В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова

— Садитесь! — показал на ящики Гена.

Я взглянула на них с опаской — везет же мне на такие приглашения! Точно в таком ящике ребята прятали что — то на барже, а потом раскуривали, присев на него. Я продолжала стоять.

— А — а! — по — своему понял мои сомнения Гена и вытащил откуда — то зеленую чистую табуретку.

Он накрыл ее полотняным полотенцем и сказал, слегка согнувшись в поклоне:

— Садитесь, пожалуйста! Меня зовут Геннадием!

Как только я села, вошел еще один человек — большого роста и с залысинами. «Тот самый Колян!» — охнула я.

— Николай Кравец! — протянул он влажную руку.

Я со страхом пожала ее и быстро отдернула.

— Я, я зашла познакомиться, так сказать, прямо на рабочем месте, — сказала я, чуть ли не заикаясь. — Я пишу про ваш…

— Знаем — знаем! — перебил меня Гена, весело сверкая улыбкой. — А я вот впервые вижу живого корреспондента!

— В как — ком смысле? — опять чуть ли не заикаясь, спросила я. — В смысле — вы только мертвых видели?

Геннадий захохотал, запрокинув назад голову. Колян чуть улыбнулся, глядя на него. Я подумала, что человек, умеющий так смеяться, не способен на что — либо плохое. Гена хохотал долго и вкусно, как будто пил воду из ведра жадными большими глотками. Так хохочут только молодые беззаботные люди — без всякой причины.

«Смех без причины — признак дурачины!» — говорила моя первая бабушка, пряча лукавую улыбку. Моя вторая бабушка никогда не смеялась и сердилась, когда смеялись другие.

Отсмеявшись, парень сказал:

— Ну и Наталья у нас! Все корреспонденты — такие шутники или только ты? Ну, ладно, дело есть дело! Мы к вашим услугам! — церемонно сказал он, усаживаясь на ящик напротив меня.

— У меня несколько вопросов. Расскажите о себе!

— Рассказывать особенно нечего! — на правах старшего ответил Николай. — Вахта, отдых, снова вахта. Реку мы почти не видим. В нашем трюме четверо матросов. Вахта по двенадцать часов.

— Чем занимаетесь в свободное время?

— У нас его нет. Отоспишься — и снова на вахту.

— Долго вы работаете здесь?

— Я с самого начала, как построили плавкран, семь лет, — ответил Николай. — А до того тоже по реке ходил, только на буксире матросом.

— А вы? — обратилась я к весельчаку Гене.

— Я недавно в армии отслужил. Вообще — то я здесь временно. Вот осмотрюсь немного, может, найду чего.

— А что, не нравится здесь?

— Нравится! Ребята хорошие! Но платят мало. У меня семьи пока нет, жить можно. А когда будет? — ответил Геннадий, все еще улыбаясь.

— Понятно! — ответила я, но мне ничего не было понятно. «Что за плеск я слышала в том углу, куда меня не пустили?» — думала, размышляя, под каким бы предлогом осмотреть трюм.

Так ничего и не придумав, я брякнула:

— У вас моржи есть?

— Какие? Настоящие? — опять развеселились мужики.

— Ну, которые плавают. Мне для репортажа не помешал бы спортсмен — пловец. Такой закаленный, крепкий.

— Нет, таких нет.

— А увлечения? Хобби у кого-нибудь есть?

— Это марки, что ли? — насмешливо спросил Николай.

— Необязательно, — ответила я. — Можно, к примеру, летать на дельтаплане или любить животных, собирать про них рассказы…

Они переглянулись и засмеялись.

— Да есть у нас один любитель, — сказал Гена.

— Ага! — подхватил Николай. — Собирает. Просто обожает животных. Зеленых особенно.

— Это лягушек, что ли?

— Ага! Лягушек, — подтвердил Николай. — Больших.

— Самые большие — лягушки — рогатки. Они еду глотают глазами.

— Ну, да глазами?

— В самом деле! Лягушка делает глотательное движение и выпучивает глаза, как будто освобождает место в желудке.

— Нет, у него таких еще нет. Мы скажем.

Опять в дальнем углу послышался плеск. Я прислушалась, а Николай торопливо сказал:

— Ген! Корреспондент, наверное, торопится? Проводи — ка ее к выходу.

Первая разгадка

На палубу я вышла и с досадой, и с облегчением: не нравятся мне всякие трюмные дела. Я вообще не понимаю, как люди работают в шахтах и подземельях — я без солнышка не могу!

Начинало темнеть. Медленно двигаясь в сторону носа корабля, я раскачивала леера, которые отзывались глухим тяжелым стоном. Свинцовая вода лениво бежала вдоль борта. Берег тонул в светлом тумане. На палубе никого не было, только два мужика в ватниках сидели на нарисованных унитазах, стряхивая пепел в баночку. Столько было тихого покоя в этой идиллической картине, что я присела рядышком. Они подвинулись, освобождая для меня нагретый унитаз.

Никто из нас не проронил ни слова. Если бы не проплывающие мимо берега можно было бы подумать, что добрые соседи отдыхают после трудового дня на деревенской завалинке.

С наружного трапа по металлической лестнице спустился командир Дмитрий Перов со своей собакой. В одной руке он держал поводок, в другой — веник с совком. Чарли рвался вперед, таща за собой хозяина, который еле поспевал за ней. Распустив поводок на всю длину, овчарка понеслась в сторону корабельного носа. Перов едва не упал, взмахнув веником!

— Приходится подметать! — смутился он от своей неловкости. — Гальюн ей, видите ли, не нравится.

— Гальюн никому не нравится! — мудро ответил мужик в теплой шапке, провожая взглядом забавную парочку, я вспомнила, что его зовут Алексеичем. — Красоты хочется не только людям, но и собакам!

Он помолчал, пыхнул два раза сигаретой и сказал:

— А кто-нибудь из вас видел серебряный дождь?

— Не доводилось, — ответил за всех другой мужик.

Они опять надолго замолчали. За кормой вспыхнула первая звезда.

— Мы с женой видели. В мае дело было, — опять нарушил тишину Алексеич. — Наработались мы на даче, насажались и присели на крылечко отдохнуть. Чай уж вечерний попили. Хорошо так на душе, как только после работы бывает. А у нас дача на краю поселка, дальше поле, а за ним лес начинается. Темный такой, хвойный, обступил дачный поселок, как подкова — полукругом. И вот на небе радуга появилась. Сначала узенькая, в две — три полоски, потом — шире — шире и яркая, как акварель. Сидим мы, любуемся. Нас словно заворожило — ни рукой, ни ногой не двинуть. «Красота — то какая!» — жена говорит. И только она это сказала, как дождь хлынул. Капли редкие, крупные, как изумруд. Не капают на землю, а падают, даже стук слышен, а потом катятся. «Что за дождь странный?!» — опять жена говорит. Я оглянулся — солнце висит за головой, а должно уж зайти. Оттого и дождь словно серебряный. Прямо как в сказке: солнце, дождь, радуга и темная полоса леса.

— Да — а, — мечтательно добавил его собеседник, — и еще избушка на курьих ножках…

— Не — е, избушки не было, — серьезно ответил Алексеич, и, помолчав, добавил, — дождь серебряный. Сподобил же Господь такую красоту увидать!

Они замолчали. Разгоревшаяся звезда стремительно мчалась вдогонку за кораблем. Казалось, что вот настигнет, но вновь проплывала туча — и, спасаясь от нее, звезда ныряла в синюю вышину, чтобы вновь потом разгореться.

С носа вернулись командир и его пес. Овчарка горделиво прошествовала мимо, не глядя на нас. Как будто не она десять минут назад так страдала, что чуть не опрокинула своего хозяина.

— До чего ж собак доводит воспитание! — сказал тот мужик, что напоминал о курьих ножках, и было непонятно, восхищается ли он важным собачьим видом или умением животного подчиняться условностям.

Командир повел собаку в каюту или, может, она его повела. Чарли, видно, приходилось нелегко. Внутренний трап не подходил ей из — за крутых узких ступеней. Внешний металлический был снабжен широкими ступенями, но его решетки резали собаке лапы.

Мужики встали, разминая ноги.

— Наташа! Свежо становится, — сказал тот, что рассказывал про серебряный дождь. — Вам, наверное, пора на покой?

«Да, конечно, если бы я собирала материал для репортажа, я бы так и сделала, — подумала я, — а тут от загадок голова пухнет».

— Спасибо! Я немного посижу! — ответила я дежурной фразой, притворившись, что меня очень занимают высыпавшие на небо звезды.

Мужики тоже посмотрели в ту сторону, куда сосредоточенно смотрела я, и, не заметив ничего примечательного, вошли в жилой отсек, аккуратно притворив за собой двери.

На плавкране зажгли огни. Было тихо, и печально, так печально, что впору запеть «Не слышны в саду даже шорохи…» Из кают — компании доносился неясный гомон. Это ребята ужинали. Все равно камбуз не запирается, есть можно в любое время суток, лишь бы посуду после себя мыл. Ужинать макаронами по — флотски мне совсем не хотелось. Видеть никого тоже не хотелось.

— Ну, что душа жаждет подвигов! А их нет? — раздался сзади насмешливый голос Дмитрия Перова.

— Ах, это опять вы, командир? — ответила я, не поворачивая головы. — Вы, наверное, жить без меня не можете?