Металлист. Назад в СССР - Геннадий Борчанинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нужный дом нашёлся на окраине деревни, и мы всей гурьбой прошли в ограду, которая пахла куриным дерьмом и скошенной травой. К нам навстречу вышла полная копия матери, разве что лет на двадцать постарше. Бабушка. На этот раз, видимо, моя.
— Ох, батюшки! Люська! — запричитала она.
Обняла всех по очереди, расцеловала слюняво, от переизбытка чувств причитая и кудахтая на каждого из внуков, что, дескать, мать не кормит, исхудали, да и вообще. Сама Людмила Таранова стояла посреди двора, ожидая, когда это закончится.
— Устали с дороги-то? Васька, паразит такой, запил, так бы хоть на тракторе встретил вас! — сообщила бабушка. — Идёмте в дом, чайку хоть с дорожки попьёте, вы же не завтракали ешшо? Люська, зараза, детей голодом моришь!
— Никого я не морю, — холодно отозвалась мать.
Ей, кажется, и самой неприятно было здесь находиться, она бы с большим удовольствием осталась бы дома, отдыхать после трудовой недели.
Начали подходить ещё родственники, все похожие друг на друга, огромной компанией набились в хату, отчего там стало даже жарче, чем в автобусе. Мелькали незнакомые лица, начались оживлённые диалоги с именами, курьёзными историями и сплетнями. Нас, как почётных гостей, усадили за стол чаёвничать, и бабушка поставила на стол огромное блюдо с домашними пирожками, от которых исходил одуряющий запах свежей выпечки.
Я подозревал, что вся эта орава родственников и знакомых может без особых усилий выкопать всё, что потребуется, но в данный момент нужно было именно наше присутствие. Обозначить причастность к этой самой картошке, чтобы претендовать на долю урожая.
Собственно, на борьбу с урожаем после этого чаепития вышли только мы. Мне, как старшему представителю мужского пола, достались вилы, девчонкам — деревянные лопатки, чтобы не пропустить ни одной картофелины. Мать с бабушкой принялись расстилать во дворе мешковину, чтобы вываливать туда выкопанное. Ну а Максимка просто гонялся по ограде за курицами, звонко хохоча.
Глава 11
С картошкой провозились до самого вечера, пришлось даже заночевать у бабушки, чтобы утром броситься в бой с новыми силами. Земля тут оказалась не очень. Жирная, сырая, глинистая, похожая больше на пластилин, и выковыривать оттуда картошку размером с куриное яйцо оказалось непросто. Лишь изредка удавалось найти настоящих поросят размером с яйцо страусиное.
До города нас вместе с двумя мешками картошки и другими деревенскими гостинцами увезли на тракторе. Проспавшийся Васька, оказавшийся то ли маминым двоюродным братом, то ли племянником, помог нам забраться в прицеп, посадил Максима к себе в кабину, и мы неторопливо поехали обратно в Чернавск. Выходные были окончательно потеряны.
Зато я перезнакомился с целой кучей народа. Это оказалось не так-то просто, учитывая, что палить факт амнезии я не стал, ограничившись косвенными знакомствами.
На вечерние танцы в деревенском клубе я не пошёл. Устал после картошки, да и разбить моську «городскому» — любимая забава местных парней, несмотря на все родственные и другие узы.
Долго отмывал руки от земли в приземистой деревенской бане. С грязными руками бабушка за стол не пускала, зато наготовила столько, что мы все наелись до отвала, а часть даже забрали с собой в город. Ещё бабуля тайком сунула мне десять рублей, и я подозревал, что Таня с Лизой тоже получили от бабулиных щедрот.
Этот факт, конечно, поездку окупал. Но я бы предпочёл сходить в кино, а не ковыряться в земле.
Так или иначе, новая неделя началась с того, что я, толком не отдохнувший, снова поплёлся в школу к первому уроку. Было пасмурно и зябко, и у меня мёрзли уши. Я влился в толпу школоты, прошёл в холл, взглянуть на расписание. Запоминанием порядка уроков я себя не утруждал.
Возле расписания обнаружилось объявление, написанное от руки на тетрадном листе.
«В школьный ВИА требуются музыканты. Всех желающих приглашаем на большой перемене в актовый зал.»
Никакой конкретики. Я написал бы совсем по-другому, да и повесил бы не только у расписания, но и возле столовой, и даже в туалетах. К расписанию ходят далеко не все.
Однако сам факт того, что процесс пошёл, шестерёнки заскрипели, приводил меня в восторг. Скоро будет всё, как я хочу. Сцена, софиты в лицо, дым-машины и, самое главное, живая музыка.
На первый урок, русский язык, я опоздал, хоть и в школу пришёл до звонка. Училка обожгла меня недовольным взглядом, но позволила занять своё место.
— Привет, — шепнул я Варе, как ни в чём не бывало.
— Привет, — улыбнулась она в ответ.
Значит, оттаяла. Ну, или Елизавета Константиновна прокапала ей на мозги, какой я хороший мальчик, и дуться на меня не надо.
Большой перемены я ждал сильнее, чем выпускного, уроки как назло тянулись патокой, медленно и неторопливо. Начало учебного года, все расслабленны, и учителя, и ученики.
И когда очередной протяжный и резкий звонок возвестил об окончании третьего урока, мы с Варей чуть ли не бегом отправились в актовый зал.
Ажиотажа я и не ждал, думал, придёт человек пять-семь, но реальность оказалась куда более жестокой. В актовом зале никого не было.
— Подождём, — мрачно произнёс я, прохаживаясь по гулкому просторному залу.
— Я только в субботу после уроков объявление повесила, не все видели, наверное, — чуть не плача, произнесла Варя.
— Наверное, — сказал я.
Подошёл к пианино, откинул крышку. Сыграл первые аккорды похоронного марша. Та-да-дадам. Варя усмехнулась.
— Двадцать минут переменка, ещё дойти же надо, — неуверенно сказала Варя. — И в столовую сходить.
— Ага, — сказал я.
Ожидание затягивалось.
— Надо ещё через Любоч… Любовь Григорьевну… Пусть на своих уроках скажет, — предложила Варя.
— Не, — возразил я. — Так найдём, сами. Может, из младших классов кто объявится.
— Первоклашки? — фыркнула Варя.
— Седьмые,
