Тайна греческого гроба. Грозящая беда - Эллери Куин

— Из ваших слов, миссис Слоун, я ничего не понял, — сказал инспектор с жутковатой усмешкой и повернулся, так как в дверном проеме, как Немезида, возник сержант Вели. — В чем дело, Томас?

Вели вытянул вперед огромную ручищу с маленьким листком бумаги. Инспектор вырвал у него листок.

— Что это?

Тут же подоспели Эллери с Пеппером, и втроем они прочли несколько небрежно написанных строк. Инспектор посмотрел на Вели. Вели отвел инспектора в угол. Инспектор задал единственный вопрос, и Вели лаконично ответил, после чего они вернулись на середину комнаты.

— Позвольте, леди и джентльмены, кое-что вам прочитать.

Все напряженно подались вперед, едва дыша. Инспектор сообщил:

— Я держу в руке записку, обнаруженную сержантом Вели в этом доме. Она подписана Аланом Чини. — Инспектор начал читать медленно и выразительно: — «Я ухожу. Возможно, навсегда. При сложившихся обстоятельствах… Но какой смысл? Все так перепуталось, и я просто не могу сказать, что… Прощайте. Мне вообще не следовало писать. Для вас это опасно. Пожалуйста, ради вашего блага — сожгите это. Алан».

Лицо миссис Слоун приобрело желтоватый оттенок. Она привстала с кресла, вскрикнула и потеряла сознание. Слоун успел подхватить ее обмякшее тело, повалившееся вперед. Комната взорвалась звуками — криками, возгласами. Инспектор наблюдал за происходящим, невозмутимый, как кот.

Наконец миссис Слоун удалось привести в чувство. Тогда инспектор подошел к ней и очень вежливо поднес бумагу к ее глазам.

— Это почерк вашего сына, миссис Слоун?

От ужаса ее рот широко раскрылся.

— Да. Бедный Алан. Бедный Алан. Да.

Инспектор громко произнес:

— Сержант Вели, где вы нашли эту записку?

Вели громыхнул:

— Наверху, в одной из спален. Ее засунули под матрац.

— И чья же это спальня?

— Спальня мисс Бретт.

Это было уже чересчур — для всех. Джоан закрыла глаза, чтобы загородиться от враждебных взглядов, невысказанных обвинений, скрытого торжества инспектора.

— Ну, мисс Бретт? — только и сказал он.

Тогда она открыла глаза, и он увидел, что они полны слез.

— Я… нашла ее сегодня утром. Она была подсунута под дверь моей комнаты.

— Почему вы сразу не сообщили?

Нет ответа.

— Почему вы ничего не сказали, когда обнаружилось отсутствие Чини?

Молчание.

— Но важнее всего следующий вопрос — что имел в виду Алан Чини, написав: «Для вас это опасно»?

После этого шлюзы, являющиеся анатомическим придатком деликатного устройства женского организма, стремительно открылись, и мисс Бретт потонула в жемчужных слезах, о которых мы уже упоминали. Она тряслась, всхлипывала, задыхалась, шмыгала носом — самая несчастная молодая женщина в это солнечное октябрьское утро во всем Манхэттене. Зрелище столь обнаженного горя заставило смутиться остальных. Миссис Симмс инстинктивно сделала шаг в сторону девушки, но слабохарактерно отступила назад. Доктор Уордс впервые так разгневался, его карие глаза прямо-таки метали молнии в инспектора. Эллери неодобрительно качал головой. Одного лишь инспектора это ничуть не растрогало.

— Ну, мисс Бретт?

В ответ она вскочила со стула, прикрывая рукой глаза, и без оглядки выбежала из комнаты. Было слышно, как она, спотыкаясь, поднимается по лестнице.

— Сержант Вели, — холодно сказал инспектор, — вы отвечаете за то, чтобы с этого момента за всеми передвижениями мисс Бретт велось тщательное наблюдение.

Эллери тронул отца за руку, и старик с лукавым видом обернулся к нему. Чтобы другие не услышали, Эллери прошептал:

— Мой дорогой, уважаемый, даже почитаемый отец, вероятно, ты самый компетентный полицейский на свете, но как психолог… — И он печально покачал головой.

Глава 14

Теперь мы увидим, что если до 9 октября Эллери Квин был лишь тенью, маячившей вокруг дела Халкиса, то в ту незабываемую субботу, достаточно насытив свое непредсказуемое естество, он основательно внедрился в самую суть задачи — уже не как наблюдатель, а как главное действующее лицо.

Наступило время откровений. Сцену возвели настолько безупречно, что он не мог устоять перед соблазном и бросился прямо в лучи прожекторов. Кроме того, не нужно забывать, что тогда Эллери был гораздо моложе и ощущал себя центром мироздания — такой космический эготизм обычно ассоциируется со студентами-второкурсниками. Жизнь прекрасна и удивительна: вот запутанная задачка, которую требуется решить, извилистый лабиринт, через который следует уверенно пройти, и, чтобы добавить щепотку драматизма, слишком высокомерный окружной прокурор, которого хочется щелкнуть по носу.

Все началось, как впоследствии будут начинаться многие другие удивительные истории, в нерушимых стенах кабинета инспектора Квина на Сентр-стрит. Сэмпсон метался по комнате, как тигр, Пеппер пребывал в созерцательном настроении, сам же инспектор, провалившийся глубоко в кресло, полыхал огнем в серых глазах, сжав рот кошельком. Ну и кто из них способен сопротивляться, в самом-то деле? Особенно после того, как в разгар бесцельного сэмпсоновского пережевывания всем известных фактов вбежала секретарша инспектора Квина и, задыхаясь от волнения, объявила, что мистер Джеймс Дж. Нокс, сам Джеймс Дж. Нокс — обладатель многомиллионного состояния, Нокс — банкир, Нокс — король Уолл-стрит, Нокс — друг президента, — ожидает за дверью и требует видеть инспектора Ричарда Квина. После этого для сопротивления потребовались бы сверхчеловеческие усилия.

Нокс и правда был окутан легендами. Он пользовался миллионами и сопутствующей им властью, чтобы не приобретать публичность, а избегать ее. Вот имя его было известно, но не он сам. Таким образом, по-человечески понятна реакция обоих Квинов, Сэмпсона и Пеппера, в едином порыве поднявшихся на ноги при появлении Нокса и выказавших больше почтения и волнения, чем предписывают строгие обычаи демократического общества. Великий человек подал им вялую руку и уселся, не дожидаясь приглашения.

Это был худой и нескладный верзила, в то время лет шестидесяти и уже заметно подрастерявший свою физическую мощь. Абсолютно белые волосы, брови и усы, дряблый рот и при этом молодые мраморно-серые глаза.

— Совещание? — спросил он. Голос оказался неожиданно — или обманчиво — мягким, тихим и нерешительным.

— А? Да-да, — поспешно ответил Сэмпсон. — Мы обсуждали дело Халкиса. Очень печальное дело, мистер Нокс.

— Да. — Нокс уперся взглядом в инспектора. — Прогресс?

— Есть немного. — У инспектора Квина был несчастный вид. — Все так перемешалось, мистер Нокс. Требуется распутать большой клубок. Не могу сказать, что мы увидели просвет, но, конечно, есть предположения, гипотезы…

Вот он, момент. Тот момент, который молодой еще Эллери мог лишь рисовать в своем воображении, в грезах наяву, — сбитые с толку представители закона, присутствие влиятельного лица…

— Ты скромничаешь, папа, — заметил Эллери Квин. И пока ничего более. Только кротко пожурил отца, возразил жестом и чуть-чуть улыбнулся — ровно четверть улыбки. «Ты скромничаешь, папа» — так, будто инспектор знает, о чем говорит Эллери.

Инспектор Квин и правда уселся совершенно спокойно, и это изумило Сэмпсона. Великий человек переводил с Эллери на отца взгляд, в котором читался естественный вопрос. Пеппер смотрел на них, разинув рот.

— Видите ли, мистер Нокс, — продолжал Эллери тем же смиренным тоном («О, это идеально!», — подумал он), — понимаете, сэр, поскольку ландшафт все еще усыпан всяческим хламом, мой отец считает преждевременным говорить о том, что основная часть этого дела уже приняла определенно четкие формы.

— Не совсем вас понимаю. — Нокс его подбодрил.

— Эллери… — начал инспектор дрогнувшим голосом.

— Все кажется довольно ясным, мистер Нокс, — сказал Эллери, напустив на себя важности. («О небо, какой момент!» — подумал он.) — Дело разрешено.

Именно такие мгновения, выхваченные из стремительно летящего потока времени, приносят эготисту наивысшее блаженство, ради них стоит жить! Эллери упивался — он исследовал изменение выражения на лицах инспектора, Сэмпсона и Пеппера, как ученый наблюдает за незнакомой, но предсказуемой реакцией в пробирке. Нокс конечно же ничего не схватил в разыгранной для него сцене. Ему просто было интересно.

— Убийца Гримшоу… — сдавленно проговорил окружной прокурор.

— Кто же он, мистер Квин? — мягко спросил Нокс.

Прежде чем ответить, Эллери закурил. Никогда не следует торопить развязку. Ее нужно лелеять до последнего драгоценного момента. Наконец он позволил словам просочиться через клубы дыма.

— Георг Халкис, — сказал он.

Гораздо позднее окружной прокурор Сэмпсон признался, что, не будь там Джеймса Дж. Нокса, он схватил бы со стола инспектора телефон и швырнул бы его Эллери в голову. Он не поверил. Он не мог поверить. Мертвец, более того, ослепший перед смертью человек — убийца! Это бросало вызов всем законам вероятности. Было и еще кое-что: самодовольная болтовня какого-то клоуна, фантазии возбужденного ума… Сэмпсон, стоит отметить, имел насчет Эллери очень твердое мнение.