Крест на ладони - Анна и Татьяна Аксинины
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–Вы помните, как она была одета?
–Помню, как сейчас перед глазами стоит. Валенки были на ней разные: серый и черный, платок большой на голове крест накрест завязан, а пальтишко демисезонное, коричневое. Вещи все грязные, да и сама не чище.
–А под платком капора не было?
–Не помню капора. По самые глаза платок повязан был.
–А глаза и волосы, какого цвета были?
–Глаза у нее темно-серые были, а волосы – тихий ужас, а не волосы, скатанные, да еще и вши. Остригли её налысо, отмыли: шейка тонюсенькая, как головка держится? В изолятор поместили. Я бегала к ней, карамельки носила, нам к празднику выдали. Решила, не найдутся родители, будет мне сестрой. Валей девочку назвали. Волосы потом отросли, кудрявились, темно-русые были или чуть потемнее. У меня фотографии её есть, не маленькой, а когда подросла, смотрите, какая хорошенькая.
Девочка на выцветших любительских фотографиях кокетливо улыбалась в объектив. Марина достала фотографию Сушковых.
–Как вы думаете, похожа она на кого-нибудь из них?
–Не знаю, разве что на эту бабушку глазами.
Мария Ивановна снова всплакнула, выпила валерьянки и продолжила свой рассказ.
– Как я опекала эту девочку, привязалась к ней. Бегала к ней в группу, следила, не обижают ли. Но она из бойких была, сама за себя постоять могла. Читать и считать её научила, занималась с ней. Что вкусное дадут, я ей несу. Коски красиво заплетала каждый день, как волосы отросли, упросила, чтобы не стригли. Очень Валюшке хотелось, чтоб косы были. Прижмется она ко мне, так мне хорошо, так сладко. Души в ней не чаяла. После семилетки уехала учиться в кулинарное училище, но Валюшку не забывала, письма писала ей. Отвечала мне за нее баба Маша, наша повариха. Старенькая она была, ноги больные, но на пенсию не уходила: меня ждала. У меня и мысли не было, в городе остаться. Здесь дом мой был, Валечка, и комнату отдельную обещали.
Вернулась я в Пашутино после училища дипломированным поваром, тут мне и рассказали, что без меня моя Валечка вытворяла. Бегать начала, от рук отбилась. Стала её снова к себе привечать. Она хорошенькая собой была, реснички загнутые, черные, личико чистенькое, ямочки на щеках, глазки с поволокой. Рано развилась. Другие девочки её возраста еще доска доской, а у нее все уже на месте было, фигурка точеная прямо. Подросла, хвостом давай крутить перед парнями. Со шпаной связалась с Пашутинской. Школу пропускать стала. Деньги у заведующей пропали. Поняла я, чьих это рук дело. Вызвала Вальку к себе, созналась она во всем. Я не сказала никому, а её заставила вернуть деньги. Долго я тогда с ней говорила. Стала после этого она тише воды, ниже травы. Хитрая она была, но умная. Учиться стала хорошо. У нас, кто хорошо учился, в училища, техникумы направляли. Она хотела на парикмахера учиться, сколько за нее я просила, чтобы отправили. Но и в городе она с компанией плохой связалась, вот и покатилась жизнь под откос. Не зря говорят: «Яблоко от яблони не далеко падает».
–А причем здесь яблоня?
–Мать непутевая, вот и дочь такая же.
–Какая мать? Вы знали её мать?
–Была, объявилась, не запылилась. Вале лет шесть-семь было, когда та пришла к нам и стала дочь назад требовать. Пьянчужка, ни документов у нее на ребенка не было, ни справок никаких. Конечно, не отдали ей Валю, не потому, что документов не было, документы восстановить можно, помогла бы заведующая. Уж больно непутевая баба оказалась. Она из Вьюнов была, километров десять от Пашутино. На заработки решила она тогда поехать, девочку подбросила в детдом, лет через пять вернулась ни с чем. Гуляла с мужиками, работала спустя рукава, да еще и выпивала. Дочь ей нужна была, чтобы по электричкам попрошайничать. Но она была мать. Вам не понять, что для нас, детдомовских, мать значит. Любая, самая непутевая, но мама! Как любили дети матерей, всей своей душой любили. Но все готовы были ради мамы. Понимаю я Валюшку. Я тоже бы побежала к маме, даже к такой. Уехала эта горе-мамаша снова куда-то искать лучшей доли. О себе не напоминала больше, но девчонку испортила своими гулянками.
–А вы уверены, что это её мать была?
–А кто его знает, говорила, что мать, а может, и врала.
По дороге Евгений разочаровал Марину, которая надеялась завтра же поехать в эти Вьюны и поискать сведения о подброшенной девочке.
–Не помню я никаких Вьюнов возле Пашутино. Надо посмотреть по карте.
В конторе он нашел карту области, но там даже следа такой деревни не осталось.
–Вот видите, надо искать документы этого сельсовета в районном архиве. Хорошо, если их в компьютер ввели, а если нет, придется в папках рыться. Боюсь, что рано посылать Марианну на экспертизу. вы поезжайте завтра к Степановым, а я поеду в архив, пороюсь в бумагах.
* * *
Марина сидела у стола, как у разбитого корыта. Надо же, самая лучшая версия тоже не подтвердилась!
Загадочное отсутствие Александры Семеновны Степановой в базе адресного стола объяснилось курьезной ошибкой при получении ею нового паспорта. Ташкентская паспортистка почему-то перепутала отчество. Семеновна стала «Симоновной». Но сразу она этого не заметила. Зато в Новосибирске возникла целая череда проблем, к примеру, три месяца пенсию не могла получить. В итоге она поменяла паспорт, но в некоторых бумагах так и осталась Симоновной.
Жила Александра Семеновна не с сыном, а с дочерью. Марина, прождавшая полдня возле пустой квартиры, получила её адрес от тещи Артема, которая пришла на обед.
–Это пятый микрорайон, – сказала она, но в спешке не объяснила Марине, как туда ехать.
Пока Марина методом проб и ошибок добиралась с пересадками на противоположный край города, позвонил Евгений. Ему не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть версию Найденовой. Не нашлось ни одной деревни с названием Вьюны, а в поиски в Малых и Больших Вьюнах пока ничего не дали. Тем больше надежд возлагала Марина на встречу со Степановой, в дверь которой она позвонила в четвертом часу. Степанова оказалась маленькой, сгорбленной старушкой, совершенно седой и с глубоко запавшими усталыми глазами.
