Нереальное приключение - Чарльз де Линт

— Очень вкусно, — умудряюсь я ответить с набитым ртом.

Он ухмыляется. Конечно, я весьма скромна в оценке его таланта, но ему все равно приятно услышать похвалу.

— А ты сегодня отлично справлялась со своими обязанностями, — заявляет он. — Я не раз обращался к самым разным покупателям с просьбой помочь мне, но все они оказывались либо неумехами, либо очень уж неловкими. В общем, помощи от них выходило маловато. А ты очень способная, и все, что я показывал тебе, ты схватывала буквально на лету.

Я откусываю кусочек побольше и с сожалением делаю паузу, чтобы сказать:

— Мне самой понравилось помогать тебе.

— У тебя все очень ловко получается, особенно здорово выходит общаться с покупателями. Жаль, что на той неделе они тебя больше не увидят.

Он молчит несколько секунд, потом добавляет:

— А как у тебя получились пирожки?

— Твои вкусней, — киваю я и вопросительно смотрю на него: — Ты предлагаешь мне работу?

— А если и так, ты согласилась бы?

Вот о чем я никогда не задумывалась. Но раз уж он сейчас спрашивает меня об этом, есть повод для размышлений. Мне и в самом деле понравилась работа. Покупателей тут много, и все разные, поэтому обслуживать их не надоедает. И хотя малявок я здесь не заметила, в павильон к Крысолову приходило немало волшебных крошечных созданий, которые вышли как будто прямо из сказки.

— Не исключено, — киваю я. — Но сначала мне нужно решить свои проблемы.

— Ах, да. Ты ведь не просто так явилась сюда ко мне. Что же привело тебя на рынок гоблинов, одну-одинешеньку, да еще в чужом пальтишке?

Не знаю сама, почему, но я сочла необходимым рассказать ему и о том, что пальто на самом деле принадлежало не мне. Конечно, он и сам не законодатель моды и одет довольно скромно: в вельветовые брюки, ситцевую рубашку и фартук, перепачканный мукой и специями. Я уж не говорю о том, что весь его наряд заляпан всевозможными пятнами от варенья. Кстати, мой собственный фартук выглядит ничуть не лучше.

— Это очень долгая история, — вздыхаю я.

— Тогда начни с конца, и, если понадобится, мы дойдем до самого ее начала, — предлагает Крысолов.

Для малявки это задание почти невыполнимое — начать рассказывать о событиях в обратном порядке, но мне кажется, что я справлюсь. Я оглядываюсь в поисках места, куда можно на время положить недоеденный пирожок, и гном протягивает мне салфетку. Я заворачиваю в нее пирог и кладу его на прилавок рядом с чашкой горячего шоколада, который Крысолов приобрел для меня в соседнем павильоне. Сейчас этот напиток кажется мне самым приятным из тех, что я когда-либо пробовала. Я вытираю липкие руки о фартук.

— Мне хочется разыскать малявку по имени Дженки Вуд, — с ходу сообщаю я. — Или его, или кого-нибудь из его семьи.

Глаза у гнома становятся печальными.

— Что-нибудь не так? — начинаю волноваться я.

— Ты ищешь крылья, — вздыхает он.

— Вроде того. Вернее, мне хочется снова превратиться в птичку.

Он понимающе кивает:

— Потому что это в твоей крови. Как только ты узнаешь забытые слова, твоя кровь вспомнит все.

— Что еще за слова? — недоумеваю я.

— Ты далеко не единственная малявка, которая хочет отыскать свое давно забытое наследие, — говорит Крысолов. — И я могу тебя понять. Иногда мне самому хотелось обзавестись крыльями. Да кто хоть раз в жизни сам не мечтал об этом? Но покупать их тут, на рынке, весьма рискованно. Они с виду, конечно, симпатичные, изготовитель об этом позаботился. Но большинство из них подведут тебя в самый неподходящий момент. Например, взлетишь ты на сотню футов в небеса, начнешь парить в свое удовольствие, а они — фьюить! — и сложатся вдруг сами по себе. И вот у тебя больше нет крыльев, и ты, как тяжелый куль, падаешь на землю.

При одной мысли об этом все внутри у меня переворачивается.

Гном наклоняется поближе ко мне и очень серьезно продолжает:

— То же самое происходит и с малявками, которым снова захотелось стать птицами. Далеко не всегда превращение происходит благополучно. Иногда у них это получается, но тоже не так, как хотелось бы. Например, можно навсегда превратиться в птичку, и назад уже пути у тебя не будет. Или же ты можешь вновь стать малявкой прямо в воздухе, и тогда ты начнешь безумно хвататься за него, пытаясь удержаться, но тщетно!

Заметив, как я погрустнела, он склоняет голову набок и добавляет:

— Ты, наверное, раньше об этом ничего не слышала, да? Ты жила уединенно, и тебе никто ничего не говорил.

— Нам вообще никто ничего никогда не рассказывал, — утвердительно киваю я. — И до встречи с Миной я только краем уха слышала о том, что малявки могут превращаться в птиц. Это было описано в какой-то книге.

Он кивает:

— Все верно. Вы, городские и деревенские малявки, не очень-то общаетесь друг с другом и потому не делитесь новостями.

— Наверное, ты прав. У нас никогда не было друзей. Да и как-то не принято среди наших ходить в гости и дружить.

— А я вот хожу, — с гордостью заявляет гном. — И другим стараюсь помогать. Например, тебе.

— Потому что ты знаешь, что мне нужно. По-моему, об этом известно всем, кроме меня самой.

Он осуждающе качает головой:

— Я только обязан предупредить тебя, что полеты — это очень опасно, вот и все. А делать выбор и принимать решение будешь ты, и только ты.

— Значит, ты не пытаешься отговорить меня от этой затеи?

Он снова отрицательно качает головой:

— Только позволь сказать тебе еще кое-что. Неважно, как далеко ты зайдешь в желании обрести крылья. Помни, что у тебя всегда остается шанс отступить. Даже если ты обретешь способность меняться, тебе вовсе не обязательно использовать ее. Делай это только в том случае, если метаморфозы не будут угрожать твоей безопасности.

— И тут ты тоже прав. Только я не пойму одного: если превращения у нас в крови, почему же все может закончиться трагедией?

— Я и сам не знаю. Я пекарь, а не философ. Но вот что успел заметить: те, у кого вообще ничего не получается, внешне больше всего похожи на людей.

Я смотрю на него пустым взглядом, потому что потеряла нить его мысли.

Он улыбается:

— Тебе, наверное, и самой случалось встречать малявок, которые… больше похожи на птичек, что ли. Они не совсем такие, как ты. У них кругленькие толстенькие тела, очень худые ножки, как лапки у птиц. — Его улыбка становится шире. — Конечно, в этом ничего плохого нет. Многие гномы тоже имеют такие формы.

Я задумываюсь над его словами и понимаю, что он говорит правду. Хотя в моем роду не было похожих на птиц малявок, мне приходилось встречать именно таких, каких он описывает.

— Да, видела я их…

— Мне кажется, они по крови ближе к птицам. Что же касается тебя… — Он подыскивает подходящее слово, потом выдаст: — Ты более эволюционированная, что ли.

— Значит, ты полагаешь, что у меня ничего не получится?

— Я этого не говорил. Но если верить моим наблюдениям, скорее всего, тебя ждет разочарование. Тем не менее, — продолжает он, не давая мне вставить ни единого слова, — нельзя полностью отвергать мысль о превращении.

Я задумчиво киваю:

— Значит, я возвращаюсь туда, откуда начала свой путь.

— Ну, извини. Лично я считаю, что каждый должен принимать себя таким, каков он есть. Поэтому не лучше ли оставить эту идею? Вероятно, птичья кровь в твоих жилах мешает тебе спокойно жить…

— Ничего хорошего в этом тоже нет.

Он молчит и ничего не отвечает. Да и что он может сказать?

— И все же мне хочется поговорить с ними, — заявляю я. — Чтобы самой успокоиться. Чтобы выяснить все до конца.

— Конечно.

Я вспоминаю самое начало нашей беседы:

— А что ты говорил насчет забытого слова или забытых слов?

— Неужели тебя так ничему и не научили в школе для малявок? — улыбается гном, и я понимаю, что он снова пытается поддразнивать меня.

— Да нет у нас никаких школ. По крайней мере, лично я в школу не ходила. Может быть, у городских малявок другие правила?

Он кивает:

— Может быть.

— Чему же меня должны были научить в школе?

— Этот язык — самый древний среди всех волшебных заклинаний. Давным-давно существовало целое племя слов, которые оставались невысказанными и жили в полной темноте. Рассказывают, что некий Ворон пробудил эти слова, дремлющие в его котелке, и они распространились по всему свету. Так началась жизнь. В других местах эту легенду пересказывают иначе. Но слова существовали раньше всего остального, и часто их забывали, прежде чем слышали.

— Как можно что-то забыть, если ты даже никогда этого не слышал? — удивляюсь я.

— Хороший вопрос, — кивает гном. — И ответа на него у меня нет. Так гласит легенда, вот и все, что я могy тебе сказать.

— И что же потом случилось с этими словами? — интересуюсь я.