Бич Нергала - Гидеон Эйлат

Атаман раскаивался, что неделю назад, в день побега из армии Дазаута, поставил кушита над десятком. Проклятая нехватка толковых парней, проклятый Конан, по своей ублюдочной прихоти уложивший под апийскими саблями весь отряд! А ведь какие были ребята! Боссонские лучники, аквилонские рубаки, даже ванахеймские берсеркеры! Без малого пять сотен отборных бойцов, испытанных в десятках сражений, грозных, как демоны стигийских подземелий! Какие дела можно было бы вершить с такой дружиной в этих жарких краях, где рушится прогнившая династия, где сокровища, накопленные за века, вот-вот попадут к жадной своре апийских псов! И все равно этот народец останется толпой нищего отребья. Он спокон веку грабит соседей, и спокон веку награбленное не идет ему впрок.

Не будь Конана, не будь в отряде наемников нескольких предателей, донесших ему о заговоре, не будь того рокового дня, когда длинный меч нового командира прогулялся по шеям самых надежных ребят, — все сложилось бы совсем по-другому. Атаман прикрыл глаза, и перед внутренним взором пронеслись несбывшиеся мечты. Вот его клинок вонзается в грудь Дазаута — безмозглого, бездарного паяца, всегда надменного, всегда расфуфыренного горе-полководца. Вот хваленая нехремская конница, узнав о «самоубийстве» якобы отчаявшегося военачальника, в панике откатывается в Бусару, за надежные каменные стены, и там ее запирает апийская орда. А наемная дружина идет прямиком к Самраку, к столице, и перед ней летит грозная весть о неминуемом разгроме, и Токтыгай, охваченный ужасом, зовет к себе во дворец послов маленькой горной страны, давным-давно забывшей слово «поражение», и принимает все условия, лишь бы сохранить сверкающую безделушку на жирной лысине, лишь бы к осажденной Бусаре из горных ущелий подоспела маленькая армия всадников в необыкновенных латах и оставила от апийской банды, давным-давно засевшей у всех в печенках, мокрое место. И тогда повелитель Нехрема — старый двуличный хомяк — решает пойти на попятный, но не тут-то было, наемники мигом разоружают гвардию, снимают несколько упрямых и бестолковых голов, и все бразды правления оказываются в руках агадейских чиновников. Которые, разумеется, по заслугам вознаграждают тех, кто им помог.

Синеглазый атаман едва не застонал от бессильной ненависти, его рука так сдавила бронзовую рукоять длинного меча, что казалось, из-под ногтей вот-вот брызнет кровь. Сколько трудов, сколько надежд, и какой плачевный итог! «Кром! Клянусь, если этот выродок еще жив, я отомщу!»

— Ба-а! — дурашливо воскликнул Родж. — Знакомая харя!

— Где? — Атаман оторвался от тягостных раздумий.

— Вон. — Родж показывал длинным узловатым пальцем, покрытым рыжими волосками. — Седьмая телега.

На седьмой телеге ехали двое: ездовой бычьего телосложения, с ног до головы увешанный оружием, и тощий бледнокожий молодой человек с черными волосами до плеч. Его торс защищала дорогая бронзовая кольчуга из цепей, у левого бедра лежал небольшой треугольный щит, во оружия атаман ни на нем, ни рядом с ним не увидел.

И еще предводителю солдат удачи бросилось в глаза, что за этой повозкой идет только один оседланный конь.

— Ангдольфо. — Он недоуменно покачал головой. — Надо же. Ты-то его откуда знаешь? — спросил он у Роджа.

— Так я ж у его папаши служил начальником личной стражи. Кремень был человек, папаша-то. Как-то раз охотился во хмелю, не усидел на коне и хвать башкой о здоровенный валун, так веришь ли, искры брызнули! Треснул камень, ей-ей, не вру! Правда, и башка не выдержала. Ну, я тогда и подался в ратники — у щенка неинтересно служить, он же пить не умеет.

— Зато, небось, девкам спуску не дает.

Родж хохотнул — горазд же Евнух шутить! Правда, все об одном, о бабах. Атаман и Байрам ухмыльнулись.

— Стало быть, прихватили красавчика, — задумчиво проговорил Байрам, не сводя глаз с Ангдольфо. Повозки двигались медленно, буйволы никуда не спешили и вяло реагировали на плети и стрекала, — апийцы еще не скоро приблизятся к холму.

— А может, сам перебежал? — Атаман тоже разглядывал когирца. — Странно, что лапки не связаны.

— Да куда тут денешься, когда кругом верховые? — резонно поинтересовался Ямба.

— Тогда почему кольчугу оставили? — ворчливо спросил Байрам, разделяя недоумение атамана. — И одежку дворянскую? Они дохлую ворону, и то ощиплют, а тут такой павлин!

— А самое странное, что его не прирезали, — промолвил атаман. — Не берут они в плен мужчин, вот какая штука. Даже ради большого выкупа не берут. Обычай не позволяет. — Он привстал на четвереньки и, сползая с гребня холма, негромко сказал товарищам. — Ладно, отобьем — все расскажет. Может, еще сгодится нам.

— А не сгодится — так что, кола пожалеем? — с усмешкой проговорил Родж, и атаман догадался, что служба начальником стражи у старого барона не всегда казалась бритунцу медом.

Сотник Нулан скакал на низкорослом, но крепком кауром жеребце в головном дозоре. Узкие глаза степняка под сросшимися бровями без устали обшаривали покатые горизонты, тогда как все тело было расслаблено, руки едва удерживали повод — наездник отдыхал в седле. Он бы охотно вздремнул — прямо так, на коне, — если бы обоз с добротным оружием, прочной одеждой и обувью, столовым серебром и трофейной войсковой казной продвигался по своей, а не по вражеской земле.

Обоз был снаряжен еще день назад, и не Нулан со своей недобитой сотней, а желторотый холуй Ияр с гораздо большим отрядом должен был вести его в Ап, но вчера в Каи-Хана словно дракон вселился. Он чуть не избил агадейских друзей, чем-то прогневивших его, а Нулан, попавший случайно под горячую руку, был осыпан грозными проклятьями и получил приказ немедленно уводить обоз с добычей — ко всем вонючим демонам, к Нергалу в задницу, но если, собака, через неделю брат не увидит телег на своем дворе, он скормит твои тухлые потроха домашним гиенам.

На глазах у Нулана злорадствующий Ияр — чуть ли не единственный грамотей на всю апийскую армию — нацарапал письмо под диктовку Каи-Хана, привязал к ножке почтового сизаря, и оно полетело в Ап.

И вот обоз трясется по дороге, вернее, по широкой каменистой тропе, и не остановится, пока не переберется через реку по ветхому деревянному мосту. На той стороне реки деревенька, неделю назад Нулан сам спалил ее по приказу Каи-Хана, но там осталось несколько мазанок, у которых сгорели только крыши, а больше нечему было гореть, — за глинобитными стенами можно отдохнуть до рассвета. Лучше бы, конечно, идти по ночам, а днем отсиживаться в укрытиях, но ведь буйволам этого не объяснишь, тупая скотина если остановится, так ее уже ничем с места не сдвинешь, и сотник все чаще подумывал о том, что буйволов, наверное, придется бросить, а в повозки запрячь коней, иначе обозу никак, ну никак не добраться до Кара-Апа в недельный срок. У апийского воина только один друг — быстроногий конь, запрячь боевого скакуна в телегу — все равно что предать. Но уж лучше предательство, чем бесславная гибель в клетке с гиенами.