Наперегонки со смертью - Виталий Гладкий

– Не наш, – вступил в разговор третий.

– Не-а… – подтвердил четвертый, с набитым ртом.

– Пусть валит отсюда, – то ли спросил о мнении собутыльников, то ли дал установку первый.

– Пока цел, – это провякали хором.

Официант поднял от своих расчетов голову и строго посмотрел на компанию. Которая проигнорировала безмолвное предупреждение напрочь.

– Колян, товарищ не понимает…

Я делал вид, что глухой.

– Пусть пожрет, – вступился за меня какой-то "миротворец".

– И заплатит, – присоединился к нему еще один.

– А потом мы ему рога посшибаем, – весело хохотнул самый смешливый.

– От него воняет, как от козла, – не сдавался первый. – У меня аппетит пропал.

– Мусор, он и есть мусор, – согласился второй. – Пойду… – Демонстративно кряхтя, он встал и подошел к моему столу.

– Слышь, мужик! – обратился он ко мне с вызовом. – Собирай манатки и сваливай отсюда, пока цел. Ты пришел не по адресу.

– Ресторан? – Я положил перед ним меню с фирменным знаком "Охотничьего домика".

– Ну…

– Баранки гну. Я думал, ты читать не умеешь. Раз это ресторан, то я попал туда, куда нужно.

– Во! – Мой собеседник обернулся к своим приятелям, с большим интересом следившим за переговорами. – Братва, к нам приканал большой умник. Он будет учить нас грамоте.

– Слушай, мужик, не нарывайся. – Я сказал это тихо и очень внушительно. – У меня и без тебя хватает проблем.

– Ну, борзой… – С деланным восхищением сказал мой собеседник. – Думаешь, если у тебя имеется красная ксива, то ты уже в дамках?

– Я такой же мент, как ты профессор.

– Брешет? – опять обернулся задира к своей кодле.

– Брешет, – ответили ему дружно.

– Ну-ка, прекратите! – наконец вмешался и официант. – Не мешайте человеку.

– А ты, Жорик, заткнись, – отрезал мой собеседник. – Твое дело сторона. Считай свои бабки и не лезь, куда тебя не просят.

Только теперь я понял, что компания находится в состоянии опохмелки. Видимо, ночью у этой великолепной шестерки был грандиозный кутеж и скорее всего с дамами, а по утрянке их потянуло на легкий променад с посещением местных достопримечательностей.

Среди которых "Охотничий домик" занимал главенствующее место. Так что новая порция пойла смешалась со старыми дрожжами и компания постепенно входила в раж, обычно заканчивающийся мордобитием подвернувшихся под хмельную руку.

Я еще раз глянул на всех шестерых и решил, что у меня есть два варианта: рвать когти или безропотно подставлять свой фейс под молотилку. Их было чересчур много. Даже для меня. Тем более, что защищаться подручными средствами я просто не имел права – мне только и не хватало замочить кого-нибудь из этих козлов при полном наборе свидетелей.

Тогда точно придется броситься с моста в воду – чтобы долго не мучиться на допросах и чтобы мне не намотали срок на всю катушку.

– А я сказал сядь! – взревел официант, задетый за живое пренебрежительным тоном клиента. – Иначе я лично тебя уйму.

– Все, все! – Я поднял руки вверх до уровня плеч. – Если весь этот базар-вокзал только изза меня, то я сваливаю. Ради Бога, не ссорьтесь. Нервные клетки не восстанавливаются.

– Я же говорил, что он чересчур умный. По науке шпарит, лепила. – Задира смотрел на меня с лихим видом. – Ты чё моргалы вылупил!? – Он резким движением руки изобразил "козу". – Счас уроем, чтобы не шлялся где попало…

Конечно, никто из компании не думал, что я сотрудник милиции. Сюда менты заходили редко и в основном свои, местные, которых все знали как облупленных – вдоль и поперек.

Если собирались чужие, из какого-нибудь другого райотдела – как я уже говорил,

"Охотничий домик" зажил себе немалую славу; и небезосновательно – то Дубов, не желающий портить отношения с кем бы то ни было, а в особенности со слугами закона, закрывал для местной босоты ресторан на замок и обслуживал не очень желанных гостей по высшему разряду. Зона научила его быть мудрым и предусмотрительным.

Похмельная шобла просто нарывалась на скандал с разборкой. Такие уж в Гнилушках были нравы и обычаи. Они остались еще с тех пор, когда улица на улицу, район на район ходили стенкой, чтобы доказать свое превосходство и потешить ретивое, всласть помахав кулаками.

– Убери поганки, ты, чудо в перьях, – сказал я внешне спокойно, но внутри у меня все бурлило. – Иначе я их оторву и свиньям скормлю.

До чего я ненавижу вот таких отвязанных, которые смыслом жизни считают унижение слабых и беззащитных! Они никогда не станут драться, если у них не будет внушительного численного перевеса. Их любимый прием – удар исподтишка. Они способны на любую подлость, при этом совершенно не ощущая ни раскаяния, ни угрызения совести. Это даже не люди, хотя некоторые граждане и призывают проявлять к ним милосердие и не давать "вышку". Говорят, что такими их сделало общество. Ничего подобного! Они такими родились. И сдохнут моральными уродами, потому что горбатого лишь могила исправит. Именно сдохнут – смерть приходит только к людям, а не к животным в человеческом обличье.

– С-с-сука… – прошипел он змеем, резко изменившись в лице. – Понты гнешь!? Счас я те моргалы выколю!

Задира наклонился так низко, что его буркалы очутились на уровне моих глаз. Я почуял отвратный запах перегара, но не отодвинулся. Он применил известный прием блатных – подавить противника морально своей гнусной близостью, смутить его, сбить с толку, чтобы потом мгновенно нанести удар, чаще всего коварный, в наиболее уязвимую точку.

Перехватив поудобнее вилку, я хладнокровно вогнал ее в руку этого сукиного сына – в ту, которой он оперся о стол. Теперь его кисть оказалась пришпиленной к дубовой столешнице, словно бабочка в альбоме натуралиста.

От неожиданной и резкой боли он взвыл и чисто инстинктивно встал на колени. Из его мгновенно покрасневших глаз хлынули слезы. Что, падло, больно? – подумал я, но промолчал. Терпи, стервец. Это тебе за тех, кого ты измочалил вместе со своей компашкой.

Компания сначала затихла, тупо уставившись на воющего приятеля, а затем все как по команде вскочили с намерением размазать меня по стенкам.

– Ша, братва! – Я сказал это резко, с блатной хрипотцой. – Иначе я вам прямо сейчас скрою деревянные макинтоши. Всем.

Для большей убедительности и в качестве подтверждения своих слов я быстро сунул руку за пазуху – будто у меня там был шпалер. И в этот момент я здорово пожалел, что не прихватил с собой пистолет – из тех, что реквизировал во время приснопамятной командировки на завод абразивных материалов.

Компания восприняла угрозу вполне серьезно. В годы советской власти меня просто подняли бы на смех… ну и так далее, по полной программе. До потери пульса. Но сейчас, когда ствол можно купить прямо на овощном рынке, как морковку, в правдивости моих слов усомниться было трудно. К тому же я поднялся из-за стола, и моя выставленная на всеобщий обзор крепкая спортивная фигура вовсе не склоняла их к мысли, что я всего лишь чересчур борзой хиляк.

– Держи, – всучил я деньги Жорику. – Извини за бардак, – кивнул я в сторону пришпиленного к столу задиры. – У меня не было иного выбора. И мне нужен Петр Никанорович. Срочно.

– Вот он я…

Дубов возник из облака пара, вырвавшегося из кухни, как древний бог греков Зевс, спустившийся со своего трона на горе Олимп. Видимо, он слышал, а может и видел, все (или почти все) перипетии спонтанно возникшей конфронтации. Петр Никанорович был угрюм и смотрел на меня очень нехорошим взглядом. И то верно – я ведь был чужаком.

– Что тут за базар!? – резко спросил Дубов, властным взглядом успокаивая снова заволновавшуюся компанию – похмельные хмыри решили, что им пришло подкрепление.

Похоже, Дубов меня не узнал. Хотя при расставании он сказал, что я, как друг Севы, всегда могу рассчитывать на его помощь и поддержку в любом деле. А это был не тот человек, что бросает слова на ветер.

– Петр Никанорович, меня зовут Геннадий. – Я подошел к нему вплотную и говорил очень тихо, чтобы не слышали остальные. – Я приходил к вам с Севой Лычковым. Помните?

– А-а… – Скупая улыбка сгладила жесткость и угловатость черт его каменного лица. – Как же… Так что, все-таки, тут у вас стряслось?

Этот вопрос он задал не мне, а официанту.

– Снова Бондарь полез на арапа. И получил по заслугам… мудак… – сказал тот с затаенной злобой – похоже, половой был очень злопамятным человеком и его до сих пор терзала обида за пренебрежительное отношение к своей персоне со стороны пришпиленного хмыря.

– Помогите ему, – молвил Дубов, указав весьма мрачной компании на все еще подвывающего от боли задиру, который никак не мог вытащить вилку из столешницы. – И вдолбите в свои мозги – еще раз устроите скандал, ноги вашей здесь не будет. Пойдем, – обратился он ко мне, видимо, считая, что инцидент исчерпан.

Я поторопился воспользоваться приглашением, чтобы не мозолить глаза великолепной шестерке, которая готова была сожрать меня со всеми потрохами. Но авторитет Петра Никаноровича в блатной среде был настолько высок, что никто даже не пикнул.