Телеграмма из Москвы - Леонид Богданов

-- Колись! -- избитая ножка от стула опять просвистела в воздухе.

-- Нет явок! -- упрямствовал Маланин, корчась от боли.

-- Колись, шпионюга! Эх!..

-- Ой! Не имеете права бить! Конституция...

-- Конституция для честных граждан, а ты -- враг народа! Колись! Эх!

После пятого сломанного ребра Маланин признался, что явки у него с шпионами есть.

-- Наверное, у Егорова? -- спросил Взятников.

-- Нет, не у Егорова.

-- Эх!..

-- Да, у Егорова...

Взятников взял из папки уже заготовленный ордер на арест Егорова.

-- Чубчиков! Тащи его сюда!

Дело начало разрастаться. Столбышев, несмотря на ранение, сидел в своем кабинете и, кривясь от боли, составлял список. "Семчук", -- старательно выводил он, --"несомненно в связи с Егоровым и принадлежит к их шпионской организации. Основание для подозрений: при упоминании имен вождей контрреволюционно улыбается, аплодирует в полруки и повинен в срыве воробьепоставок. Тырин.." -- вписывал он следующую жертву, -- "давнишний приятель Маланина и активный член шпионской организации. Основания для подозрений: служил в оккупационных войсках в Германии и видел живого американца. По замашкам -- злостный воробьевредитель."

Столбышев окончил писать и, тыкая пером в список, пересчитал фамилии:

-- Двенадцать! Гм, того этого, для начала хватит. Каждый из них еще признается, кто его сообщники. Таблица умножения, так сказать..

Потом Столбышев позвонил в райотдел МВД:

-- Взятников? Как дела?.. Гм! Того этого. Ты бей Егорова чем-нибудь потверже, у него здоровье слабее... Диверсанта, говоришь, не поймали? Надо мобилизовать на это школьников. Партактив уже весь брошен, так сказать, на поиски. Хорошо! Да! Кто?. Конечно, арестуй!.. Ну, покедова.

Столбышев повесил трубку и нарисовал в списке крестик около имени жены Маланина.

Многие специалисты по русскому вопросу утверждают, что между царским и советским правительством существует лишь незначительная разница, и с этим нельзя не согласиться. Например, в старом царском указе от 8 февраля 1822 года писалось: "На мужа извинительно жене и не доносить." Правило это сохранено и при советской власти с незначительным изменением: из него выброшено "не". Именно из-за этого незначительного изменения жена Маланина стояла перед столом Взятникова.

-- Ты почему не доложила, что муж твой шпион?!

-- Не шпион он!

-- Поговори у меня, проститутка! Вот возьму, арестую твоих щенков!

-- Не трогайте детей! Пожалуйста, не трогайте!

-- Тогда признавайся, что муж твой шпион!

-- Хорошо, признаюсь. Только детей не трогайте! -- Маланина залилась слезами.

-- Да не реви! -- примирительно пробурчал Взятников, записывая показания в протокол. -- Не реви! Больше десяти лет за укрывательство тебе не дадут. Поедешь на север, там климат хороший. А за детей не беспокойся. Мы их в детдом отошлем. Там и воспитание отличное, и кормят ничего. Я сам из детдома. Смотришь, через десяток лет и твой сын будет работать в МВД. Еще чего доброго тебя будет допрашивать. Хе-хе! Бывает такое...

Шпиона поймали только вечером. Поймала его Сонька Сучкина. Ее пост был на краю деревни, и уже в сумерках она увидела неизвестного человека в кожаном пальто. Он шел в деревню совершенно открыто и не прячась. Сонька-рябая выломала из забора большой кол, подкралась к нему сзади и изо всех сил тяпнула его по голове. Шпион упал, как срубленное дерево. Когда его отлили водой, то на вопрос Взятникова, как его фамилия, он ответил:

-- Не знаю.

-- Ага, старый шпионский приемчик. Дурачком прикидываешься? По чьему заданию работаешь?

-- Не знаю!

-- Эх! -- Взятников с чувством огрел человека в кожаном пальто в ухо.

В это же время к зданию райкома подъехал запыленный "ЗИМ". Из него вышел человек тоже в кожаном пальто и направился в райком. Через несколько минут он выбежал обратно, а за ним бежал Столбышев и воздевал руки к небу. Он был настолько взволнован, что не сел в машину и, забыв о раненой ноге, как скороход, побежал перед машиной, показывая дорогу Когда машина остановилась около районного МВД, Столбышев, как чорт вокруг грешной души, завертелся около незнакомца.

-- Ну, видать, большой начальник! -- заметил Мирон Сечкин, находившийся тут же в толпе любопытных -- Сейчас они, наверное, расстреляют шпионов, а потом будет над ними суд.

-- Ай-ай-ай, -- заохал дед Евсигней, -- как же так сразу расстреливать?

-- Оно всегда так бывает! Взятникову орден обеспечен, -- добавил Сечкин и с авторитетным видом пыхнул цигаркой.

Но советская система -- плохое поле для любых, даже самых искушенных и опытных предсказателей. Через полчаса из районного МВД под конвоем вывели лейтенанта Взятникова, уже с оборванными погонами, без пояса и шапки. Сзади Взятникова шел с наганом в руке милиционер Чубчиков, притом с настолько бесстрастной и будничной миной, словно он чуть ли не каждый день своей жизни водил своих же арестованных начальников. Чубчиков закричал:

-- Разойдись!

И когда толпа образовала проход, он ударом коленки подбодрил Взятникова и, проходя мимо Сечкина, подмигнул ему. Вслед за Чубчиковым из МВД выбежал Столбышев и прокричал:

-- Веди просто в тюрьму! У, бериевское отродье!!!

Столбышев кричал очень громко и, видно, совсем не для Чубчикова, потому что, обругав еще раз Взятникова "бандитом", "кровопийцей", он все время посматривал на двери МВД. А когда оттуда под руки вывели "шпиона", Столбышев со всех ног бросился к нему и, присев на четвереньки, предложил:

-- Садите товарища полковника ко мне на спину. Он ведь, голубчик наш, еле ногами двигает...

-------

ГЛАВА XIV. ОРЕШНИКИ ПРИОБРЕТАЮТ МИРОВУЮ ИЗВЕСТНОСТЬ

Много на своем веку перевидали Орешники: тиф, дизентерию, оспу, сибирскую язву, скарлатину, сап, холеру, чуму и, наконец, им предстояло увидеть прогрессивных иностранцев: болезнь значительно опаснее, чем все вышеперечисленные бичи человечества.

Подготавливать прием иностранцев в Орешниках приехали полковник госбезопасности Дубов и его помощник, майор госбезопасности Живодерченко. Злосчастный полковник так и не оправился от удара Соньки-рябой и от последующей обработки Взятникова. Его отправили в областной госпиталь, а на месте остался Живодерченко. Человек он оказался деловой и энергичный. Отправив полковника, Живодерченко ликвидировал происшествие с арестами и притом "по справедливости", как он выразился:

-- Взятников обманывал партию и заставлял признаваться людей в несуществующих преступлениях, -- объяснял Живодерченко Столбышеву. -- А оба Маланиных с Егоровым помогали ему обманывать партию, признаваясь в том, чего они не делали. Поэтому все они одинаково виноваты!

Короче, всех виновных отправили под конвоем в область по старой дорожке, протоптанной в одну сторону. Столбышев и на этот раз, какой уже по счету, вышел из воды сухим. Черный список людей подлежавших аресту по делу Маланина и Егорова, он проглотил не пережевывая в первую минуту встречи с Живодерченко и никаких следов его соучастия в этом деле не осталось. И только по тому, как он подчеркнуто по-дружески обращался с некоторыми руководящими работниками, можно было догадаться, кто у него был в списке.

Вечером того же дня Живодерченко созвал районный актив и в пять минут объяснил цель своего приезда в Орешники.

-- Руководители партии и правительства, -- говорил он, постукивая карандашом по блокноту с записями, -- решили взять курс на мирное сосуществование. Курс этот вызван тем, что за последние годы некоторые наши шаги в международной политике привели к вооружению капиталистического мира. Это для нас невыгодно и опасно. Поэтому сейчас, не меняя сущности нашей политики, мы должны внешними мирными маневрами успокоить капиталистический мир, заставив его разоружиться и этим облегчить победу коммунизма во всем мире, когда перевес сил, и особенно в атомном оружии, окажется на нашей стороне. В свете теперешнего нового курса играет большую роль высказывание иностранцев о нашем миролюбии и о наших успехах в мирном строительстве. Сюда, в Орешники, должны приехать иностранцы и вынести отсюда самые лучшие впечатления. Как это сделать -- моя задача.

-- Мы достигли больших, того этого, успехов в воробьеловстве! -- сияя сообщил Столбышев.

-- Чего?! -- удивленно вскинул бровями Живодерченко.

-- В воробьеловстве, понимаете? Из Москвы такое задание...

-- Раз Москва приказала, то меня это не касается.

-- А могут ли, того этого, иностранцы знать о воробьеловстве! -показывая свою бдительность, осведомился Столбышев.

Майор Живодерченко просмотрел свои записи и официально сообщил:

-- В списке, что можно показывать, такого нет. Значит, показывать ни в коем случае нельзя. Вопрос ясен? Приступим к конкретной стороне подготовки.

Живодерченко работал, как точно заведенный механизм. Глядя на него, Столбышев первое время восхищенно почесывал затылок:

-- Сразу видать, того этого, из Москвы...