Тело Милосовича - Алексей Митрофанов

— Ну так закончите побыстрее. Я заплачу.

— Смерть нельзя торопить, — произнес клерк. — Она приходит, когда наступает время, и уходит, когда видит, что здесь ей больше делать нечего.

«Странный он какой-то», — подумал Филатов.

— Мы говорим об игрушечном вагоне или о чем? — уточнил он.

— И о нем тоже, — загадочно ответил клерк.

— Нет-нет, уважаемый, — запротестовал Филатов. — Не расширяйте тему. Речь идет об игрушечном вагоне черного цвета с небольшой куклой внутри и больше ни о чем. Когда он будет готов?

— Это зависит от того, насколько он вам нужен.

— Плачу вдвое.

— Ну, — клерк задумался, — скажем, через неделю?

— Годится, — согласился Филатов. — Диктуйте адрес.

ГЛАВА XXIV

ГЛАМУРНОЕ КЛАДБИЩЕ

Неделя пролетела для Филатова незаметно. Он готовил сразу два законопроекта, Вождь торопил его закончить работу, и времени ни на что другое не оставалось.

Но это днем. А ночью он продолжал видеть сны о покойниках. Филатов с охотой от них избавился бы, но не знал, как это сделать.

Снилось, например, что в Москве умер кто-то из очень больших, но нелюбимых государственных деятелей. К гробу, выставленному в Колонном зале, прощаться никто не пришел, кроме цыганок из Таджикистана, навьюченных детьми и кулями, да и те заглянули погреться.

Тогда организаторы похорон решили изменить церемонию и стали носить гроб по Москве, устраивая короткие траурные митинги у каждого дома. Митинги длились не более десяти минут. Люди выходили на балконы, бросали вниз белые цветы, и процессия трогалась дальше. Филатов подсчитал, что для обхода всех домов в столице, не считая времени на дорогу, им понадобится около двух лет. Но организаторов это не смущало, они заявили, что не оставят без внимания ни одного жилого дома, включая частные в поселке «Речник».

Потом он видел, как в Шереметьевскую таможню вносят гроб, прилетевший с ними из Белграда. Таможенники откинули крышку, но почему-то не верхнюю, скрывавшую лицо, а нижнюю. Взорам присутствующих предстали ноги покойного, обутые в дорогие итальянские ботинки ручной работы. «Тысяч семьдесят рублей, наверное, стоят, — прикинул Филатов, — если не больше». Недавно он видел точно такие же в фирменном бутике в ГУМе и даже померил. Но подъем оказался не его, и он обувку не купил.

У покойного с подъемом тоже, видимо, было не все хорошо, потому что он пошевелил пальцами, как будто бы разминая ступню. Туфля слегка дернулась.

— Ой! — взвизгнула таможенная девушка в пилотке и выронила рацию.

Рация грохнулась о кафельный пол, от нее отскочил аккумулятор и с противным шорохом пластмассы о керамику скользнул под шкаф.

— Спокойно, Машка! — прикрикнул на нее старший наряда, худой прапорщик лет тридцати, со скуластым простым лицом.

— Шевелится же! — прошептала она бескровными губами.

— Ну и что? — презрительно скривился бывалый прапорщик. — По новым таможенным правилам небольшое шевеление покойников вполне допускается.

— Ты ту крышку открой, — сказала девушка, стараясь держаться на расстоянии. — Может, он и не покойник вовсе.

— Только вместе с тобой! — игриво сказал прапорщик. — Иди сюда!

— Ни за что! — выпалила она, сделала еще один шаг назад и в подтверждение своих слов затрясла головой.

Пилотка съехала на сторону и чуть не упала. Прапорщик, широко и похотливо улыбаясь, ступил шаг по направлению к ней, намереваясь приобнять и при тащить к гробу. Она опять взвизгнула и приготовилась убегать. Тогда он махнул рукой, сам подошел к гробу и приподнял верхнюю крышку, но ровно настолько, чтобы лицо покойного было видно только ему.

— Ну и что? — сказал он с некоторым даже разочарованием. — Жмур — он и есть жмур! — Он проштамповал бумаги и небрежно отдал служащим похоронной фирмы: — Несите!

Те молча подхватили гроб и понесли на улицу.

Потом Филатову приснилось, что он стал невольным участником гламурных похорон. Одних из тех, о которых как раз и пишут в журнале «Гламурное погребение». Журнал этот весь состоял из фотографий богатых покойников в гробах. Часто под ними не было даже подписей, потому что тусовка и так знала, кто из нее в эти дни преставился. Зато подробно обсуждалось, какой костюм и ботинки надеты на покойном, сколько такие стоят в Милане, а сколько — в Москве. Потом внимание плавно перемещалось на часы. Публику интересовало, сколько такие могут ходить без подзавода и наняли ли родственники специального человека, который будет время от времени открывать гроб и их подводить.

Создавалось впечатление, что хоронят не гламурного человека, а только костюм, часы и ботинки, если это мужчина, или платье, сумочку, туфли и драгоценности, если это женщина.

Во сне дело было так. В пятницу после работы Филатов решил немного расслабиться. Он вышел из машины у метро, чтобы выпить в ближайшем тонаре пива и съесть пару хот-догов, которых почему-то в Думе не продавали, как и любимую им шаурму. Водителя и охранника он отпустил, прикинув, что спокойно доберется в свой загородный дом на метро по той ветке, которую недавно прорыли вдоль Рублевского шоссе.

Он взял заказ, согнал с круглого столика под открытым небом голубей и принялся поглощать хот-доги, отхлебывая пиво прямо из горлышка.

И тут появились похоронные агенты. Они бесплатно раздали всем черные шутовские шапки с бубенцами и черные небольшие гармошки, с которыми на эстраде обычно поют частушки. Предложили взять шапку и Филатову, но он отказался, показав знаком, что занят.

Народ тем временем с охотой принял участие в траурном шоу. Все напялили похоронные шапки и принялись наигрывать на похоронных гармошках траурный марш. Музыкальные инструменты были устроены так, что только марш и могли играть. Если кто пытался наиграть песню горбуна про Эсмеральду, то ничего не получалось. Бубенцы на шапках при этом тихонько позвякивали, и получалось очень печально и трогательно.

— А кто умер-то? — поинтересовался Филатов у одного из игравших, принимаясь за второй хот-дог.

— Президент нефтяной компании «Кукиш-Ойл»! — радостно ответил тот. — Дождались-таки, пожаловал, батюшка, на тот свет!

— Кому кукиш? — не понял Филатов.

— Ясное дело — нам. А им — ойл.

Народ все играл, а покойника не было. Некоторые стали сомневаться в том, а умер ли тот вообще. Другие говорили, что таким образом он хочет уйти от налогов, прикинувшись мертвым. Кое-кто даже начал приглашать дам и танцевать с ними медленные похоронные танцы.

Наконец раздались возгласы «Летят!» и показались два черных вертолета. Гроб висел между ними на тросах, увитых цветочными гирляндами. Все задрали головы, у многих попадали шапки.

Вертолеты направились к ближайшим элитным высоткам — жилому комплексу «Голубые небеса». Гроб медленно опустили на крышу пентхауса, и вертолеты улетели. Филатов читал, что гламурных покойников из страха перед грабителями могил теперь хоронят на крышах пентхаусов. Видеть этого ему до сих пор не приходилось. К крыше высотки стали по очереди подлетать разноцветные вертолеты с гостями.

— А как там у них все устроено? — спросил один из зевак, стоявших рядом с Филатовым, у другого.

— Обыкновенно, — ответил тот. — Настелили на крыше трехметровый слой земли и в нем копают могилы.

— И кресты ставят?

— А как же! Только все в стразах.

Филатов представил себя жителем такой высотки поежился. Осознавать, что над тобой в трехметровом слое земли укладывают богатых чужих мертвяков, показалось ему довольно неуютным. Впрочем, это дело привычки.

Организаторы похорон собрали обратно черные шапки и гармошки, выдали участникам по двадцать рублей, и все закончилось.

Филатов направился к метро, вспоминая, что происходит дальше с телом в земле. Об этом он прочитал однажды в одной любопытной книжке. Он помнил этот отрывок почти наизусть: «И вот дедушка умер. В нашем климате труп млекопитающего или птицы сначала привлекает некоторые виды мух (Musca, Curtonevra); когда же его постигнет разложение, в игру вступают новые биологические виды, особенно Calliphora и Lucilia. Подвергаясь совокупному воздействию бактерий и пищеварительных соков, выделяемых червями, труп постепенно, день ото дня разжижается, превращаясь в среду масляно-кислого и аммиачного брожения…

Разложившийся труп, все еще насыщенный влагой, становится вотчиной клещей, которые высасывают из него последнюю сукровицу…»

Следующий сон был самым неприятным. Филатов купил в одном из многочисленных думских киосков великолепно изданную книгу «История Москвы от Гиляровского до наших дней». Киоск был новый, и продавец тоже был новый, никогда не виденный им прежде. В глаза бросался лысый череп, движения мужчины были плавными и вкрадчивыми, словно бы он не стоял за прилавком, а парил, не прикасаясь к полу.