Кривая империя. Книга 3 - Сергей Кравченко

Пришлось Анну поменять. Меншиков хотел подсунуть царю свою сестру, но рядом с ней в свите царевны Натальи Алексеевны царем была замечена лифляндская военнопленная девица Екатерина Самуиловна Скавронская. Она как-то легко умела обращаться с Петром, и в октябре 1705 года уже подписывалась в групповых письмах на фронт: «Катерина сама третья». Ещё бы не третья, когда у ног ее ползали две латышечки Аня и Лиза — обе Петровны. Катерину крестили по-нашему, отчество ей дали Алексеевна — по крестному отцу, царевичу Алексею, фамилию она приняла «мужнину» — Михайлова. Ну не Романовой же ей было называться, не венчаясь. Катерина не гнала лошадей. В переписке со своим старым другом Меншиковым она перешла с «вы, хозяин наш» на «ты, твоя милость» за 5 лет. И только 30 апреля 1711 года в письме Данилыча грянуло: «Всемилостивейшая государыня царица!».

6 марта тайный брак царя стал явным, Петр дал Екатерине слово —»пароль» — жениться, и молодые отправились в свадебное путешествие — турецкий поход.

Война с турками была объявлена еще 25 февраля 1711 года. Войска двинулись через Польшу и Украину. 9 апреля в Луцке Петра задержал сильнейший «палаксизм». Припадок бил его более суток, думали, помрет. Потом градом хлынул пот, другие разные воды схлынули, и царь обрадовался: «Учусь ходить»!

Пока Петр приходил в себя и веселил Екатерину на шляхетских балах, армия Шереметева при недостатке провианта форсировала Днестр, принудила Молдавского господаря Кантемира объявиться за русских и оказалась лицом к лицу с мощной турецкой армией, переплывшей Дунай. В русском штабе произошел военный совет, на котором здравым расчетам Шереметева было противопоставлено политическое мнение «большинства» во главе с товарищем Шереметева по зажиму пани Дольской, генералом Ренне. Большевики советовали наступать. Петр через фельдъегерей согласился с ними. Армия Петра шла вдогонку за Шереметевым и уже добралась до Ясс, где 27 июня буйно праздновали двухлетие Полтавы. 7 июля русские встретили турок, переправившихся через Прут. В спину нашим выходили татары крымского хана.

Турок было 120000, татар 70000, русских только 38246 человек. Пришлось отступать вверх по Пруту. 9 июля враги догнали наших у Нового Станелища. Началась жестокая перестрелка и наезды турецкой кавалерии. Ночью турки стали лагерем, а наши палили в ту сторону наугад. Импровизация всегда получается удачнее вымученной школы, — янычары успели потерять за ночь 7000 убитыми и не решились возобновить атаки. Начались переговоры, и был заключен мир. Русская армия как бы вернулась с того света, ибо все уже считали себя покойниками. Была радость всеобщая, только Петр грустил, — он видел себя крестоносцем, хотел изгнать турок с Балкан, дойти до Царьграда и, стоя над Босфором мечтать о завоевании Гроба Господня! Не получилось.

Прутский мир был тяжек. Пришлось сдать туркам Азов, срыть Таганрог, отдать всю правобережную Украину до Киева, дать бешеные взятки султанской родне и бюрократам.

Кое-как выпутались. В утешение царь сдержал «пароль», — 19 февраля 1712 года состоялась его свадьба с Екатериной.

Потянулись годы «мирного строительства». Петр действовал целеустремленно, энергично, дипломаты трудились успешно, торговля развивалась, создавались фабрики, осваивалась Сибирь, и новая царица во всем помогала Петру, ездила за ним повсюду. Дворяне стали охотнее учиться, убывать за границу на лечение, заводить всякие плезиры, карликов, модные вещи, посещать ассамблеи. Боролись с раскольниками и кликушами, смиряли церковь, которой вместо патриарха назначили групповой орган — Синод. Всё бурлило, а нравственность не исправлялась. Петр всего себя отдавал Империи, но сформулированной нами имперской арифметики не вытягивал. Империя его увеличивалась, каменела, но выходила какая-то неустойчивая, колючая, кривая.

Основным гражданским делом было, как и ныне, собирание денег. Их выкручивали, где только могли. Перечислю некоторые доходные источники; может быть их восстановление поможет нынешним финансовым руководителям.

Итак:

Конфисковали частные запасы соли и продавали ее по двойной цене.

Продавали лицензии на рыбную ловлю.

Конфисковали элитные, дубовые гробы и продавали потом по учетверенной цене.

Взыскивали пошлину за бороду, усы — по 60 рублей с чиновников и по 30 рублей с граждан в год. С бородатых крестьян брали 2 деньги на въезде в город.

Взымали с извозчиков 10% таксы.

Национализировали и монополизировали торговлю табаком, дегтем, мелом, рыбьим жиром, смолой. Цены на эти товары взлетели.

Собирали с постоялых дворов налог 25%.

С домашних бань — от 3 до 5 алтын в год.

Кроме денежных поборов и жесткой ценовой политики устанавливались хозработы. Людей выгоняли на устройство мостовых, заставляли убирать грязь и падаль от своих дворов, чинить заборы и деревянные тротуары.

Шло капиталистическое, буржуазное развитие государства по западным образцам, но, увы, с элементами военного коммунизма и из русского материала. Воровство пресечено не было. Даже поверхностное следствие главного мытаря Курбатова выявило страшные злоупотребления чиновников: в Ярославле украдено 40000 рублей; во Пскове — 90000 рублей водочных акцизов; от выяснения остальных цифр псковичи и ярославцы откупились взяткой в 20000. К тому же в губерниях были введены всякие местные налоги и повинности, которые шли прямиком в карман губернскому начальству. Собранные «федеральные» налоги тоже не всегда попадали в Москву, разворовывались, не отходя от кассы. Уже тогда в ход пошли сложные схемы, актуальные по сей день. Например, убогих, освобожденных от поборов, записывали в зажиточные, драли с них обычные три шкуры, забирали убогие деньги себе, а в Москву отправляли сбор, сделанный по правильной социальной разнарядке.

Был также сочинен сюжет под названием «Мертвые души». В липовую ревизскую сказку живые крепостные записывались мертвыми, значит, налогов для Питера с них не полагалось. В натуре «покойников» обирали. как и всех прочих, денежки заупокойные, естественно, оставляли себе. Так что, Павел Иванович и Николай Васильевич придумали ход намного безобидней. Куда им было до настоящих воров. Вот был бы прикол, если бы к Чичикову явились купленные им мертвые души. Причем, случиться это должно было по закону жанра — прямо в кабинете управляющего банком, где Чичиков пытался эти души заложить. И заголосили бы ожившие покойники: «Куды ж ты, батюшка, нас закладываешь?», — вот бы жулик оторопел...

Страна жила своей, привычной жизнью, и Петр не понимал, что в этой стране первично, а что — вторично. Не сумел он залатать прореху в структуре государства. Эта прореха — отсутствие опыта честной жизни, генетическое неприятие ответственности. В Европе первое ощущение новорожденного — это жжение в нежных тканях от плетей, отпущенных тридцати поколениям его предков за воровство. А наш младенец, не успев родиться, сразу начинает совершать пухленькими пальчиками забавные хватательные движения.

При такой наследственности первичным у государя должно быть не строительство корабликов и муштровка солдатиков, а строительство тюрем, судебных заведений, лагерей, спецзон для начальства. И тут же нужно было создавать тепличные условия для честных людей на всех уровнях власти. А потом прокручивать через это теплично-лагерное хозяйство все беспокойное население великой страны. И делать это много лет и поколений.

Но Петр, как почти все наши хозяева, был человек обычный, он хоть и произносил фразы стратегического звучания, но делал всё в пределах «этой жизни». Поэтому на нашей аморальной почве настоящего капитализма ему построить не удалось. Поэтому у нас до сих пор и сам капитализм считается аморальным.

Вместо опричной пирамиды Петр учредил «управительный Сенат». Это богоугодное заведение должно было придать европейский лоск новой России, но, не имея под собой прочного фундамента «римского права», стало рассадником коррупции, академией госслужбы по-русски. Сенат должен был «денег, как возможно собирать, понеже деньги суть артериею войны». Так что, если вы вообразили себе наших сенаторов в белых простынках и плетеных сандалиях на босу ногу за рассуждением о пользе поэзии Гомера для нравственности народа, то вы это бросьте. Наши сенаторы занялись привычным и полезным делом — наполнением казенной артерии народными выжимками и тихим внедрением в эту артерию своих сосущих хоботков. Естественно, что за 300 лет эта наука у нас отполировалась до мраморной гладкости римских изваяний. Короче, при Петре вместо имперской пирамиды самопроизвольно выросла пирамида воровская. Снова у русских было только две большие буквы «В» — «Война» и «Воровство». А остальные буквы — маленькие, как у всех прочих людей.

Чем глубже Петр вникал в мирное хозяйство, тем больнее била ему в голову очевидная истина: «Воруют!», «воруют все!», «воруют всё и отовсюду!».