Хранительница врат - Мишель Цинк

— Что? Что это? Почему медальон у меня на руке, Соня? — В темноте я даже не пытаюсь найти застежку — рву бархатную ленточку, на которой висит медальон. Застежка лопается, и медальон падает на пол.

Соня лихорадочно шарит во тьме, роется в груде одеял, выстилающих пол палатки. Внезапно я начинаю понимать, что происходит — даже прежде, чем Соне удается найти медальон. Она ползет ко мне с медальоном в руке, однако я уже знаю наверняка.

— Надень его, Лия. Ненадолго. Так всем будет лучше, а тебе в первую очередь.

Глаза подруги сверкают в темноте, и в этот миг я познаю ужас, неизмеримо больший, чем испытывала перед призрачным воинством, медальоном и даже самим Самуилом. Ангельские глаза Сони, сверкающие безумием, — вот что ужасней всего.

Не знаю, сколько времени я гляжу в эту глубокую синеву, пытаясь соотнести Соню, которую я знаю и люблю, с девушкой напротив, которая пытается превратить меня во Врата для воплощения зла. Опомнившись, я отшатываюсь к дальней стенке палатки.

И громко-громко визжу.

— А я-то думала, это ты. — Мои слова обращены к Луизе, что сидит подле меня у огня.

Мы на некоторое время остались одни и кутаемся в одеяла. Эдмунд с Димитрием оттащили брыкающуюся и вопящую Соню от меня и уволокли ее в другую палатку.

— Я? Почему? — удивляется Луиза.

Я пожимаю плечами.

— Ты странно себя вела — исчезала в неподходящее время, казалась… сердитой и какой-то отстраненной.

Она придвигается ближе ко мне и берет меня за руку.

— Я знала, Лия. Знала, что с Соней что-то не так. Я спросила ее, что с ней, но она рассердилась и стала держаться настороже.

— Но… но я видела, как ты гадала по воде, там, у реки. — Даже сейчас мне неловко признаваться, что я следила за ней.

Однако Луиза, кажется, не в обиде.

— Так я и в самом деле гадала. Пыталась увидеть что-нибудь про Соню. Что-нибудь, что поможет мне убедить тебя.

— Что же ты не сказала мне, Луиза? Не предостерегла?

Она вздыхает и роняет мою руку. Ее красивое, яркое личико затуманивается раскаянием.

— Будь это просто подозрения, ты бы мне не поверила. Я ждала, пока у меня появятся доказательства.

Из ее голоса исчезла горечь, к которой я уже привыкла за последние дни. Теперь в нем лишь печаль.

С губ моих слетает угрюмый смешок.

— Что ж, теперь у нас есть доказательства. Верно?

Ответа на этот вопрос не требуется. Мы обе знаем правду. Я даже не могу придумать, что и сказать про Соню — Луиза, по всей видимости, тоже. Мы сидим в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием костра. Из палатки доносятся невнятные голоса, но я не пытаюсь разобрать, что происходит между Эдмундом, Димитрием и Соней. Голоса лишь создают фон моим смятенным мыслям.

Звуки негромких шагов в темноте за кругом света от огня возвещают появление Димитрия. Когда я поворачиваю голову, он уже рядом.

— Она временно притихла, — говорит он о Соне. — Как вы?

— Все хорошо.

Мне не нужны слова, чтобы дать ему понять: нет тут ничего хорошего. Я до глубины существа потрясена тем, что падшие души могут превратить во врага даже самого преданного союзника. Что у меня нет больше безопасного места для хранения медальона, пока я ищу недостающие страницы.

Димитрий садится с другого бока от меня. Луиза нагибается вперед, чтобы взглянуть на него.

— Как она, мистер Марков?

— Уж коли мы с вами обсуждаем такие темы, лучше зовите меня просто Димитрием, — говорит он.

Луиза вопросительно смотрит на меня. Я пожимаю плечами.

— Ладно, Димитрий так Димитрий, — соглашается она. — Как там Соня?

— Она… не в себе.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает Луиза. — Она понимает, что пыталась сделать? Помнит об этом?

— О, прекрасно помнит — и ничуть не раскаивается. Твердит, что Лия обязана надеть медальон… что она поступила совершенно правильно, повязав медальон Лие на запястье, пока та спала. Мы пытались образумить ее, но, кажется, падшие души крепко ею завладели.

— Но… не может быть! — качаю головой я. — Соня очень сильна.

— Даже самым одаренным приходится сражаться изо всех сил, чтобы удержать падших душ… — Глаза Димитрия полны сочувствия. — Должно быть, они знали, что медальон у нее — и что она твоя подруга, что ты доверяешь ей. Так что чего уж удивляться, что до такого дошло.

И все же я удивлена: Соня всегда казалась сильнее любой из нас — лучше, увереннее в своих дарованиях и своем месте в пророчестве. Кажется почти святотатством даже представить себе, что она действует на стороне душ. Но вслух я этого не говорю. Не хочу показаться слишком наивной.

— Ну и что нам теперь делать? — спрашивает Луиза Димитрия. — С Соней? С Лией и медальоном?

— Придется весь остаток пути держать Соню подальше от Лии. Надо как-то успокоить ее.

— И как вам это удастся, в нынешнем-то ее состоянии?

Я вспоминаю лихорадочные вопли Сони, ее исступленный визг, когда Димитрий вытаскивал ее из палатки, и думаю, что задача эта — не из легких.

— Подмешаю ей в чай омелы. Это ее присмирит. По крайней мере, на какое-то время, — говорит Димитрий.

Я вспоминаю один из папиных уроков в библиотеке: речь шла о свойствах растений.

— А разве омела не ядовитая?

Димитрий качает головой.

— Не эта разновидность. Это древнее растение, известное успокоительным и умиротворяющим свойствами. Оно водится только в этих лесах и на острове Алтус. Надо поискать ее про запас, чтобы благополучно доставить Соню к Сестрам.

Луиза кивает.

— Хорошо. А как насчет медальона? Ведь только благодаря тому, что он был привязан к запястью Сони, Лия могла жить спокойно.

Димитрий опускает взгляд на руки и задумывается. Я знаю — он пытается найти способ держать медальон достаточно близко ко мне, но и так, чтобы я была от него в безопасности, ведь эта безобидная с виду вещица обладает могучей силой и стремится использовать меня как Врата.

Вдруг в голове у меня зарождается мысль. Я быстро поднимаюсь и спрашиваю у Димитрия:

— Много ли времени нам потребуется, чтобы добраться до острова?

Он хмурит лоб.

— Точно сказать трудно. Смотря, как быстро поедем.

Луиза вздыхает. Терпение никогда не было ее сильной стороной.

— Димитрий, скажите хотя бы приблизительно!

По лицу его пробегает тень раздражения. Он поворачивается ко мне.

— Я бы сказал, дня три. А что?

Не отвечая на его вопрос, я спрашиваю:

— И у кого теперь будет храниться медальон?

— Ну… у меня, — отвечает он.

— Позвольте? — Я протягиваю руку, но вопрос мой — чистой воды формальность. Если медальон кому и принадлежит, так только мне.