Революционная сага - Андрей Марченко

Семья гремлинов не стала на болоте своей. Они только то и были что нечистью, существами разумными, но непохожими на людей. Но с иной стороны-то и для остальной нежити они выглядели непривычно. К тому же иные существа помнили времена, когда человеком здесь, что называется, и не пахло. И гремлины были здесь новичками. Да и остались бы таковыми еще лет пятьдесят.

Ведь гремлины они кто такие? Это существа, которые живут в различных механизмах, приборах и делают так, что у данных устройств появляются функции, кои конструкторам и в кошмарах не снились.

Чтоб кто знал: гремлин существа роста маленького даже рядом с невысокими гномами. Цвета они сумеречного. Поскольку в цехах и в механизмах стоят вечные сумерки, гремлины остаются в них невидимы.

Им бы стоило сдвинуться с места, идти дальше на восток, к прежней цели. Но, видно, на семейном совете решили: когда-то цивилизация, прогресс дойдет и до этого места. А они уже будут здесь первыми, и, возможно, единственными.

А на болоте какая техника? Только все тот же украденный поезд.

Потому особых занятий на болоте у гремлинов и не было. Посему, пребывали они в благостном безделье, заплывали жирком. Отец семейства порой нападал на проходящие мимо поезда, выбирался даже в ближайшие городишки. И тогда, к примеру, будильники начинали трезвонить среди ночи, будили хозяев даже в самый сон. Причем иногда эти часы даже не были заведены.

Но отчего-то в городе надолго не оставался — возможно, слишком масштаб будильников был слишком мелок, может привык жить на болоте… Этого никто не знал. Может даже сам гремлин.

А младший, вместо того чтоб технику курочить, стал ее напротив собирать. Начинал с вещей никому ненужных, а потому и безобидных.

Но где-то в конце года 1916-го года, как раз перед тем, как убили Распутина, молодой гремлин все-таки собрал приемник. Думал сложить и передатчик, дабы общаться со всем миром, но процесс прослушивания новостей, переговоров так увлек, что стало как-то не до передатчика.

Мир кипел, бурлил. Где-то продолжалась война, в бой шли первые танки, летали аэропланы, из-под воды через перископы следил за происходящим экипажи подводных лодок. Гремлин слушал передачи и чертил на земле схемы, как, по его мнению, должны выглядеть эти утсройства.

А затем громом грянуло — Революция! Сначала одна, затем мятеж, после — еще одна революция.

Молодежь, будь она человеческой, гномьей склонна всегда к радикализму, к желанию мир изменить.

Посему, собирались вечерами, когда проходимость радиоволн лучше. Сидели кружком у черной тарелки динамика. За шумом пытались различить слова, затем пересказывали друг другу, кто чего разобрал.

Слушали подпольную радиостанцию "Призрак коммунизма", затем "Голос Шамбалы" и "Свободный Теночитлан", вещающую из Швейцарии «Искру».

И уже иначе смотрели по сторонам — хотелось выбраться из этого болота в мир иной, человеческий и бренный. Все на том же болоте создали подпольный комитет. Впрочем, от кого он был в тайне, в подполье — никому не ведомо. Всем окружающим на этот комитет было как-то наплевать.

Ну а потом и того больше — по городам и весям отправили гонцов с посланием. Дескать, вскорости на болоте состоится Первый Всероссийский съезд нечистой силы.

Со всех сторон, из мест насиженных на болото делегации слетались, сходились, да и чего греха таить — сползались. Впрочем, делегации — громко сказано.

Многие на этом съезде представляли сами себя, да и прибыли не из идейных соображений, а просто так: за кампанию или со скуки. Ибо скука — наипервейшая беда, когда живешь долго, особенно в какой-то глуши.

И в указанный день, пусть и трехчасовым опозданием означенный съезд начался. Призывая к порядку, председательствующий гремлин застучал в колокольчик, снятый по такому случаю с украденного поезда.

— Товарищи! — возвестил председатель. — Первый съезд депутатов народов Древних и Малых, существ Межвременья, прошу считать открытым.

Далее, для соблюдения процедуры, требовалось прочесть поздравительные телеграммы, письма полученные съездом.

Письма имелись — целых три штуки. Однако, президиум, сформированный к слову из бывшего подпольного комитета, с молчаливого согласия решил эти письма не оглашать. Два было написано на неизвестном языке, да так небрежно, словно кто-то расписывал перо. Третье письмо, напротив, было написано почерком каллиграфическим. Но содержало все больше ругань и предложения комитету не заниматься

— Первый пункт повестки съезда — утверждение повестки работы. Кто за это предложение — прошу…

Но его прервал сидящий в первом ряду Кащей:

— Слушай, а может, перейдем к сути дела? Я, конечно, бессмертный, но это совсем не значит, что мое время ничего не стоит.

Оратор закашлялся и выпил воды. Из черепа. По виду — человеческого.

Вода была болотной, иной здесь просто не имелось. Но она взбодрила говорящего. И он продолжил с новой силой:

— Как многие из вас знают, в городе Петрограде победила социалистическая революция. Власть перешла к народу.

— А нам-то с того какая радость? — спросил все тот же Кащей.

Кащея на болоте не любили. И через две минуты общения с ним, гремлин начал понимать по какой такой причине.

Говорили, что Кащей Бессмертный на самом деле Агасфер. В пользу данной гипотезы выступало бессмертие, профиль Кащея и злато, над которым, он якобы должен чахнуть. Однако, того злата никто не видел, а сам Кащей жил в свое удовольствие. На болото он прибыл на орловском рысаке. Одет был франтом: костюм по последней дореволюционной моде, котелок, жилет со множеством брелоков, рубашка с воротничком стоячим, накрахмаленным.

Седые волосы были напомажены и уложены, в тонких пальцах тлела папироска.

Молоденькие ведьмочки то и дело поглядывали на Кощея и из кокетства прикрывали свою наготу.

— Многие года, даже столетия. — вещал оратор. — нашему народу не давали возможности развиться. И только Великая Октябрьская революция открывает перед нечистью широкие перспективы. Это наша революция, которую мы должны поддержать всеми силами.

— А какой радости ради? — поинтересовался Кащей.

— Хотите увидеть, какой знак носит их армия?

— Ну и какой?

Из-за трибуны гремлин поднял заранее приготовленный кусок бересты, на которой кошенилью была нарисована пятиконечная звезда.

— Вот! — С триумфом возвестил гремлин.

На местах действительно зашумели. О чем именно — с трибуны невозможно было разобрать.

— Ну и что тут такого? Красный пентакль. Совершенно элементарный знак — чего еще можно было ждать от жалких людишек. Если бы они рунами что-то осмысленное написали, я бы еще подумал. А так…

И Кащей махнул рукой. Дескать, разбирайтесь сами. Без него. Поднялся с места и ушел с места. Но не уехал, а остался в стороне, будто ждал чего-то. Или кого-то.

За это гремлин был Кащею крайне благодарен: без него съезд пошел гораздо легче.

— Марсова, красная пятиконечная звезда, иначе кельтский крест, — пояснял председательствующий. — есть символ волшебный. Сие есть знак посвященным, что к власти пришли наши, колдуны…

Гремлин осмотрел свою аудиторию. Она его не вдохновляла — единства здесь вряд ли можно было достигнуть. С правого края сидели люди — в основном колдуны и все те же же легкомысленные ведьмочки. С людьми живыми смыкались те, кто были людьми — но в далеком прошлом. Утопленники, упыри, оборотни. Больше всего присутствовало солдат с того самого поезда, который шел на фронт.

Дальше — те, кто на людей походил, но ими не являлся от рождения. Как то гномы, заблудший эльф…

Гномы появились здесь давно — в те времена, когда недра сего края осваивать начали. Из-за кордона царь Петр выписал сюда специалистов лучших в горном — немецких из Шварцвальда. Среди прочих приехали некоторые, кои хоть и имели немецкие пачпорта, на самом деле немцами не были.

Строго говоря они и людьми-то не были…

Проходили года — гномы множились. Делали это путем как естественным, так и вызовом из-за границы многочисленных кузенов, внуков и дядьев — благо у гнома родословная длинной с прославленную гномью бороду.

Жили обособленно, обрусели, одичали. Немецкий язык забыли вовсе, а на древнекельтском исключительно ругались.

Мужики из сел окрестных считали гномов каким-то местным народцем. Что касается прославленного гномьего долголетия, то никто его и не замечал. Для людей гномы все были на одно лицо. Впрочем, того же мнения гномы были и о людях.

Дальше начиналась самая странная аудитория, к которой принадлежал и сам гремлин — те, кто походил только на себя. Имелись лешаки, похожие скорей на деревья, другие твари, не поддающиеся никакой классификации. Когда одна такая попала в капкан непонятно как оказавшегося здесь зоолога, то тот обозначил ее в своем дневнике как "особо крупная рогатая двугорбая мышь".