Альманах «Мир приключений». 1969 г. - К. Домбровский

— Тишина нам не страшна, — заявил я, выходя в коридор. — Потому что товарищ Парфенов Н. Н. с нынешнего дня находится в законном отпуске и имеет право спать, сколько ему совесть позволит.

Тррах! Это я со всего размаха врезал лбом о край Мишкиной ванночки. Ну, мне бы сюда этого Мишку, я б ему показал, как на несмазанном велосипеде по коридору разъезжать и свои ванны повсюду развешивать!

Вошел в комнату, посмотрел на себя в зеркало — готово, фонарь обеспечен.

С этим украшением Лидочке теперь не покажешься, придется мне с Арсеном на стадион идти вместо запланированной танцплощадки.

Допил я чай, помыл чашку и прикинул, с чего начать. Сначала, разумеется, в парикмахерскую надо сходить: фонарь фонарем, а побриться-постричься следует. Потом, пожалуй, на пляж можно податься.

Отлично все складывается — в Заречной как раз и постричься можно, у дяди Пети. Заодно нанесу ему визит, так сказать, доброй воли. «Стыд вам и позор, товарищ Парфенов, комнату в городе получили и оторвались от широких парикмахерских масс Заречной стороны! Зазнались, полгода дядю Петю не навещали, а он, между прочим, не меньше тонны волос с вас настриг за всю вашу молодую жизнь». Прибрал я быстренько в комнате, постель заправил, окно прикрыл — на всякий случай, от дождя, — натянул штатское обмундирование и вышел.

Ты смотри, десятый час только, а жара какая! У бочки с квасом уже целый хвост вырос, кто с бидоном, кто просто так. И на автобусной остановке очередь — спешат граждане, в Заречную торопятся, на пляж...

В парикмахерской было прохладно и пусто. Дядя Петя стоял у кресла, щелкая ножницами, и комментировал последние международные события, а курчавый Ашот зевал и слушал его в пол-уха. Завидев меня, дядя Петя небрежно показал на кресло и продолжил свой международный комментарий:

— Думаю, эти паразиты в Гессене тоже пройдут, ну и в Баварии, конечно... Канадку?

«Канадку» — это относилось ко мне, а «паразиты», как я понял, — к западногерманским неофашистам.

— Канадку, — сказал я, устраиваясь в кресле. — У меня отпуск с сегодняшнего, гуляю...

— Едешь куда-нибудь? — спросил, не оборачиваясь, Ашот.

— Кто его знает, — неопределенно ответил я, — еще не решил, поглядим...

— Поезжай к нам в Ереван, — оживился Ашот, — горы посмотришь, древности посмотришь. А какой Севан! Слушай, почему не хочешь съездить в Армению?

— Очень ему нужна твоя Армения, — сурово сказал дядя Петя и проехался по моим волосам жужжащей машинкой. — Ты смотри, чего на свете делается! В Индии дожди каждый день, в Чили землетрясение, в Нигерии что происходит — знаешь? А ты его в Армению зовешь.

Я не совсем понял дяди Петину логику. Почему из-за землетрясения в Чили мне нельзя ехать в Ереван? Но я все равно в Ереван не собирался, у меня планы поскромнее, местного, так сказать, значения. На данном этапе меня в основном не древности привлекают, а Лидочка из горжилуправления.

— Это ты где заработал? — спросил Ашот, заинтересованно разглядывая мою шишку.

— При исполнении служебных обязанностей, — скромно ответил я. — На ванночку в коридоре напоролся.

— Ай-яй-яй! — поцокал языком Ашот. — В отпуск с таким украшением идешь, нехорошо. Слушай, поезжай в Армению, там тебя никто не знает, подумают: герой, бандита обезоружил...

Дядя Петя неторопливо навострил бритву и принялся за окончательную доводку моего волосяного покрова.

— В Баварии они точно пройдут, — сокрушенно сказал он, огибая мое ухо. — И Гитлер там у них в Баварии начинался, и эти паразиты пройдут. ХДС с ними в блок вступит, социалистам коленкой дадут, и готово...

— Ничего, дядя Петя, — утешил я его. — Им тоже вполне свободно могут коленкой выдать!

Дядя Петя снял с меня простыню и с надеждой посмотрел на меня. Видно, решил, что сейчас он со мной обсудит международные проблемы. Потом увидел, что я твердо взял курс на двери, и только рукой махнул. Теперь он опять в Ашота вцепится.

Водичка в реке была отличная. Сделал я свою стометровку кролем, прошелся дельфином, на спинке полежал и почувствовал, что жизнь, согласно с замечанием товарища Маяковского, прекрасна и удивительна.

Вылез, прихватил свои вещички, пошел по пляжу — может, знакомых высмотрю. Прошел вдоль всего берега — никого не приметил. Потом гляжу: вдалеке, у институтской ограды, дяди Митина моторка причалена и пацаны около нее дежурят. Порядок, думаю, сейчас я с соседом поговорю, выскажу ему открыто насчет ванночки: мол, не пора ли нам, дядя Митя, кооперировать свои мужские усилия и устранить это вопиющее нарушение общественного порядка в нашей коммунальной № 8?

Пока я шел к моторке, ребятишки куда-то подевались, и про лодку, видать, забыли... Я закинул свои вещички в моторку и лег на песок. Песочек горячий, солнце сквозь закрытые веки все красным светом заливает, тихо так, спокойно, ну райская жизнь!

— Здорово, Николай, — сказал кто-то сверху.

Я открыл глаза и увидел у самого своего носа здоровенные рыбацкие сапоги. Поднял взгляд вверх, вижу: дядя Митя вовсю надо мной сопит и лицо у него красное, потное. Я сел на песке и обнаружил рядышком с собой новый лодочный мотор.

— Мотор вот купил, — сказал дядя Митя, утирая лоб рукой. — Менять хочу. В моем зажигание барахлит. А ребята мои куда девались?

— Не знаю, — ответил я. — Были только что... Дорого дали за мотор?

— Не, по случаю достался...

Дядя Митя пустился было рассуждать о лодочных моторах, потом увидел, что я на эту тему высказываться не умею, замолчал и стал разглядывать пляж.

— Куда же они запропастились? И Рекс ихний...

И вдруг у него даже лицо переменилось. Я повернулся в ту сторону, куда он посмотрел, и вижу: из-за институтского забора прямо по воде пулей вылетает пес овчарка и за ним парнишка лет двенадцати, а лицо у него все перекошенное и рот настежь — то ли он крикнуть собирается, то ли воздуха ему не хватает. Мы с дядей Митей разом бросились ему навстречу: ясно, беда какая-то стряслась. Парнишка только одно повторяет:

— Колька! Колька! — и рукой на институт показывает.

Дядя Митя его за плечо ухватил, спрашивает:

— Что — Колька-то? Что? Толком говори, Валентин!

Но парнишка, видно, обалдел со страху, весь трясется, а тут еще овчарка эта кругом прыгает и лает так, что в ушах звенит. Ну и обстановочка — ничего не сообразишь! Я повернул Валентина этого к себе — он только глаза на меня таращит да трясется, аж подпрыгивает.

— Ты первым делом успокойся, Валька, — говорю я. — Возьми себя в руки и расскажи толком, что случилось. Успокойся, — говорю, — ну чего ты?

Это я всякие слова механически произносил, чтобы паренек от спокойной интонации в себя пришел. Он и вправду чуточку поспокойней стал. Но сказал такое, что мы с дядей Митей прямо обалдели:

— Колька... пропал. Там, на площадке... — Тут уж он заговорил быстро, чуть не закричал: — Там такая машина стояла! Он говорил, что это, может, вертолет, а я говорю, что винта нету, значит, не вертолет! А он полез и пропал!..

— Как это пропал? Улетел, что ли? — спросил я.

— Не летал он никуда. Вообще пропал, вместе с машиной. Прямо на глазах у меня, ну... растаял вроде. Пустая площадка — и все!

Тут Валька еще сильнее затрясся, а дядя Митя рванул что было сил к институтскому забору. Я за ним кинулся, на ходу брюки и рубаху натянул. Валька опомнился, побежал за нами, а Рекс даже и нас обогнал. Я совсем забыл, что на институтскую территорию вход воспрещен, перемахнул через забор как на крыльях. «Как же так, — думаю, — на что у них там охрана стоит: чтобы ребятишки разгуливали?»

Площадку я сразу опознал, про которую Валька говорил. Метров, наверно, сорок квадратных, бетоном аккуратненько залита, четыре столбика по углам: ограждение, что ли, тут было, а потом сняли. И никакой тебе машины — чистенький такой, гладенький бетон, хоть танцы на нем устраивай. Валька говорит дрожащим голосок:

— Вот тут... тут она стояла! — и рукой на центр площадки показывает. — Я ему говорю: «Не лезь, увидят, наподдадут нам», а он все равно полез, а я собрался уходить, а тут он как заорет: «Смотри, винт!» Я только повернулся винт посмотреть, а там серый туман такой, и Колька в этом тумане, а потом он рассеялся, и нету ничего...

Я прямо не знал, что на это сказать. В моей милицейской практике такие случаи не встречались, да и вообще я никогда в жизни не слыхал, чтобы ребята на глазах таяли. Тут не иначе наука причиной — дело ясное. Если только Валька этот всю историю не сочинил. Да нет, такое разве сочинишь! Вон он, на себя непохож, всего перевернуло. А раз был факт, значит данному факту должно иметься научное объяснение.

В это время из-за деревьев какой-то здоровенный детина появился, неторопливо так идет, а как увидел, что мы у площадки стоим, сразу заторопился и крикнул издали еще:

— А ну, живо все с территории!

Вот он где, охранник этот замечательный. Ну, бдительность, прямо скажем, тут у них не на высоте: машину бросил, сам ушел куда-то!