Преторианец - Валерий Большаков

Сергий Лобанов дождался, пока Авидия Нигрина выйдет, и принялся хрипло ругаться, самыми черными словами поминая и Рим, и Антиохию, и дырки в пространстве-времени…

В первых числах сентября римское войско покинуло Антиохию. Легионеры шли налегке, груз достался не этим двуногим мулам, а лошадям – длинная-предлинная череда подвод, запряженных конными четверками и шестерками, тащилась по степи, напоминая Лобанову караван переселенцев в прериях Дикого Запада. Самое ценное из награбленного – золото, каракуль, рабов – везли в середке каравана. По обеим сторонам повозок-каррух бодро шагали римские солдаты, на флангах рыскали конные дозоры ауксилариев.

Земли, по которым двигался караван, прилегали к Дахским горам. В будущем, когда сюда нахлынут орды кочевников, когда бесчисленные стада их выжрут траву, вытопчут хрупкую почву, места эти назовут Каракумами. А пока кони и люди двигались по красивой местности, которую парфяне называли Апаварктикеной.

Травянистые склоны гор отливали бурым, иногда в прогибах луговин курчавились фисташковые и арчевые редколесья, а по днищам долин вились ленты «лесосадов» – густейшей поросли гранатника, миндаля, колючих груш, дикого винограда.

Гай Авидий Нигрин ехал впереди, на белом коне, держа направление на далекую родину Роксолана. Сенатор и консуляр, завладев немалыми богатствами, стал осторожен и в бой не рвался. Города Апаварктику и Рагав караван обошел по большой дуге, а каждую ночь каррухи загонялись за частокол лагеря-каструма. Да и сами легионеры поистратили воинский пыл. Только и разговоров было у вечерних костров – кто чего стяжал, да куда денет награбленное.

Легионеры хвастались золотыми браслетами, сдернутыми с женщин, убитых или просто изнасилованных, золотыми статерами, выбитыми из купцов и торгашей, увесистыми кусками золотых статуй – кистями, гнутыми руками, половинками плющеных, дутых голов, – доставшихся при дележке. «Куплю землицы, – мечтал Назика, парень с огромным носом, как у Фрунзика Мкртчяна, – югеров десять! Отслужу как надо и вернусь! Пахать буду, сеять… Не! Лучше я парочку рабов сторгую, пущай они пашут! В магистраты двину, к ветеранам у нас уважение имеют…»

«А я домик куплю, – рисовал светлое будущее Лонг, длинный как жердь, – в Субуре где-нибудь или на Эсквилине, где подешевле… Или таберну! А чего? Торговлишку поведу, харчевенку налажу, женюсь… Или нет, зачем мне жена, да? Куплю себе рабыню покрасивше!»

На десятый день караван выбрался к берегу широкой реки, плавно несущей свои мутные светло-желтые воды к бескрайнему Каспию.

– Окс! – радостно воскликнул Тиндарид.

– Ранха! – вторил ему Гефестай.

– Ты что-нибудь понял? – обернулся Эдик к Лобанову.

– Так эти варвары Амударью прозывают, – объяснил Сергей.

– Ты и меня в варвары записал? – насупился Чанба. – Какая еще Амударья? Амударья в Аральское море впадает!

– Будет впадать! – весомо поправил друга Сергей. – Лет этак через тыщу. А пока, ты уж извини, вся в Каспий сливается!

Каррухи выехали на берег, заросший высоким тростником, и потянулись к западу, скрипя колесами по прибрежной гальке. Вскорости заросли опали, завиднелись мерно качавшиеся мачты кораблей, потом явились взгляду и сами суда. Это были либурны, невеликие посудины с одинаково острыми носом и кормой, движимые парусом на единственной мачте и веслами в два ряда.

«Порт-Окс» был защищен – с берега его огораживал частокол с двумя башенками на валу и ров, полный воды.

По всему каравану затрубили букцины. Горнист на башенке сыграл салют. Со скрипом распахнулись ворота, толкаемые мореходами, и каррухи прогрохотали по горбатому мостику, прячась под защиту стены. «Финиш!» – подумал Лобанов. Переход окончен, осталась переправа. Через море, к нефтяным берегам Апшерона. А там опять – труба зовет, марш-марш вперед! По долинам и по взгорьям Кавказа, к берегу шумнокипящего Понта Эвксинского, во град Питиунт. Все дальше от края Ойкумены, все ближе к Вечному Городу, к Столице Мира, к Великому Риму. Ох и долог путь…

В порту стояли три дня. Сначала ждали, когда подойдут четыре большие триремы, посланные вверх по течению Окса. Римляне искали водный путь в Индию, но ушли не дальше сотни миль – до порогов.

На третий день всю реку запрудили черные парфянские камары, одномачтовые, но с двумя парусами на каждой, – купцы подрядились перебросить войско агрессора за наличку. Удлиненные корпуса камар расширялись к корме, а носы были украшены головами баранов, резанными из дерева.

– Ничего личного, – криво усмехнулся Лобанов, – только бизнес!

Он стоял на палубе триремы «Майя», у самого борта, опираясь на оградку-релинг из стоек и крестовин.

– Как говорил мой дед Могамчери, – сказал Эдик, – «Если на том свете водятся деньжата, то душонки лавочников организуют экскурсии по кругам ада для туристов из рая!»

– Всегда мечтал поплавать под парусами! – прищурился Гефестай.

– Моряки говорят: «ходить по морю», а не плавать! – поправил друга Искандер и задрал голову: – А хороша лоханочка!

Лобанов тоже поднял взгляд. Трирема его впечатлила – это был настоящий корабль, почти сорокаметровой длины, и в ширину метров десяти. Крутой форштевень загибался как у броненосца «Аврора» – вниз и заканчивался тяжелым тараном-рострумом, выше торчал противотаран-проемболон. У триремы было три мачты – передняя и задняя несли по косому латинскому парусу, а на средней вздувалось по три прямых. Но пока что ветрила были сняты, скатаны и сунуты в чехлы – выбираться к морю следовало на веслах. Они торчали с каждого борта триремы, в три ряда. Самые верхние весла были и самыми длинными – и самыми тяжелыми. Зато ими гребли с палубы, не задыхаясь в застойном воздухе нижнего, гребного яруса, с его вечными потемками.

– На весла, живо! – прикрикнул на четверку Сангибан, кормщик триремы, по-русски – старпом, по-римски – губернатор. Это был пузатый, добродушный дядька из аланов. – Ты и ты! – Губернатор указал на Искандера и Сергея. – Гребете шестым, на пару! А вы, – обратился он к Чан-бе и Гефестаю, – садитесь за седьмое! По местам!

Лобанов спустился под навес-табулат и сел за весло, больше похожее на телеграфный столб, а лопасть была такая… Застели ее скатертью, и готов столик на четверых!

Ясно, что руками такое веслище не обхватишь, и к нему приделывали специальные скобы – за них-то гребцы его и тягали.

– Держи! – сказал, подходя, Искандер и протянул Сергею плоскую подушку, набитую конским волосом.

– Да зачем мне этот поджопник?

– Когда отобьешь задницу, – отрезал Искандер, – тогда поймешь! Никаких шансов!

Сергей покорно вздохнул и подложил подушку под седалище.

– Ты смотри, какой баланс! – восхитился Эдик, одним пальцем водя громадное весло. И тут же получил тумака от Гармахиса – прорея, «начальника носа», черного от загара египтянина.

– Брось детством заниматься, транит! – буркнул Гармахис.

Он поднял с пола толстый канат и пошел цеплять его на все весла, соединяя их веревочной тягой.

Болтая и смеясь, под табулат полезли легионеры в одних набедренных повязках, потягиваясь, разминая друг другу бицепсы.

– По местам! – закричал Гармахис. – Разобрались по парам! На весла!

По ряду, пригибаясь под навесом, помахивая плеткой, прошел гортатор, начальник над гребцами. Уселся на табурет, обнял ногами огромный барабан и грохнул в него колотушкой-портискулом.

– Взялись! – рявкнул гортатор.

Смешки стихли, гребцы-траниты ухватились за весла.

– Ты, главное, гортатора слушай, – тихо сказал Искандер, – он ритм гребли задает…

– А как тут… – заерзал Сергей.

Искандер показал, как. Лобанов уперся ногами в низенькую скамеечку, сделал вдох…

– Па-ашли-и! – махнул рукою Гармахис, и гортатор не спеша заколотил в барабан.

Сергей согнул туловище вперед и вытянул руки с веслом над согнутыми спинами впередисидящих. Поднялся с рукоятью, отводя весло для гребка, загреб и с силою бросил тело на скамью-транструм, отгибаясь книзу.

– И… раз! И… два!

«Хорошо хоть подушку подложил!» – мелькнуло у Лобанова. Это тебе не плоскодонка на Клязьме!

Гортатор отложил свою колотушку. Ему на смену пришел флейтист-авлет, пронзительными трелями поддерживая такт гребли, заданный гортатором.

На третьем гребке все мысли и переживания из головы Лобанова выдуло напрочь. Растаял образ Ширака, единственной его жертвы, о смерти которой Сергей сожалел. Остались только два упражнения – жим весла от себя и тяга. Жим и тяга. И… раз! И… два!

В открытом море весла убрали. Свежий ветер быстро остудил разгоряченное, потное тело Сергея. Ух и физзарядочка… На верхнюю палубу выбрались все – и траниты, и гребцы среднего ряда, зевгиты. В духоте и смраде трюма остались одни таламиты, которые гребли веслами в самом низу. Само собой, свободные в таламиты не шли, к веслам нижнего ряда приковывали рабов.