Планета матери моей (Трилогия) - Джамиль Алибеков

— И долго длится это «пока»? Прошел целый месяц учебы, скоро наступит осенняя непогода, на голых скамьях не больно поспишь.

— Комендант общежития дал мне под честное слово постель: тюфяк, одеяло, подушку.

Директор покачал головой:

— Я не могу этого разрешить. Со временем тебя надо законно поселить в общежитии, а пока сними хоть какой-нибудь угол. Техникум частично оплатит квартирные расходы.

— Даже не знаю, куда толкнуться?

— Попробуй поискать на окраине, там дешевле. А прописку организуем в общежитии.

— Укажите какой-нибудь адрес. Я здесь человек новый.

Директор заразительно рассмеялся.

— Ну какой может быть адрес у бабочек и мотыльков?

— У мотыльков?

— У тех жителей, которые перепархивают с места на место. Окраину у нас негласно окрестили «нахалстроем»; там поселяются временно, пока не укоренятся в Баку и не переберутся на постоянное жительство в дома с удобствами.

— Я удобств не ищу, лишь бы голову приклонить.

— Похвально, юноша. А как обстоит дело с твоей семьей?

— Пока живут в селении.

— Тогда все отлично. С одного тебя много не возьмут. Принимайся за поиски квартиры сегодня же.

После лекций я сел на трамвай и доехал до последней остановки. Здесь домишки строились вразброс, как попало. Будто небо от земли, здешние кривые переулки отличались от стройных красивых улиц центра Баку. Очень удивили меня они своей неряшливостью.

Мне быстро повезло. Удалось снять каморку в небольшом домике со следами свежей побелки. Сын хозяев тоже был студентом, он учился на биологическом факультете Азербайджанского государственного университета. Хозяин — недавний фронтовик, чтобы дать образование единственному сыну, перебрался в Баку из селения и готов был мириться со всеми неудобствами нынешнего жилья.

Хозяин, крепкий пятидесятилетний мужчина, еще в окопах Сталинграда поклялся себе, что если останется в живых, то ничего не пожалеет, лишь бы сын его достиг вершин науки. «Эх, мне бы ученье!..» — вздыхал он. Его жена тотчас ревниво добавляла, что ее муж и такой какой есть не хуже других. «Все узорные решетки на окнах в нашем селе вышли из его рук. Он не простой кузнец, хотя пальцы от молота так затвердели, что мягкий хлеб берет в руки будто брус железа».

С хозяйским сыном Билалом мы скоро сошлись поближе. Поначалу он казался мне не по возрасту замкнутым, даже высокомерным, но так проявлялись в нем целеустремленность и любознательность. Ночами, заслонив лампу газетой, он допоздна читал свои толстые учебники.

Впрочем, виделись мы нечасто: я уходил в техникум спозаранку, а возвращался затемно. Хозяйка сердобольно угощала меня вечером горячим крепким чаем. Жили они скудновато. Страна еще не стерла со щек горьких слез войны. Хлеб выдавали по карточкам, за другими продуктами тянулись длинные очереди. Хозяин, уходя на работу, брал с собою продуктовую кошелку. Когда по дому разносился дразнящий запах жареного лука, я знал, что меня тоже непременно позовут за общий стол.

Хозяйка любила повторять: «Не вешай носа, братец. Все помаленьку образуется. Мой хозяин поначалу совсем было упал духом, хотел возвращаться в селение. Ну тут уж я уперлась: ни за что! Лучше сама за дворницкую метлу возьмусь. А теперь, слава аллаху, обжились. Как другие, так и мы».

Хозяин не отличался многословием. После работы он продолжал молча возиться во дворе, отрываясь лишь на несколько минут, чтобы принять из рук заботливой жены стаканчик свежезаваренного чаю.

Однажды мы с хозяином все-таки разговорились. Он поинтересовался, откуда я родом, какую имел специальность раньше и на кого учусь теперь.

— Был шофером, шофером и останусь.

— Зачем же целый год еще учиться?

— Получу дополнительно квалификацию механика.

— Это дело! — одобрил он. — Никакой диплом не бывает лишним.

Я нашел минуту подходящей, чтобы спросить его, не найдется ли на их производстве дело для меня. Он спросил напрямик:

— Решил подрабатывать к стипендии?

— Без этого не обойтись. Я за баранкой просидел пять лет, после лекций вполне мог бы выйти в вечернюю смену.

— Добро. Завтра же узнаю, — согласился хозяин.

На следующий день я решил поставить в известность директора техникума, который отнесся ко мне с теплотой. Постучался в кабинет на перемене. По-военному сдвинул каблуки, отдал честь.

— Хочу вам сообщить, что поступаю на работу. Буду ходить вечерами, после занятий. — Видя на его лице явное неудовольствие, добавил: — Я ведь старший в семье, товарищ директор. Мать дала на дорогу немного денег, но мне пора самому ей помогать. А стипендия, сами знаете, мизерная…

Он досадливо потер лоб. Сказал, что нечего было скрывать свое бедственное положение. Сообща что-нибудь придумали бы.

— Совмещать работу и учебу очень трудно, — добавил он. — Учеба обязательно пострадает. — Однако, увидев, что я тверд в своем намерении, проворчал: — Я ведь тоже начинал с нуля, ютился по чужим углам. Правда, был тогда одинок — холостой, свободный, никакой обузы. Нет, тебе необходимо срочно помочь.

В раздумье, словно прикидывая разные варианты, он уставился на зеленый абажур настольной лампы.

— Вот что, — сказал наконец. — Приходи после занятий. Говоришь, матери помогать намерен?

Я кивнул.

Вечером, когда квартирный хозяин сообщил, что уже имел предварительный разговор обо мне на своей работе, я радостно прервал его:

— Спасибо за хлопоты, но все уладилось лучшим образом!

— Как же это? Другое место, что ли, подыскал?

— Да, в своем же техникуме!

— И какая будет работа?

— Водить грузовик. У техникума есть машина, на ней директора возят. Он очень хороший человек! Вникнул в мое положение…

— А лучше бы устроиться на стороне, — прервал хозяин нахмурившись. — Как бы тебя «по-дружески» не загоняли так, что и учиться станет некогда.

— Ну! Утром заеду, привезу его на работу. Вечером отвезу обратно домой, всего и дел.

— Для этого техникуму машину, что ли, дали? Начальство катать?

Я горячо вступился за нашего директора:

— Он ведь отвечает за несколько сотен учащихся, каждая его минута на учете!

— И все-таки, — гнул свое хозяин, — не думаю, что в нынешнее трудное время государству по карману отдавать двухтонку в распоряжение одного человека.

Хозяйский сын Билал, не вмешиваясь в разговор, достал с этажерки книгу и, раскрыв на нужной странице, положил посередине стола. «Простите, но мне пора заниматься», — вот что значит этот жест.

Его отец вышел во двор с неостывшей досадой. Он не смог поколебать моего отношения к директору, но с правотой его доводов нельзя было не согласиться.

Задумавшись, я присел на край железной кровати. Билал искоса взглянул на меня.

— Не переживай, — сказал он. — Не знаю, что за наставление читал тебе отец, но у него есть свойство выворачивать наизнанку самые простые вещи. Он даже сны толкует шиворот-навыворот. Скажешь ему, что видел во сне драку: меня, мол, сбили с ног, измазали в крови. А он тотчас ответит: «Кровь — единство людей. Все к добру. Желания твои сбудутся». Приснятся новые башмаки, скажет, что, видно, старые просят починки.

Билал явно подтрунивал над родителем.

— И все-таки, — не унимался насмешливый Билал, — сознайся, он уже жаловался тебе, что у них на работе разворовывают стройматериалы? Или поносил нерадивое начальство? Старики воображают, будто во всем правы и сами никогда не совершают ошибок. Сбивается с пути праведного одна безусая молодежь!..

Я не захотел поддерживать этот разговор. Однажды, когда я довез директора техникума до ворот его дачи, он пригласил меня войти в дом.

— Обожди немного. Халима собирается в город, прихвати ее с собой. А потом она скажет, когда привезти ее обратно. Нехорошо, чтобы девушка вечером добиралась домой в одиночку…

Я уже не раз возил его дочь. Когда мы ехали впервые, она не перекинулась со мною и десятком слов. Но это произошло отнюдь не из-за ее застенчивости. Едва усевшись в кабину, она бесцеремонно повернула к себе зеркальце и всю дорогу поправляла прическу. Дорога была тряской; то один, то другой локон выбивался из искусно взбитой копны волос. Она наматывала пряди на палец и пыталась водворить на место.

— Простите, — сказала она наконец. — У вас нет случайно гребешка?

Держа одну руку на руле, я пошарил в карманах.

— Сожалею.

Ее вежливость и манера растягивать слова будто в задумчивой рассеянности произвели на меня приятное впечатление. Она была первой столичной девушкой, которую я наблюдал вблизи.

Однажды, когда колеса забуксовали в выбоине на мокрой дороге и машина застряла, дочь директора взглянула на меня с задорной усмешкой. Даже тронула слегка за локоть.