Два билета в Индию - Кир Булычев

— А ты думаешь, что твой дедушка был тот, который на картинке?

— Вполне может быть. А то откуда же меч попал к нам в Устюг? Вот сегодня прочту, и все встанет на свои места.

— А можно, я к тебе приеду? — спросила Бригитта.

— Конечно, — обрадовался Игорь. — Ты же недалеко живешь. Можно даже пешком.

— Зачем пешком? Я скажу папе, он меня на машине подвезет.

— Знаешь что, — сказал Игорь, — ты лучше ему пока про меч не говори. Вдруг это ошибка.

— Ладно, — сказала Бригитта. — Ты когда будешь письмо читать?

— Первый раз сразу после школы. Но вечером, когда папа придет с работы, еще раз прочтем. И для тебя тоже.

На том и договорились. А с Мишей Игорь больше не разговаривал. Если бы он еще раз подошел и попросил рассказать про меч, Игорь бы рассказал, все-таки раньше они были друзьями, но если сам не подходит, гордость изображает, так ему и надо.

Когда прозвенел последний звонок и Игорь с Бригиттой вышли из школы, автобуса еще не было. Но тут на дорожке показалась голубая машина «Консул» Бригиттиного отца Данчева. Бригитта сказала:

— Давай мы тебя подвезем, а то автобусом долго ехать.

Раньше бы Игорь наверняка отказался, но сейчас он очень спешил и поэтому согласился.

Бригиттин отец, черный и бровастый, сам сидел за рулем. Бригитта подбежала к нему и сказала что-то про Игоря по-болгарски. Отец перегнулся назад, открыл заднюю дверцу и сказал:

— Садитесь.

Игорь уже хотел сесть, как увидел, что по дорожке к школе поднимается еще одна машина — синий «Москвич». Это была машина Глущенки.

— Игорь, — крикнул корреспондент, — погоди! Я за тобой!

— Спасибо, — сказал Игорь торгпреду Данчеву. — За мной приехали. Бригитта, значит, вечером жду.

— Обязательно, — сказала Бригитта.

Глущенко развернул машину перед входом в школу.

— Вам папа звонил? — спросил Игорь.

— Конечно. Ты, значит, все-таки получил?

— Ага.

— А я не очень поверил тебе сначала. Но не обижайся. Будь ты на моем месте, может, совсем бы не поверил. Я сначала думал вечером к тебе зайти, а потом как-то получилось, что дел срочных нет, и решил взять тебя из школы.

— Ну и правильно, — сказал Игорь. — Интересно получается. Пока я один верил в меч, все молчали. А как только меч прислали, отец даже хотел его у меня отобрать.

Глущенко ничего не ответил.

5

Старые письма

Пообедали вместе с Глущенкой, а потом поднялись наверх, и мама достала из шкафа бумаги, завернутые в целлофан. И меч.

— Я с вами посижу, — сказала мама. — Я ведь тоже люблю приключения, только некогда ими заниматься.

— Ты читала письма? — спросил Игорь.

— Нет, не успела. Я ездила в посольство. С завтрашнего дня выхожу на работу. Теперь ты будешь видеть своих родителей только вечерами, как и в Москве.

— Ну и молодец, что будешь работать, — одобрил Игорь. — Если ничего не делать, можно с тоски помереть.

Глущенко поддержал Игоря и сказал, что он за равноправие женщин. И Игорь был за равноправие женщин. Он всегда гордился, что его мама работает, а не прозябает в домашнем хозяйстве.

Сначала они еще раз осмотрели меч.

— Ценная штука, — сказал Евгений. — Настоящий бирманский меч. Видишь, здесь на клинке даже надпись по-бирмански вырезана. Вот только я бирманский мало знаю. То, что меч мог попасть в Устюг недавно, исключается?

— Исключается, — сказал Игорь.

— Ладно, отложим его пока и займемся письмами.

Евгений вложил меч обратно в серебряные ножны и отодвинул в сторону.

Из целлофана Глущенко извлек конверт. Конверт был серый и совсем не старый. Внутри его лежал еще один конверт и страничка из какой-то книги или журнала. И маленький конверт, и страничка были желтоватые, очень древние, и Евгений положил их перед собой на столе и стал рассматривать.

— Ну, с чего начнем? — спросил он.

— С письма, — сказал Игорь.

— С вырезки, — сказала мама.

Евгений взял вырезку. Это был узкий листок старой серой бумаги, рыхлой и мягкой, такой, что буквы глубоко впечатались в нее. Один абзац был подчеркнут сбоку порыжевшими от времени чернилами. «Сие обо мне», — было написано на полях. Евгений прочел отчеркнутое место:

— «Волны поднимались, как горы, фрегат то возносился на вершины их, то бросаем был в изрытые водяные пропасти. Было темно и пасмурно, и ливень обнял наш шлюп каким-то страшным хаосом. Присоедините к этому свист ветра в снастях, скрип перегородок в шлюпе, бросаемом с боку на бок, пушечные выстрелы и фейерверочный огонь, ярко освещающий мрак в бурю, и вы будете иметь только бледную копию всех ужасов этой ночи! Когда с хребта волны шлюп падал вниз, казалось, что мы находимся при подошве высочайшей водяной горы. Сильнейший вихрь рвал верхи валов и разносил брызги дождевою пылью по воздуху. В эту ужасную ночь мы потеряли одного из лучших наших канониров, Ивана Исаева, которого смыло волною за борт. Я особенно жалел об этой прискорбной потере, ибо привязался к молодому вологжанину, обладавшему живым умом и любознательностью…» Вот и все, — сказал Евгений Александрович.

— А дальше?

— Дальше еще несколько слов. Они не отчеркнуты. «Восьмого августа мы вернулись в Батавию и оттуда взяли курс на юг. Не очень приятно предпринимать и обыкновенное плавание с течью, а нам предстояло идти на таком судне…»

— Но откуда это? — спросила мама. — Ведь фамилия-то наша.

— Больше того, — сказал Евгений, вертя в руках страницу. — Это, очевидно, тот самый Исаев, которому и принадлежал меч.

— Ясное дело, — сказал Игорь. — Значит, он был канониром? И упал в море?

— Да, артиллеристом.

— А на картинке у старика он с мечом стоит у пушек, — сказал Игорь.

— Не спеши с выводами, — сказал Евгений. — У нас есть еще одно письмо.

— А что это мог быть за корабль? — спросила мама. — Они собирались в какое-то трудное плавание.

— Письмо без марки, — сказал Игорь.

— Тогда марок еще не было, — ответил Евгений Александрович. — Ты же филателист, должен знать.

— Не знаю, — сознался Игорь. — У меня марки в основном современные, космические или спортивные.

Глущенко вынул из конверта сложенный лист бумаги. Лист был весь исписан мелким красивым почерком с нажимом. Игорь сразу представил себе, как скрипит гусиное перо, выводя букву за буквой, а на столе стоит большая свеча в медном подсвечнике.

Евгений медленно читал про себя, даже губами шевелил. Видно, он не мог сразу разобрать старинный почерк.