, а похвалу за хорошо выполненную работу, какое-нибудь очевидное свидетельство его нежности – улыбку, объятия. Может быть, тогда и сама она решилась бы проявить свои чувства.

– Хоть ты и женщина, тебе нужно учиться трезво смотреть на вещи, – проговорил отец, словно все это время думал о своем.

«Вечно недоволен», – подумала она с внезапным раздражением.

– Я не хочу, чтобы с тобой повторились те же неприятности, что с твоей сестрой.

– Причем здесь Вероника? – неприятно удивилась она.

Отец оборвал ее почти грубо:

– Не юли, я вижу тебя насквозь. Может, на кого-то и действуют эти ваши женские штучки, а я давно их изучил. У тебя что-то было там с Измайловым?

Под его взглядом Марьяна почувствовала, что краснеет, но не успела ответить. Он уже продолжал:

– Я знаю, почему он стал тебя обхаживать – будь уверена, не ради твоих прелестей, которых у тебя негусто. Запомни, я этого не допущу. Я уважаю его деловые качества, но для семейной жизни он не подходит. Он испортит тебе жизнь, как испортил Веронике. Из-за него она спилась и потеряла женское достоинство. Ты не знаешь всего… Впрочем, я с ним еще поговорю.

– Не знаю, о чем ты хочешь с ним говорить, – пробормотала Марьяна. – Все это время мы только работали и привезли хороший результат.

– Измайлов тебе не пара, – словно не слыша ее, повторил отец. – Забудь об этом раз и навсегда. Даже если со мной что-то случится… Не вздумай связаться с ним. Только бизнес, никаких шашней, иначе вы все загубите.

– Папа, мы как будто говорим на разных языках, – негромко воскликнула она. – Мы с Георгием пятнадцать лет работаем вместе, видимся каждую неделю, почему эта тема возникла сейчас? Если бы я хотела, я бы уже давно…

– Потому что я вижу, откуда ветер дует, – упрямо продолжал отец. – Эта твоя подружка, психолог, она замусорила тебе мозги. Она внушает тебе глупые бабские фантазии, а ты слушаешь развесив уши.

Марьяна уже не в шутку обиделась. Натянув перчатки, она уставилась в затылок водителю, решив больше не отвечать.

– Никто не против, чтобы ты вышла замуж, родила детей, – отец снизил тон, и теперь его голос звучал глухо и ворчливо. – Но это должен быть порядочный, самостоятельный человек. А не Измайлов. И не этот бездельник Антон Сирож с его вонючими сигарами. Я бы его на порог не пускал, если б не его отец. Вырастил дармоеда, а теперь хочет посадить его нам на шею.

– Зачем ты это говоришь? – вскипела наконец Марьяна. – Мне уже тридцать пять лет, и если бы я хотела выйти замуж, давно бы вышла. Я не собираюсь ни за Антона Сирожа, ни за Измайлова. Мне отлично живется одной! Мне нужно только, чтобы меня оставили в покое!..

Отец прикрыл глаза и поморщился, словно от укола внутренней боли. На секунду Марьяна испытала странное, тревожное чувство – как будто пропустила что-то важное, некое срочное сообщение, поступившее из неведомого источника.

– Ты себя плохо чувствуешь, папа? – спросила она, и он снова раздраженно отмахнулся.

– Сказал, не лезь с этим ко мне. Расскажи лучше, как вы договорились с немцами, – добавил он примирительно, и Марьяна открыла портфель, чтобы показать ему документы.

Глава девятая. Odi et amo

Другого агнца приноси вечером; с мучным даром, подобным утреннему, с таким же возлиянием приноси его в благоухание приятное, в жертву Господу.

По возвращении в Петербург Георгий агрессивно взялся за разбор завалов. Висели текущие вопросы, которые решались только на его уровне, но не было сделано многое из того, что могли закрыть и Марков с Казимиром. Застрял голландский сити-молл из-за проблем со снятием охранного статуса с двух аварийных зданий. Никак не утверждалась вторая очередь по проекту бизнес-центра, заседания по которому откладывались уже третий месяц. И было уже очевидно, что движение встало из-за некомпетентности и нечистоплотности нового сотрудника, взятого по рекомендации Сирожей.

Роль Синей Бороды Георгий не считал удачей своего репертуара, но тут пришлось «включить командный голос» и начать неделю с репрессий. «Крысой» уже плотно занимался Осипенко, начальник службы безопасности холдинга, но эта история должна была послужить уроком и для остальных. Во вторник Георгий провел общее собрание, припугнув низовых работников штрафами и кадровыми зачистками, а в перспективе – уголовными делами. Топ-менеджерам в индивидуальном порядке напомнил о плачевных последствиях «работы в свой карман». В среду встретился с людьми из комитета и из стройнадзора, в четверг протолкнул вопросы по дебиторской задолженности и пободался с арендаторами. В пятницу он все же устроил выволочку Чугункову и Маркову (Саша усмотрел здесь сведение личных счетов) и решил покончить с вопросом, который подспудно отравлял источники вод его душевного покоя.

Он не звонил Игорю и не отвечал на его звонки, хотя мельком видел мальчика в приемной у Дорошевского и успешно игнорировал обращенный к нему умоляющий взгляд. Еще в Швейцарии он решил, что эпизод с Марковым – возможно, и не дозревший до формальной измены – все же служит прекрасным поводом, чтобы прекратить эту неумную связь. И хотя принятое решение не требовало обязательной реанимации исчерпавших себя отношений с Росликом, Георгий не знал, как еще заместить образовавшуюся в сердце пустоту.

Ростислав был занят в вечернем спектакле, но освобождался не поздно – давали короткие хореографические миниатюры. Георгий подъехал к театру к половине одиннадцатого. Рослик вскоре появился из дверей служебного входа, очень прямой, затянутый в узкой талии поясом плаща полувоенного покроя – стойкий оловянный солдатик. Георгий поморгал фарами, и он зашагал к машине своей балетной походкой, словно маршируя на плацу.

Рыжеволосый парнишка, отпрыск колена Левитова (Ааронова? Неффалимова?), выпорхнул следом и полетел за Росликом, окликая:

– Звягинцев, ты куда? Ты же обещал шмотки из Голландии показать!

Ростислав, уже взявшийся за дверцу внедорожника, что-то сказал ему негромко, но любопытный приятель не сбавил галоп:

– Мы же договаривались! Я уже маме позвонил, что задержусь! – И, сделав вид, что только сейчас обнаружил в машине Георгия, нагнулся к окну: – Ой, здравствуйте! А я вас не заметил!

– Садись назад, – предложил ему Георгий, решив, что неизбежная сцена объяснения с Росликом при свидетеле пройдет короче и веселей. – Не нарушайте своих планов из-за меня.

Паренек не заставил себя упрашивать. Он развалился на заднем сиденье и, разглядывая салон, трогая обивку, затараторил:

– Какие тут сидушки удобные! Кожа? А чего вы к нам больше не заходите? Все обратили внимание. Даже скучно без вас.

Он картавил и кокетливо растягивал гласные.

– У тебя же можно будет душ принять, Сла-ав? А то я не успел, весь потный, как селедка в рассоле… Ненавижу эти халтуры, негде помыться по-человечески. Еще Клочкевич мой клей для ресниц весь вымазал. Вообще этот состав терпеть не могу, и Кондрашова с училища не перевариваю.

– Может, ты заткнешь фонтан? – процедил сквозь зубы Рослик, не оборачиваясь и не меняя брезгливо-величественного выражения лица, словно позировал для парадного портрета. Георгий сообразил – так они переговариваются на сцене, чтобы зрители не замечали движения губ.

Парнишка пожал плечами.

– А чего ты заводишься? Мне что теперь, молчать всю дорогу? Даже не вежливо – позвали, а теперь молчи.

– Не вежливо, – кивнул Георгий, не позволяя разрастись конфликту. – Давай знакомиться. Как тебя зовут?

– Мы с вами в курилке два раза знакомились, вы не помните? Я Сева. Для друзей – Севочка. А вы – Георгий Максимович, я знаю.

– Скотч пьешь, Сева?

Парнишка расплылся в улыбке.

– Ой, нет! Я никого не хочу напрягать!

Рослик, чей строгий профиль с откинутыми надо лбом волосами напоминал изображения римской богини Минервы, покосился на Георгия.

– Может, следовало сначала узнать и мое мнение по этому поводу?

– Ты против? – Георгий Максимович выразил лицом легкость мыслей и чувств. – Это же твой приятель. Потом посадим его на такси.