Христос был женщиной (сборник) - Ольга Новикова

«Они не ссорились»… Сколько раз слышала, как Матвей рыкает на Лину. И ни разу наоборот… Так что возвратная частица и в самом деле не соответствует истине. Но лучше бы ссорились… Ведь чаще всего кричишь, чтобы втолковать очевидное, исправить ошибку. Споришь, чтобы развиваться вместе, оставаться вместе. Начни проглатывать, затаивать – и отношения сгнивают.

Помолчав минуту, Ева вскидывается:

– За что его преследовать? Ну, объявил: «Это страшно недопотребившая страна. Ее жадное пищеварение убивает все живое, в том числе и свободную мысль…» Никакой тут мысли. Риторика неуклюжая, общее место…

Пересказывая Павлуше скудную информацию о четырехдневных поисках ушедшей из дома и не вернувшейся, Ева сосредоточивается, чтобы ревизовать свои возможности.

Что я могу сделать?

Звонит в Берн тамошнему депутату, своему бывшему партнеру. Действует так, будто не чувствует, что – все… Нисколько не суеверная, Ева не озвучивает свою догадку-прозрение. Быстро и конкретно описывает ситуацию. Не через барьер, а на родном для абонента французском. Пусть по своим каналам узнает подробности и подтолкнет расследование. Пусть ищут, ищут как следует!

Понятно, конечно, там полиция четкая, но люди же. Одно дело, когда отлаженная поисковая машина смазана хотя бы сердечностью земляка, другое – пропажа чужой и чуждой иностранки, да еще русской… «Вон их сколько в Швейцарии! В самых дорогих магазинах покупают за наличные!» И это не сплетни. Ева своими глазами видела у Тиффани, как распущенная блондинка с коровьим взглядом и непомерно наколлагененными губами лениво вынимает пачки франков из дорожной сумки «Луи Вюиттон» и складывает их в столбик, то и дело охлопывая его бока. Выравнивает.

Трудно вести там дела, когда каждый швейцарец упрекает: «Ваши-то, русские…» У них другой склад морали. Их протестантская сдержанность, скрытность и наша русская бесшабашность, русское все напоказ…

Хотя им-то чем плохо? Торговля шла бойко.

Так, дала задание.

Что еще?

Матвей настойчиво продавливал версию убийства – упорно, как ловкий пиарщик, но в остальном звучал удивительно смирно. На таблетках держится? Надо полететь на помощь?

Подожду, для объективной картины пока маловато данных.

А на столе – дымок от оленины. Мелковаты тут порции…

Не торопясь прогнать прекрасное чувство голода, Ева медленно расправляется с куском дичи. Сбрасывает напряжение, от которого никакой пользы. Только мешает.

Время от времени она поглядывает на других посетителей. Кризис и высокие цены сработали – отсеяли шумную вульгарщину.

На входе, в дверном проеме официант заслоняет собой высокого широкоплечего господина и девицу в бейсболке. Только-только пришли.

Сюда в кепке?!

Зацепило. Пару ведут в дальнюю нишу за стол на двоих. И Ева узнает обоих. Эрик и Криста. Хм…

Знают про Лину?

Пока они уткнулись в меню, Ева доедает сложный гарнир. Приходится просить хлеба: нужно же распробовать необычный соус, чтобы потом, дома, может, его и повторить.

Сдернув бежевую салфетку с колен и бросив ее рядом с пустой тарелкой – знак официанту, что вернется, она встает из-за стола и возникает перед очами парочки-сюрприза. Удивленными, но нисколько не смущенными.

Эрик неторопливо уступает место. Его самообладание понятно, ожидаемо, а вот что Криста не засуетилась, не заулыбалась виновато…

Это хорошо.

Официант приносит еще один стул и настойчиво ловит Евин взгляд: нет ли каких распоряжений? Нет.

Оказалось, Эрика уже известили. Он знает и то, о чем Ева лишь догадывалась. Они поссорились, Лина с Матвеем… У нее там началась депрессия, вернуться ей хотелось…

«Матвей говорит, были какие-то угрозы от оголтелых верующих. По словам Матвея… Отголоски того судебного процесса… Матвей считает, что ее похитили наши органы. Уже несколько интервью дал европейским газетам».

В спокойном отчете Эрика – ни грана сочувствия. А Криста напряглась, с укором-удивлением смотрит на него. Она-то явно ничего не знала.

– Хотел вам после ужина рассказать… – Он кладет руку на ладонь Кристы и, не ощутив, видимо, встречного движения, отнимает пятерню. Поглаживает аккуратно стриженную короткую бородку. От губы вниз…

Оправдывается?

На «вы»…

Не то чтобы смешался, но точно – отступил…

Когда подходит Павлуша с распахнутым мобильником, Ева рада отвлечься. Ее начинает бесить навязанная, однобокая интерпретация, пусть и изложенная нейтральным тоном. Эрику настолько все равно, что он даже не подключает голову: не удосужился сам проанализировать ситуацию… целиком доверился Матвею…

На связи – бернский знакомый. Тело только что обнаружили в небольшой речке возле Рапперсвиля. Застряло в коллекторе. Никаких следов насилия. В карманах пальто по тяжелому булыжнику. Муж вызван на опознание.

Ева хмуро пересказывает новости.

Шок, конечно.

А тут официант с заказанной едой…

Мизансцена… Павлуша стоит, Ева сидит перед приборами Эрика. Разойтись сейчас по своим столикам…

– Может, вы к нам пересядете? – шепотом предлагает Криста. Первой понимает, что надо остаться вместе.

Жизнь, конечно, будет продолжаться, но попозже, не прямо сейчас.

В страхе

Криста

Заказали водку и выпили, не чокаясь. Никакой реакции тела Криста не чувствует. Сорокаградусная лишь помогает удержать слезы.

Упокой, Господи, душу Лины…

Плакать сейчас нельзя. Это в провинции ритуальные стенания – норма, за громкими причитаниями может укрываться как настоящая, нестерпимая скорбь, так и равнодушие и даже злорадство.

И плакать сейчас нечестно. Исчезновение Лины входит в резонанс с главной личной болью Кристы. Отец…

В присутствии смерти кусок в горло не лезет. Криста кладет вилку и изо всех сил вслушивается в разговор. Старается, но все равно смысл до нее туго доходит. Эрика она совсем не понимает.

– …жаловалась Матвею, что все ополчились против нее. Верующие якобы мстят, коллеги присваивают ее находки, принижают ее имя… – сообщает он с какой-то не красящей его улыбкой, которая обнажает мелкие зубы. Оскал не дьявольский, а скорее крысиный. – Типичная мания преследования… Впрочем, она молодец! Это поступок – самой распорядиться своей жизнью…

– Человеку не принадлежит его жизнь, – в один голос говорят Ева и Криста. Ева безапелляционно и громко, Криста строго и чуть слышно.

– И кому же она принадлежит? – снова усмехается Эрик. – Богу, что ли? Хилый концепт.

Криста опускает голову, чтобы не отравляться взглядом, в котором окаменело безразличие, а Ева с вызовом смотрит в глаза богохульнику. Обе молчат.

– Десерт будем?! – встревает Павлуша.

Судейский «брейк!».

А Эрику хоть бы хны. Эрик хочет кофе.

Не бросишь же его тут одного…

В тишине каждый пьет свою крохотную долю, и все грузятся в большой «Порше». Посадкой руководит Ева. Никого не спрашивая, усаживает Эрика рядом с водителем, а Кристу между собой и Павлушей на заднем сиденье. Так что когда машина подъезжает к «сталинке» Эрика и он предлагает зайти к нему в холостяцкую квартиру – жена и дочки в отъезде, – Криста отказывается первой, и это не выходит грубо.

Сейчас бы в метро! Одиночество в толпе…

Но Ева и слышать не хочет. Подвозит Кристу прямо к крыльцу ее семнадцатиэтажки. И тут же уезжает. Мы, мол, с дороги, надо же и отдохнуть.

Одна.

Криста включает свет в прихожей, бейсболка со второй попытки попадает на вешалку… Все делает она медленно, сосредоточенно. Пальто – на плечики, сапоги – в угол. Голенища падают. Странно, на улице слякоть, а они совсем не извозюкались. Почему? А, понятно: в машине же ехала…

Бытовые мысли, бытовые действия не ослабляют напряжение.

Попробовать уснуть?

Представила себя в постели, и сразу ясно: не получится. В организме сидит беспокойник и дергается.

Нет сил разобраться в мешанине. Физическая боль сама собой обычно выстраивается в очередь. Если к ноющему зубу прибавляется отравление, то зуб перестает подавать болевые сигналы, терпеливо дожидается порядка в желудке… Не так с чернотой в душе… Боль за отца пристала, как пригорелая каша к кастрюльке – не отодрать.

Криста пробует еще одно средство. Нажимает кнопку музыкального центра. Не дослушанный вчера Рахманинов.

Сперва кажется – не то. Диссонанс… Но тут символические колокола бьют по больному… Смерть неизбежна… Что-то вроде «клин клином»… Если не отскоблит въевшуюся боль, то, может, чуть ее размягчит…

Руки сами берут вязание, брошенное в корзинке рядом с креслом. Носки для Евы…

Пальцы двигаются в автоматическом режиме, хорошо знакомые звуки ослабляют хватку горя, и в голове – ясная, четкая картина… Движущаяся.

Безлюдная станция, выложенная булыжником тропинка…

В самом ее конце Лина наклоняется, расшатывает неплотно пригнанные камни и раскладывает добычу по карманам.