Танцовщица - Мирза Хади Русва

– Рассказывай! – ответил тот. – Ты там просто развлекался.

– Хорошенькие развлечения!

– Не отпирайся! Девчонка-то с тобой! Ты уж покажи мне мою невестушку.

– От тебя не спрячу. Гляди!

– С удовольствием разгляжу, когда на табор приедем.

Тем временем повозка подъехала к самому берегу. Берег здесь был очень высокий. Мне пришлось вылезти и перейти реку вброд. Повозку переправили с большим трудом. У лежавшего в ней раненого от толчков открылись раны, и всю повозку залило кровью, но когда мы опять поехали по ровному месту, кровь перестала течь, повозку вымыли, и я села в нее.

Теперь уже было близко к полудню. Я очень проголодалась, а повозка все ехала и ехала – табора еще не было видно. Наконец, коса через четыре, показалась деревня. К ней примыкал сад, в котором белели палатки, стояли на привязи лошади, взад и вперед сновали люди, дымились котлы. Повозка наша остановилась. Завидев моих спутников, один из людей, находившихся здесь, подошел к ним и что-то сказал на ухо Фазлу Али. Тот явно встревожился и, подъехав к брату, стал с ним совещаться шепотом. Я расслышала, как Файз Али сказал:

– Ладно, увидим! А пока давай-ка поедим.

– Некогда! – возразил Фазл Али. – Надо сейчас же сниматься.

– Хорошо. Пусть складывают палатки и седлают коней, а мы тем временем все-таки подкрепимся, – решил Файз Али.

Я сошла с повозки. Под манговым деревом разостлали ковер, расставили мисочки с приправами, подали кучу пышных лепешек, и мы втроем принялись за еду. Лица у братьев были тревожные, тем не менее они оба беспрерывно смеялись и шутили за едой! К тому времени, когда мы с нею покончили, палатки уже были собраны и погружены, а кони оседланы.

Наконец все тронулись в путь.

Мы проехали, должно быть, коса два-три, как вдруг нас окружил большой отряд всадников и пеших солдат. Однако наши заранее подготовились, и началась перестрелка. Во время стычки Файз Али все время старался держаться поближе ко мне. А я тихо молилась, забившись в угол повозки. Сердце у меня замирало, руки дрожали.

Что только творилось! Изредка я осмеливалась выглянуть из-за занавески и видела, как вокруг падали раненые и убитые. Обе стороны понесли большие потери. С нами было около пятидесяти или шестидесяти человек, а у противника – раджи Дхьяна Сингха – гораздо больше, так что каждого из наших осаждал десяток врагов. Многие были ранены. Наконец Фазлу Али и Файзу Али удалось вырваться из гущи сражающихся и ускакать. Человек десять – двенадцать попало в плен, В их числе оказалась и я.

14

Когда нас забрали в плен, возчик ценою величайших унижений упросил, чтобы его отпустили. Раненого он бросил прямо в поле среди трупов, а сам, унося свою душу, покатил в Барели. Мужчинам связали руки и погнали их в замок, до которого было около пяти косов. По дороге к нам присоединился сам раджа-сахиб со свитой. Раджа-сахиб ехал верхом, а мы брели невдалеке от него.

– Эта госпожа приехала из Лакхнау? – спросил он кого-то, указав на меня.

– Ваша милость! – взмолилась я, сложив руки. – Конечно, я виновата. Но, если изволите вдуматься, вина моя не столь уя? велика. Мы, женщины, не разбираемся в таких делах. Откуда мне было знать…

– Не старайтесь оправдываться, – перебил меня раджа. – Лучше отвечайте на вопросы, которые вам будут заданы.

– Как прикажете, ваша милость.

– Где вы живете в Лакхнау?

– На Чауке.

Раджа-сахиб повернулся к своим людям.

– Приведите из Тимит-кхеры повозку, – приказал он. – Эта госпожа – танцовщица из Лакхнау. Она не чета нашим деревенским плясуньям. Те на праздниках пляшут всю ночь напролет, а когда идут со свадебным шествием, могут хоть десять косов пройти, и все время поют и пляшут без передышки.

– Благослови вас аллах, хузур! – поблагодарила я.

Посланные вернулись с повозкой. Меня усадили в нее и повезли, а остальные пленники по-прежнему плелись сзади, связанные. Когда путь наш окончился, их увели неизвестно куда, а меня пригласили в замок раджи и поместили в хорошей комнате, приставив ко мне двух служанок. Накормили меня прекрасно: подали жаренные в масле тонкие лепешки, разные острые закуски, пышки, сласти. Впервые со дня своего отъезда я поела досыта. На другой день я узнала, что остальных пленников препроводили в Лакхнау, а меня велено освободить. Правда, пока что раджа-сахиб не дал мне разрешения покинуть замок. В десятом часу он вызвал меня к себе.

– Ну вот, я тебя освободил, – сказал он. – Оба негодяя – и Файзу и Фазл Али – успели скрыться, но те разбойники, которых мы изловили, получат по заслугам, как только прибудут в Лакхнау. Ясно, что ты ни в чем не виновата, только вперед не связывайся с подобными людьми. Если хочешь, останься здесь на несколько дней – я слышал много похвал твоему пению.

– От кого же вы изволили слышать? – не удержалась я от вопроса, вспомнив рассказ Насибан про танцовщицу, которую раджа привез из Лакхнау. Не иначе как это она хвалила меня.

– Хорошо, это ты узнаешь, – ответил раджа.

Вскоре позвали лакхнаускую танцовщицу. И кем же она оказалась, как не нашей Хуршид-джан! Она подбежала и бросилась мне на шею. Обе мы расплакались, но вскоре успокоились и оторвались друг от друга, чтобы не вызвать неудовольствия раджи-сахиба, а потом чинно сели рядом. Позвали музыкантов. В ознаменование своего освобождения я сложила подходящую к случаю газель. В ней было много строк. Сейчас прочитаю вам те, что сохранились в памяти. После каждого двустишия раджа-сахиб и все прочие слушатели выражали мне свое одобрение. Все они были в восторге.

Вот эта газель:

Сегодня пленнику тоски освободиться суждено,Роняя перья-лепестки, освободиться суждено.Ты отпускаешь, но навек я пленник локонов твоих, —Не мне, зажатому в тиски, освободиться суждено.Сладка неволя у тебя, но гнев твой клетку распахнул, —Душе, разорванной в куски, освободиться суждено.Не хочет нежный птицелов терпеть укоры и мольбы,И мне до гробовой доски освободиться суждено.Что мне теперь мирская скорбь, что тысячи других скорбей! —Ведь мне из жизненной реки освободиться суждено!На новых пленников твоих я с острой завистью гляжу,Хоть мне, – и кровь стучит в виски, – освободиться суждено.Нельзя от страсти убежать, мне нет свободы, о Ада!Лишь в смерти пленнику тоски освободиться суждено.

Прослушав заключение, раджа сахиб спросил:

– Чей это псевдоним – Ада?

– Она сама сочинила эту газель, – объяснила Хуршид.

Раджа это, видимо, оценил.

– Жаль, я раньше не знал, что вы сочиняете стихи, – обратился он ко мне, – а то ни за что не отпустил бы вас.

– По этой газели ваша милость может узнать, что и я жалею о том же, – отозвалась я. – Но приказ уже отдан, и теперь ваша рабыня свободна.

Затем все разошлись. Раджа-сахиб удалился во внутренние покои завтракать, а мы с Хуршид побеседовали всласть.

– Поверь, сестрица! – начала Хуршид. – Я ни в чем не виновата. Ханум и раджа-сахиб давно уже были в ссоре. Раджа-сахиб несколько раз приглашал меня, но она отказывала ему наотрез. Наконец его люди схватили меня на гулянье в Айшбаге и насильно привезли сюда. С тех пор я здесь. И мне всячески угождают, так что я живу в полном довольстве.

– Видно, нравятся тебе эти деревенщины, – сказала я.

– Конечно, здесь не Лакхнау, – признала Хуршид. – Но ведь ты меня знаешь – мне претит каждый день принимать нового человека; а там приходилось всему покоряться. Ты сама испытала, каков нрав у нашей Ханум. А тут я имею дело с одним лишь раджей-сахибом, и все меня слушаются. Кроме того, тут моя родина, и все здесь мне нравится.

– Так ты не хочешь возвращаться в Лакхнау? – удивилась я.

– Зачем? Мне и здесь хорошо. Да и тебе советую тут остаться.

– Нет, я здесь не останусь. Разве только насильно задержат.

– Значит, поедешь в Лакхнау? – спросила Хуршид.

– Так куда же?

– Куда глаза глядят.

– Останься хоть на несколько дней, – попросила она.

– Ладно, пока подожду уезжать, – согласилась я.

Я прожила в замке две-три недели и каждый день встречалась с Хуршид. Она всем сердцем привязалась к этим местам, а мне тут было очень скучно. В конце концов я обратилась к радже-сахибу:

– Хузур! Вы дали приказ о моем освобождении?

– Да. А вы, значит, хотите уехать? – спросил он.

– Хочу! Отпустите вашу рабыню! Надеюсь все же, что когда-нибудь мне удастся вновь приехать сюда.

– Вы выражаетесь так, как это принято в Лакхнау, – заметил он. – Хорошо. Куда же вы думаете ехать?

– В Канпур, – ответила я.

– А обратно в Лакхнау не собираетесь?

– Хузур! С каким лицом я посмею явиться в Лакхнау? Ведь мне будет очень стыдно перед Ханум, да и подружки станут надо мной насмехаться.

Я сказала так потому, что, во-первых, действительно не собиралась возвращаться в Лакхнау, а, во-вторых, подумала: скажи я радже, что намерена вернуться туда, он, пожалуй, меня не отпустит, чтобы там не узнали, где находится Хуршид, и Ханум не устроила бы ей какой-нибудь пакости.