Мир Александра Галича. В будни и в праздники - Елена П. Бестужева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот как обстояло дело. Манеж. Выставка. 1 декабря 1962 года. Хрущёв, окружённый приспешниками, советниками и шептунами, художники в окружении собственных и чужих картин. И все ждут, что скажет первое лицо государства, а оно молчало и смотрело, а все смотрели на то, как оно, первое лицо, молча смотрит: «Я внимательно следил за мимикой лица Никиты Сергеевича – оно было подобно то лицу ребенка, то мужика-простолюдина, то расплывалось в улыбке, то вдруг на нем обозначалась обида, то оно становилось жестоким, нарочито грубым, глубокие складки то прорезывали лоб, то исчезали, глаза сужались и расширялись.
Видно было, что он мучительно хотел понять, что это за картины, что за люди перед ним, как бы ему не попасть впросак, не стать жертвой их обмана. Но при всем при этом, на фоне лиц-масок помощников, сопровождавших его, однозначно замкнутых, однозначно угодливых, однозначно послушных или однозначно безразличных, – лицо Никиты Сергеевича отличалось естественной живостью реакций. В данном случае оно стало злым.
Никита Сергеевич молчал около двух минут, а затем громко, с ненавистью произнес:
– “Говно!” − И, подумав, добавил. − “Пидерасы!”.
И тут все сопровождавшие его государственные люди, как по команде, указывая пальцами то на одного, то на другого из нас, закричали: “Педерасты!”. Нас было тринадцать художников, мы стояли около своих картин».
Здесь надо поправить уважаемого очевидца. Хрущёв сказал иначе, не «педерасты», и не «пидарасы» (эдак, в народной огласовке), а «пидерасы», а это совершенно иное. Не искажение, не малограмотность, и не первое, что пришло на ум. Или первое, но смысл был куда шире и глубже, нежели думали некоторые.
В СССР очень долго не было уголовного наказания за мужеложство. В зависимости от интерпретации медиков и психиатров считалось это некоторой девиацией либо некой сексуальной практикой, отличающейся от общепринятой, но сугубо частным делом. Однако ближе ко времени Большого террора, показательных процессов, нарастания, по словам идеологов, степени классовой борьбы такую статью ввели и применили несколько раз, наряду с другими. Дескать, специально втягивали в противоестественные связи молодых военных, а потом вербовали их для осуществления шпионажа, диверсий и тому подобного, целью чего было дестабилизировать обстановку, подорвать советский общественный и государственный строй. Это был, разумеется, только предлог, чтобы оправдать карательную политику, одна из возможных ловушек для простаков, но статья, где фигурировала педерастия, теперь в сознании накрепко сопрягалась со статьями, по которым судили шпионов и террористов. И подавляющему большинству в голову не приходило – чем там занимаются эти самые гомосексуалисты, зачем и почему. Для тех, кто помнил Большой террор, процессы и репрессии добериевской эпохи, а Хрущёв помнил их лучше многих, слова «шпион», «террорист» и «педераст» являлись синонимами. Вот что значит «пидерасы», то и дело слетавшее у него с языка. Кстати, эту прямую, казалось, связь между такими, с позволения сказать, художниками и сочувствующими им – кто будет посещает такие выставки? – и агентами иностранной разведки отметил Высоцкий в песне «Пародия на плохой детектив».
И еще. Оденьтесь свеже, и на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина с чемоданом. Скажет он:
– Не хотите ли черешни? – Вы ответите: – Конечно.
Он вам даст батон с взрывчаткой – принесете мне батон.
Итак, это враги, причём даже и не особо таящиеся. Вот только времена стали другими. И это Хрущёв тоже отлично понимал, он не желал возвращения прошлого. Если и возвращение, то к формам досталинской, почти ленински интерпретируемой классовой борьбы. Не пароход «Глеб Бокий», тем паче – «Феликс Дзержинский», о котором и в песне поётся:
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные, мрачные трюмы.
На море спускался туман,
Ревела стихия морская.
Лежал впереди Магадан —
Столица Колымского края.
Удивительна эта песня, где лирическая форма слита с эпической, а детали даны в разном масштабе, что усиливает драматизм повествования.
От качки стонали зека,
Обнявшись, как родные братья.
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудной планетой!
Сойдёшь поневоле с ума —
Оттуда возврата уж нету.
Что ж, вместо этих балкеров – «пароход философский». Не раз Хрущёв грозил тем, кого считал оппонентами: хотите, выдадим заграничный паспорт, и катитесь на все четыре… Вот и Элию Белютину, организатору, идеологу художников, которые подверглись разносу в Манеже, он заявил – паспорта, и для него, и для его учеников, заготовлены, извольте получить. А сопровождающие высокого ранга, тоже отлично помнившие и Большой террор, и процессы, ревели в ажиотаже: не надо за границу, надо арестовать. Отчего? Да оттого, что и в их разумении любовь к себе подобным сопрягалась со шпионажем и подрывом государственного строя. Впрочем, некоторые – должно быть, это печать эпохи – воспринимали слово напрямую: «И вдруг кто-то обратил внимание на длинноволосого бородатого художника в красном свитере, на ныне покойного, доброго и талантливого Алешу Колли и закричал:
– “Вот живой педераст!”.
И члены правительства, и члены идеологической комиссии – все вытянули пальцы, окружили его, кричали: “Вот живой педераст!”».
Хрущёв, между тем, накрепко усвоивший, что где «пидерасы», там и диверсия, по крайней мере идеологическая, рассматривал экспонаты выставки. Увидел картину, выполненную в светло-голубых тонах, где, по словам художника, изображены были космонавты, и высказал недовольство: что за космонавты, я со всеми из них знаком, голубых там нет, люди как люди. Так и сказал на голубом глазу.
Каламбур этот ретроспективен, цветовая символика была в шестидесятые годы иной, и определение «голубой» использовалось применительно к вещам «романтизированным», например, стройке, развернувшейся в тайге.
За ночь ровно на этаж
Подрастает город наш.
Раньше всех к нам приходит рассвет.
Снятся людям иногда
Голубые города,
У которых названия нет.
Но бывает, и часто, что слова и вещи полнятся новым содержанием, корреспондирующим с эпохой. Тогда художественные постройки, и самые неказистые, что держатся на соразмерности, пропорции частей, или начинают шататься, утрачивая равновесие, или рушатся вовсе, лишённые опор.
Города, где я
