Сказка зимнего перекрестка - Наталия Ипатова

Агнес молча повиновалась. Когда она свинтила крышку, ноздрей ее коснулся слабый, но знакомый аромат макового отвара. Хоть она и была несведуща, все же ей показалось, что Локруст смешивает лошадиные дозы.

— Послушай, — окликнула она его, — ты уверен, что сейчас подходящее время? Дай ему хотя бы очнуться.

Он свирепо оглянулся на нее.

— Если мне и удастся вырвать у него что-то дельное, так только сейчас. Мы прежде и мечтать не могли о таком случае. Хотите вы знать правду или нет?

Агнес едва не выразилась в том смысле, что любую правду обменяла бы на душевный покой того, кем Локруст, утоляя свою любознательность, жертвовал без колебаний. Однако ей приходилось признать, что до сих пор чернокнижник справлялся со своим делом.

Привычным движением придержав край мешковатого балахона, чтобы не смахнуть со стола склянки, Локруст протиснулся к ложу Марка, приподнял тому голову, разжал зубы и буквально заставил проглотить содержимое чашки. Все это время он не отрывал от лица Марка хищного взгляда и, казалось, вовсе забыл о присутствии Агнес. Неслышно она подобралась поближе и встала у изголовья, спрятав зябнущие руки в широкие рукава.

Во взгляде Марка не было смысла. Похоже, он не узнавал их, ресницы его смыкались все чаще, а чернокнижник буравил его яростным взглядом.

— Ты слышишь меня, — сказал он удовлетворенно. — И ты сделаешь так, как я тебе велю. Ты уже не в силах сопротивляться. Защитные барьеры твоей памяти взломаны. Иди обратно. Встань лицом к лицу с тем, что ты так не любишь. Назови это его собственным именем. Принеси нам это!

Резкий толчок изнутри грудной клетки выдал болезненный вздох Марка прежде, чем он обрушился в глухой беспросветный сон.

Интерлюдия № 3

Войдя в зал с пузырьковой колонной, Рикке снял шлем и отстегнул меч. Таков был закон: здесь не носили оружия. Он выглядел постаревшим, суровым и изможденным. Оно и понятно: которые сутки ему удавалось поспать не более трех часов, да и то не подряд.

— Какая у вас тут концентрация психической энергии! — сказал он поспешившей к нему Антиль.

— Только не делай вид, будто разбираешься в этом!

Он хмыкнул.

— Сколько вам еще нужно времени?

Прекрасная женщина, глава проекта «Призрак», выглядела не лучше него. В хромированных котлах вдоль стен зала при высоком давлении томилась жидкость, женщины в белых одеждах озабоченно проверяли показания приборов. В дальнем конце громоздились тщательно упакованные тюки с багажом, сдвинутые так, чтобы они никому не мешали. На всех лицах лежал отпечаток бессонницы, то здесь, то там срывался с уст и прорезал рабочую тишину несоразмерно резкий, взволнованный возглас, признак усталости и раздражения. И все же Антиль не могла не улыбнуться настороженно-недоверчивому и вместе с тем благоговейному взгляду, какой ее далекий от научных изысканий зять бросил на приборы. Он предпочитал положиться на меч, и до сих пор это у него получалось. За окнами едва занимался рассвет.

— До полудня ты сможешь продержаться?

Рикке неопределенно пожал плечами, горящими начищенной броней.

— Если нет, — откровенно ответил он, — Элейне не с кого будет спросить за это. Я не упустил ничего. — Он подбородком указал в окно на контуры крепостной стены, неясно выступавшие в утреннем тумане. — К штурму я готов. Но их слишком много, Антиль.

Она проследила за его взглядом. Она знала, что ему следует верить: с этими дикарями Рикке воевал много лет и знал их как никто. Сейчас пустынная местность на много миль вокруг была усеяна крошечными точками походных костров осаждавших. Кольцо вокруг них замкнулось, и наутро они ждали решающего штурма. Вопрос лишь в том, успеет ли свершиться их последнее волшебство.

Высокий, по самую шею закованный в сталь мужчина медленно обводил взглядом просторный чертог. В любом случае он видел его в последний раз. Реализация проекта лишала народ не только привычного уклада жизни. Они теряли все свое материальное имущество, слишком громоздкое, чтобы взять его с собой. Насколько изменится их жизнь! Впрочем, об этом думать было не ему и не сейчас.

Он развернулся на звук быстрых шагов. Слишком быстрых и слишком звонких: работавшие здесь дамы шелестели по гладкому полу как ветерок. Увидев, кто ворвался в зал, он впервые за многие дни непроизвольно улыбнулся.

Высокий юноша с выразительным лицом раздвинул входную занавесь и теперь прямиком пробирался к нему, лавируя в массе приветливо здоровающихся с ним женщин. Мальчик режет толпу, как раскаленный нож — масло, с удовлетворением отметил Рикке. Способный.

— Ну, — сказал он, — привет.

Он протянул руку, чтобы коснуться щеки Туолле… и с недоумением поглядел на нее.

— Я так давно тебя не видел? Как высоко мне теперь приходится ее поднимать, мой маленький принц.

— Твой юный король, — поправила его Антиль, едва достававшая до плеча внуку. Гордая улыбка цвела на ее изнуренном лице. — Туолле достиг совершеннолетия, и вчера Элейне передала ему корону. В обстановке торжественной настолько, насколько это уместно в настоящих обстоятельствах.

— Еще одна цепь, чтобы удержать меня на привязи!

— Вероятно, — предположил Рикке, — я должен преклонить колено?

— В настоящих обстоятельствах это неуместно, — пошутил Туолле и обнял его.

Объятие у них вышло судорожное, отчаянное.

— Послушай, — сказал сын, — мое место там, — и указал на стену. — Я такой же воин, как ты.

Рикке покачал головой. Ему не надо было даже оглядываться на Антиль, стоящую рядом.

— Но не оставишь же ты меня здесь, с женщинами? Неужели ты хочешь, чтобы я стоял у окна, шаря по поясу в поисках меча, и только смотрел, как вы… защищаете меня?

— Придется, — коротко сказал Рикке.

Туолле отступил на шаг.

— Отец, — сказал он, — ты предаешь меня. Не тебя ли я просил помочь мне вырасти таким, чтобы мне не было за себя стыдно? И ты утверждал, будто сделал это.

— И я это сделал, — возразил Рикке. — Но ты больше, чем солдат. Ты — король.

— Но здесь управилась бы и принцесса!

Настало время взвешивать слова. Рикке смотрел на сына и думал о том, что всю жизнь учился достойно умирать. Туолле он эту науку не преподал. Ему еще рано.

— Ты не возьмешься за меч, пока это в силах сделать я, — просто сказал он. — А поскольку обороной башни командую я, то будет так, как я сказал. И мой король не станет со мной пререкаться. Это выше его достоинства.

— Мама тебя хотела видеть, — сообщил Туолле. — Она сейчас подойдет.

С этими словами он отошел к другому окну и остановился там, заложив пальцы за пояс и глядя на враждебную пустошь вокруг: напряженный, обиженный, тонкий. Сегодня все причиняло Рикке боль.

Однако увидев идущую к нему через зал Элейне, он отвлекся и положил стальные перчатки на подоконник. Она не позволяла делить себя с чем бы то ни было.

— Здравствуй, — сказала она ему. — Мы давно не виделись.

Руки их соприкоснулись. Сделав пару шагов, они оказались в оконной нише, создававшей иллюзию уединения. Акустический конус делал их разговор неслышным для окружающих. Рикке все не выпускал ее руки, осторожно перебирая пальцами хрупкие косточки.

— Я и забыла, какие у тебя руки, — промолвила Элейне. И он снова не ответил, с печальной нежностью думая о том, что она уже свободна от короны, хотя сама еще и не осознала этого. Однако она опровергла его невысказанные мысли, присев на подоконник — жест, в ее прежнем амплуа практически немыслимый! — и предложив ему занять место рядом.

— Почему ты все-таки выбрала меня?

— Я тебя люблю, — просто ответила она.

— О-о! — только и вырвалось у него.

Руки, будто независимо от их воли, продолжили свой медленный танец. Элейне прижалась плечом к бронированной, горящей как жар груди.

— Рикке, — сказала она, — я…

— Нет, — оборвал он ее. — Не так. Не надо.

И они вновь замерли в молчаливом оцепенении.

Снаружи прояснялось, и Рикке вздрогнул, когда тревожно запел рожок.

— Пора, — сказал он, высвобождаясь.

Пояс с мечом, перчатки. Гребенчатый шлем он взял в руки. Туолле от своего окна обернулся к нему, и Рикке салютнул своему королю. Тугая тонкая струночка звенела в его душе, когда он шагнул за двери, вошел в кабину лифта, и тот понес его вниз, в тесный крепостной дворик, и потом, когда он поднимался на стену, где ждали его приказов. Рожок уносил к небесам обреченную горделивость уходящей расы, и Рикке, стоя спиной к высоким светящимся окнам, знал, за что он будет умирать.

Они ринулись на стены с животным остервенением, неся перед собой одуряющую волну вони немытых тел и дурных желудков. На них обрушились котлы с кипятком и кислотой, корзины с голодными оггами, а также камни и бревна и стрелы из-за каждого зубца. Их отшвырнули, но то был только первый раз. Они карабкались на стену всюду, где только могли приставить уродливую шаткую лестницу или сучковатую лесину, а то и просто забрасывая наверх сыромятные ремни с узлами и крючьями, и, похоже, не задумались бы навалить трупы вровень со стенами, чтобы войти в башню по грудам мертвых тел. Все чаще возникали они на самом верху: чтобы обрубить все канаты, оттолкнуть все лестницы, защитникам не хватало рук. На штурм шли одетые в шкуры неуклюжие великаны, заросшие бородами до самых глаз, вооруженные чудовищными дубинами, рогатинами и копьями с наконечниками из грубо отшлифованных камней. В большинстве своем они были босы. О боевых порядках они не имели ни малейшего понятия, и над их толпою катился могучий нечленораздельный рев… и вонь!