Аника - Ольга Рубан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Что? Причем тут это?
- Книги! – ответила она, потом подползла на коленях к моему креслу и снизу-вверх вгляделась мне в глаза, - Я бы изучила все еще тогда, и мне не пришлось бы приносить жертвы! Но эти книги растут только с байшином. Ни в одной библиотеке мира их не сыскать…
Ее глаза сияли в нескольких дюймах от моего лица. Все вокруг плыло - наливка оказалась дюже ядреная. Где-то на периферии сознания я чувствовал, что ее чудесный рассказ, по-своему гладкий, возвышенный и полный благих целей, все же не вписывается в имеющиеся реалии. Казалось, я упорно пытаюсь вставить ключ в заведомо неподходящую для него замочную скважину.
Ассоциации были слишком… словом, отче, они окончательно сбили меня с толку. Эти серые глаза… А у меня женщины не было уже несколько лет. Помнится, последняя, еще в Шотландии, в борделе «Кол»…
Я склонился и ткнулся губами в ее лицо. Я метил в губы, но чертово ежевичное вино… мой поцелуй пришелся в нос. Она словно этого и ждала… взяла мою пьяную рожу в ладони и придала губам верное направление….
Я знаю, Преподобный, что не следует говорить об этом. Но эта ночь… она лишила меня остатков разума! Я уверен, что если бы я остался спать на той лавке, то к утру все бы переварил и задал ей правильные вопросы. Потому что ее история не сходилась, ползла по швам. Это сразу стало бы видно любому более-менее разумному человеку. И даже мне! Но эта ночь… !
…
Преподобный и не такое слышал в своей жизни. Сам он, слава Господу, давно победил зов плоти, поэтому сбивчивые откровения узника не слишком его тронули. Тронуло его лишь то, как тот отступил под действием греховных воспоминаний в темноту камеры прочь от разоблачающего света, его скрежет зубовный и тоскливый звериный вой, полный отчаянья. Отец Коллум, давно уже пришедший к выводу, что узник неисправимый фантазер и повредившийся рассудком убийца, все же испытал к нему сочувствие. Что бы он там не напридумывал себе – для него это было реально. И за это его стоило пожалеть дважды.
- Я верю, что это была лучшая ночь, - произнес он и осенил того крестным знамением, - Отпускаю тебе этот грех. Продолжай.
- На рассвете она уснула, а я тихо оделся и ушел. Шагал по залитому золотым светом росистому лесу, мучимый похмельем, раскаяньем, стыдом и… счастьем. Клялся себе, что немедленно по приходу в деревню соберу свои пожитки и исчезну. Дойду до Ливерпуля, сяду на корабль… Где-то за океаном есть благословенный дикий край, куда отбывают все, кому есть от чего бежать.
Клялся и понимал, что не сдержу клятву. Знал, что сделаю все, что она попросит, чтобы снова… Да, и так ли о многом она меня просила?! Всего лишь собрать информацию по окрестным поселениям. О женщинах. Кто может, кто нет, о вдовых, больных, принципиальных… Она была создана для того, чтобы помогать. Разве мог я отказать ей самой в помощи? Как и два года назад, когда я глядел на чудом исцеленную девочку, я грезил искуплением. Я убеждал себя, что пусть все было криво, косо, страшно и неоднозначно, оно того стоило.
- То есть, Бенни… Ты поддался на богохульные речи ведьмы и вступил с ней в сговор? – строго спросил Коллум, - Позабыл, что единственный, кто может распоряжаться рождением и смертью – это Господь? Позабыл, насколько узка стезя добродетели?
- Истинно так, преподобный, - выдохнул узник, - Аника убедила меня, что наш Бог – предрассудок, и мир намного сложнее, чем описан в священном писании. Что некоторые вещи, кажущиеся злом, на самом деле не зло – а лишь прискорбная необходимость, без которой не получится сотворить большое добро.
Узник помолчал… Потом схватился за голову и снова завыл.
- Лукавлю, преподобный! Я вообще ни о чем подобном не думал, когда шагал к деревне. Я думал только о том, как поскорее выполнить ее просьбу, чтобы вернуться не с «пустыми руками». Сейчас я думаю, если бы она сказала, что позволит опять прикоснуться к ней, если я приведу к ней пару селянок, я бы вернулся уже следующей ночью, таща их за волосы по земле. По крайней мере, задание было бы более понятным, быстрым и менее хлопотным.
Коллум молчал, мысленно отметив, что впервые узник вынырнул на поверхность и, пусть и косвенно, но признал свои чудовищные преступления. Может, и была некая «ведьма», а может и нет, но то, как он тащил селянок в лес, явно уже было близко к реальности.
Глава 11
- Моя жизнь в деревне, такая простая, упорядоченная и понятная, теперь изменилась. Те два фунта, которые кузнец выдал мне авансом, худо-бедно я отработал и тут же бросил работу. Почти все время я слонялся по деревне и украдкой подслушивал женские пересуды. Мои ангелы-хранительницы, смущенные моими расспросами и неуместным любопытством, очень быстро прекратили свою опеку. Вскоре и мужчины стали меня сторониться за отчаянную любовь к женским сплетням. Почти месяц ушел у меня, чтобы всеми правдами и неправдами собрать досье на все женское население деревни и вернуться с «трофеем» к моей любимой.
Она щедро одарила меня. Почти неделю я прожил у нее… Вернее, жил я в нашем старом домике, который мы обустроили в прошлом году, но каждую ночь я приходил к ней. Вино, свечи, вкусный ужин, разговоры… и, конечно, ласки длиною в ночь. Но чуть свет, и я собирал свои пожитки и уходил – отсыпаться.
А через неделю она сказала, что мне больше не стоит возвращаться в «Байберри» и обозначила новую цель – деревеньку «Йорк-Вэлли», находящуюся прямо напротив «Байбери», если представить окрестные селения в виде кольца. Конечно, я расстроился. В «Байберри-Дюк» я нашел не только дом, но и друзей. Конечно, их отношение ко мне в последнее время изменилось, но я надеялся вскоре вернуть их расположение, ведь «сбор сплетней» закончился.
Я попытался ей это объяснить, но она не поняла. Казалось, она вообще слабо представляла такие понятия, как привязанность или дружба, ибо не видела в них какой-то конкретной и понятной «практической ценности». Тогда я попытался объяснить свое нежелание куда-то
