Наследие Божественной Орхидеи - Зорайда Кордова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоя на коленях, Маримар оглянулась на дом, весь освещенный, готовый отпраздновать смерть. С трудом бредя обратно со скульптурой в руках, она заметила, как Габо на крыше взмахнул синими и красными перьями, выпятив грудь, как будто был готов прокричать на убывающую луну.
* * *Рей нигде не мог найти Маримар. Он готов был увидеть ее убегающей по главной дороге, но вспомнил, что, если она захочет взять его грузовик, ей понадобится ключ, который лежал у него в кармане. Он решил разозлиться на нее позже, когда они будут возвращаться. Она оставила его одного помогать на кухне.
Ему не хотелось быть парнем, который напился, чтобы разобраться со своей семьей, но, поскольку tío Феликс подробно рассказывал Рею о своих планах уйти на пенсию пораньше и отправиться на рыбалку по Штатам, Рей налил себе еще один стакан. Он хорошо умел слушать. Мама как-то сказала ему, что у него нежное сердце и открытое лицо и что ему нужно уметь защитить себя. Ему было десять, и это было не самое странное из того, что говорила его мать, любившая танцевать босиком в полнолуние на Кони-Айленде.
Через несколько часов он был в курсе всего, чем занималось семейство Монтойя. Tía Флоресида недавно устроила вечеринку по случаю развода, о котором никто в семье не знал, пока Рей не спросил о светлой полоске на ее загорелом безымянном пальце. Пенни большую часть времени жила со своим отцом, с тех пор как ему пришлось взять на себя хозяйство, а Флор встретила свое «второе совершеннолетие», время, когда дети вылетели из гнезда, свою новую свободу, в Сан-Диего. Эрнеста увлекалась морской биологией и проводила время во Флориде и в лабораториях, потому что у нее лучше получалось разговаривать с морскими обитателями, чем с людьми. Калеб-младший создавал дизайнерские духи. Сильвия была акушером-гинекологом и каждую свободную минуту следила за тем, чтобы ее близнецы случайно не сожгли дом дотла. Честно говоря, Рей не понимал ее беспокойства. В его детстве мама то и дело оставляла Рея и Маримар одних, и они никогда и не думали ничего сжигать. Казалось, у всех все просто отлично.
– Как у тебя дела на работе? – спросил Феликс, отрезав ломтик свиной шкурки и захрустев ею.
– Хорошо. Получил повышение. С тотализаторами порядок. – Он не хотел говорить, как его коллеги по офису, но, когда нервничал или не хотел вступать в разговор, это выходило само собой. – Кажется, я забыл, что должен был наполнить бабушкин стакан.
Рей нес ведерко со льдом обратно по коридору, вдыхая крепкий запах земли и лимонного чистящего средства. Он задержался в кабинете, чтобы поставить еще одну пластинку – Буэна Виста Соушл Клаб, – которую любил Мартин. Рей танцевал в одиночестве, решив оставаться в хорошем настроении. Но этот дом был оболочкой воспоминаний, которые не хотели умирать. Рей провел пальцем по рядам пластинок – единственная музыка, разрешенная в доме. Отогнул ковер, чтобы посмотреть, осталось ли пятно с тех пор, когда однажды они с Маримар пытались сделать краску из ягод и толченых насекомых. Вышел в коридор и остановился у перил, тянущихся наверх. Вместо того чтобы отмечать рост маленького Рея маркером, как делали другие матери, Парча оставляла надрезы на деревянной панели. Она говорила, что делает это, чтобы дом помнил его рост, но теперь, когда Орхидея уходит, кому достанется дом? И воспоминания о мальчике, каким он был?
Танцуя, он думал о своей матери. Какое-то время он хотел быть похожим на нее, спокойным и беззаботным, что мало кому удается. А в детстве Рей хотел стать волшебником. Вызывать духов из эфира. Доставать золото прямо из земли, плавить его голыми руками, как, по рассказам Орхидеи, сделала она, чтобы заплатить за свое путешествие в Америку. Он хотел говорить со звездами, как умела его мать до того, как звезды перестали отвечать, а она не была так сильна, чтобы вынести их молчание после смерти мужа. Именно тогда они переехали в самое громкое место в мире. Но оказалось, что Нью-Йорк не мог заполнить образовавшуюся пустоту, и все же она нашла способ двигаться вперед. Она растила Рея и Маримар, устроилась кассиром в Метрополитен-музей, и все знали ее как Парчу, даму со странным именем и громким смехом, которая пекла печенье для всех просто так, без повода. Которая всегда была в хорошем настроении и приводила сюда своего тощего маленького сына после школы скучать в ожидании конца ее смены. Ему нравилось бродить вокруг и воображать, что Храм Дендура стоит у него во дворе. Он смотрел на своих ровесников, которые шептались и подначивали друг друга сунуть руку в воду и выудить блестящие монетки из бассейна, изображавшего реку Нил. Ему хотелось повторить им то, что когда-то сказала Орхидея: что не следует красть желания других людей, потому что именно тогда все идет не так. Даже находясь далеко от бабушки, Рей помнил, как это звучало из ее уст. Он уже был слишком взрослым для таких развлечений. И слишком взрослым, чтобы верить, что может делать нечто большее, чем сидеть за офисным столом и складывать числа.
Его знали все охранники и экскурсоводы, ему разрешалось идти рядом с их группами, и тогда он был словно маленькая потерянная планета, пытающаяся найти свою орбиту. Как и его мать, он потерял часть себя, когда его отец погиб. Рею расхотелось быть волшебником. Но в священных залах столичного музея искусств ему приходила в голову мысль стать художником. Все принимали его молчание за равнодушие, хотя на самом деле за ним крылось желание. Рей знал от Орхидеи, что желания не растут на деревьях. Их нужно лелеять, тщательно строить, как дома, чтобы получить именно то, что хотел. У Орхидеи был алтарь со свечами, хрусталем и изображениями забытых святых, костяными фигурками и английскими булавками, сухими розами и ракушками. У Рея не было алтаря. У него был пенни, который он носил в кармане. В течение многих лет Рей тер его большим и указательным пальцами, стоя перед картинами и представляя свои собственные руки за работой. Он так долго тер его, что лицо Авраама Линкольна стало плоским. И когда он в конце концов бросил его в воду, чтобы загадать желание, его мать умерла от разрыва аневризмы: накануне в метро она ударилась головой.
Все произошло быстро. Похороны в Бронксе. Он даже не злился
