Хроники Бейна (сборник) - Сара Брэннан

Магнус был ошеломлен и даже решил, что ослышался.

– Убить? – переспросил он. – Сумеречных охотников?

– Неужели моя просьба кажется такой странной? Я не люблю Сумеречных охотников.

– Но ведь вы, моя дорогая, тоже Сумеречная охотница.

Татьяна Блэкторн сложила на коленях руки и буркнула:

– Ничего подобного.

Колдун окинул ее долгим взглядом.

– Ах да, – промолвил он. – Прошу прощения. Э-э-э… Не будет ли с моей стороны бестактным поинтересоваться, кем вы себя считаете? Вы, может, вообразили себя тенью от лампы?

– Твоя веселость мне претит.

– Еще раз великодушно прошу меня извинить, – спокойным тоном продолжал он, – но, может, вы чувствуете родство с фортепиано?

– Попридержи язык, колдун, и не распространяйся о вещах, в которых ты ровным счетом ничего не смыслишь. – Пальцы Татьяны вдруг судорожно впились в выцветшее платье. – Сумеречный охотник рождается, чтобы искоренять зло. Так гласит легенда. Эти же истины мне вдалбливал и отец. Но он учил меня и другому. У него и в мыслях не было готовить из меня Сумеречного охотника. Он говорил, что мне нужно быть покорной дочерью воина, а со временем стать спутницей жизни воина, матерью славного поколения Сумеречных охотников…

Татьяна замолчала и махнула рукой на слова, начертанные на стене, на темные пятна на полу.

– Вот она, слава, – с горькой усмешкой сказала она. – Отец и вся моя семья обесчещены, а моего мужа у меня на глазах сожрало чудовище… У меня был ребенок, прекрасный мальчик, мой Джесс, но растить из него воина было нельзя. Он всегда был таким слабым, таким болезненным… Я умоляла не наносить на его тело руны – была уверена, что это его убьет, – но Сумеречные охотники меня не послушали. Он кричал и кричал, не мог остановиться. Мы думали, он умрет, но он выжил. Но приговор ему уже был вынесен. С каждым годом он слабел все больше… пока не стало слишком поздно. Когда они сказали мне, что он обречен, ему было шестнадцать.

Во время этого тягостного монолога ее руки не находили себе места, они то показывали на стены, то теребили платье, то обнимали плечи, словно те все еще болели в тех местах, где Татьяну держали Сумеречные охотники, когда она рвалась к своему сыну, то вертели в пальцах большой, богато украшенный медальон на шее. Магнусу показалось, что он мельком увидел в медальоне тот же портрет.

Если Джесс Блэкторн умер в шестнадцать лет, то с тех пор прошло уже девять лет, хотя матери скорбят по безвременно ушедшим детям до конца своих дней.

– Я знаю, сколько вам пришлось страдать, миссис Блэкторн, – как можно мягче сказал Магнус, – но вместо того, чтобы мстить, подумайте лучше о том, что очень многие нефилимы стремятся вам помочь… стремятся облегчить вашу боль.

– Да? И кого же ты имеешь в виду? Уильяма Эрондейла? – Каждый звук в устах Татьяны сочился ненавистью. – Я скорбела по своему умершему ребенку, а они надо мной глумились, ожидая от меня еще каких-то действий и поступков. Но скажи мне, что я еще могла сделать? – Глаза Татьяны стали огромными, в них было достаточно боли, чтобы разрушить Вселенную. – Скажи мне, колдун! Или, может, мне ответит Уильям Эрондейл? Пусть хоть кто-то скажет, как мне поступить, ведь я всегда делала то, что от меня требовали. Мой муж мертв, отец мертв, братья от меня отвернулись, дом разграблен, спасти моего сына нефилимы не смогли. Я была такой, какой мне велели, и в награду за это моя жизнь обратилась в прах. Даже не заикайся о том, чтобы облегчить мою боль. Боль – это последнее, что у меня осталось. И не говори, что я тоже Сумеречный охотник. Я отказываюсь быть такой же, как они.

– Отлично, мадам, вы с предельной ясностью изложили свою ненавистническую по отношению к нефилимам позицию, – взяв себя в руки, сказал Магнус. – Единственное, чего я не понимаю, – это почему вы решили, что я помогу вам.

Магнус был кем угодно, только не дураком. Смерть Сумеречных охотников явно не была самоцелью. Если бы Татьяна просто жаждала крови, она бы не нуждалась в Магнусе. Обратиться к колдуну она могла лишь в том случае, если собиралась использовать отнятую у нефилимов жизнь для магических ритуалов – самых зловещих из известных, – и тот факт, что ей было известно об этих ритуалах, красноречиво говорил о том, что она уже не впервые прибегала к черной магии.

Боль выела эту женщину изнутри, как укрывшийся в животе волк, но зачем ей была нужна черная магия – Магнус не знал. Ему было неведомо, с какой целью Татьяна использовала магическую силу в прошлом, и, конечно, он не собирался наделять ее могуществом сейчас, когда это могло привести к катастрофическим последствиям.

Татьяна нахмурилась и на мгновение стала вновь похожа на избалованную дочь Бенедикта Лайтвуда.

– Почему? Потому что я тебе щедро заплачу, – сказала она.

– Вы полагаете, что за деньги я могу убить кого угодно?

Татьяна махнула рукой:

– Да ладно тебе, колдун, не пытайся торговаться, изображая из себя овечку. Можно подумать, я поверю, что для тебя имеют значение мораль или нежные чувства. Назови любую цену, даже самую высокую, и покончим с этим. Ночные часы для меня поистине бесценны, и тратить их на таких, как ты, у меня нет никакого желания.

Самым страшным была небрежность, с которой она все это произнесла. Татьяна хоть и была, по всей вероятности, безумна, но в данном случае не бредила. Она просто отталкивалась от принятого в среде нефилимов факта: обитатели Нижнего мира столь продажны, что искать у них сердце бессмысленно.

Разумеется, подавляющее большинство Сумеречных охотников считали его низшим сортом, которому до детей Ангела было так же далеко, как обезьяне – до человека. Подобных ему презирали, использовали, а затем выбрасывали, стараясь не иметь с ними дел, как с чем-то омерзительным.

Когда-то он помог Уиллу Эрондейлу. Но и тот пришел к нему не как к другу, а как к колдуну. Даже лучшие из нефилимов не очень-то отличаются от остальных.

– Позвольте повторить то, что однажды, хоть и в совершенно другом контексте, я сказал Екатерине II: «Моя прекрасная дама, купить меня вы не в состоянии, поэтому окажите любезность, оставьте эту лошадку в покое». Доброй ночи.

Отвесив поклон, Магнус поспешно вышел из комнаты. Уже в коридоре он услышал, как Татьяна, перекрывая грохот захлопнувшейся двери, скрипучим голосом выкрикнула: «Ступай за ним!» Поэтому, услышав позади себя шаги, он не удивился.

Поступь Грейс была легкой, как у ребенка. Он оглянулся. Глаза на фарфорово-чистом личике превратились в два серых провала, в два бездонных озера, в которых затаились сирены. Девушка не сводила с Магнуса спокойного, пристального взгляда, и он снова вспомнил Камиллу.

Его поразило, что Грейс, которой на вид было лет шестнадцать, в хладнокровии могла посоревноваться с вампиршей, прожившей не одну сотню лет. За этой холодностью, подумал он, должно что-то скрываться. Но что?

– Я вижу, – сказала Грейс, – вы не хотите стать частью маминого плана.

Вопроса в ее словах не было, как не было и любопытства. Она, похоже, ожидала, что он откажется. Вполне возможно, девушка и сама испытывала угрызения совести, но она была заперта в этом мрачном доме наедине с обезумевшей от горя женщиной. Неудивительно, что она отличалась от своих сверстниц.

Неожиданно Магнус пожалел ее. В конце концов, она еще дитя. Он взял ее за руку и спросил:

– Вам больше некуда пойти?

– Пойти? Большую часть времени мы проводим в Идрисе.

– Нет, я имел в виду не это. Татьяна вас не отпускает от себя? Вам нужна помощь?

Грейс стремительно рванулась к нему, на ходу выхватывая из складок юбки длинный, сверкающий меч.

Татьяна извлекла уроки из ошибок отца – в отличие от нее самой, девушка прошла подготовку.

– Я здесь не пленница. – Острие ножа давило на грудь.

– Да? – спросил Магнус. – Тогда кто же?

Внушающие трепет глаза Грейс сузились. В них блеснула сталь.

– Я – разящий клинок моей матери.

Сумеречные охотники часто умирали молодыми, и их детей приходилось воспитывать другим. Вполне естественно, что сирота, когда его брали в чужую семью, называл своих опекунов родителями. Раньше Магнус об этом даже не задумывался. Но теперь ему пришло в голову, что эта девушка питает к своей опекунше отнюдь не признательность. Скорее всего, Татьяна растила ее для того, чтобы использовать в своих чудовищных планах.

– Ты мне угрожаешь? – тихо произнес он.

– Если не хочешь помогать нам, – ответила Грейс, – убирайся из этого дома, скоро рассвет.

– Я не вампир, и не растаю в воздухе с первыми лучами солнца.

– Растаешь, если я убью тебя, – парировала Грейс. – Разве кто-нибудь хватится жалкого колдуна?

С этими словами она зловеще улыбнулась, снова напомнив Магнусу Камиллу. Та же гремучая смесь красоты и жестокости… Ему оставалось только догадываться, какое впечатление Грейс произвела на Джеймса Эрондейла, мальчика из хорошей семьи, которому с детства внушали мысль, что любовь тоже должна быть благородной. Он отдал ей свое сердце, а это был подарок, который не возвращают.