Горький шоколад (СИ) - Воробьёва Татьяна

— Прекрасный цвет, — ухмыльнулся мужчина. — Цвет изумруда, цвет смерти, цвет ваших глаз.

Больше всего на свете Анжелике хотелось разбить склянку с ядом о голову мерзавца, но она сомневалась, что успеет это сделать, — слишком близко стоял мужчина, а его палец уже лежал на взведенном курке. Теперь, когда он получил то, что хотел, ничто не мешало ему убить ее. Анжелика почувствовала давно забытое ощущение попавшего в ловушку животного. Именно такое чувство она испытывала во время процесса над Жоффреем, во времена жизни в Нельской башне… А вид смертоносного напитка будил жуткие воспоминания о той ужасной ночи в Лувре, когда она была на волосок от смерти. В ушах звенел противный голос брата короля: «Мадам, сейчас вы умрете!» — именно от него она долгое время с криком просыпалась по ночам. Но она не сдалась тогда, не сдастся и теперь.

— Месье, — как можно спокойнее произнесла она, — не будете ли вы так любезны предоставить мне самой выбрать способ своей смерти? — Анжелика многозначительно посмотрела на склянку с ядом.

Сен-Круа проследил за ее взглядом и усмехнулся:

— Я всегда знал, что женщины — трусливые существа. Даже если они изначально такими не кажутся. Хорошо, если мадам предпочитает яд, то я не буду препятствовать ей в ее желании.

От его приторно-сладкого тона по коже Анжелики побежали мурашки и засосало под ложечкой. Мужчина оглядел комнату и кивнул в сторону трюмо, на котором стоял поднос с графином и несколькими бокалами.

— Возьмите себе бокал — негоже даме пить прямо из бутылки. Но если вы попытаетесь бежать, то я забуду о своем великодушии. Вам все ясно?

Анжелика молча кивнула. Голос перестал повиноваться ей, тело не слушалось, и лишь разум лихорадочно пытался найти путь к спасению. Если ей удастся завладеть ядом…

«А мальчики?! Только бы Филипп ничего с ними не сделал!» — еще один шаг, и вот уже хрустальный бокал у нее в руках.

Пальцы сводит судорогой — она одновременно боится и выронить бокал, и сжать его слишком сильно. Грохот выстрела заставляет Анжелику вздрогнуть всем телом. Женщине кажется, что обжигающая боль пронизывает левую часть груди, бокал выскальзывает из ее ослабевшей руки и со звоном разбивается о мозаичный пол. Она до странного четко видит самые мелкие осколки и то, как свет свечей играет на их неровных краях радужными бликами. «Неужели это будет последнее, что я увижу перед смертью?» — приходит ей в голову глупая мысль. Только тут она понимает, что кто-то зовет ее по имени, а чьи-то руки дотрагиваются до ее плеч.

— Анжелика?! Анжелика, вы в порядке? — голос Дегре наполнен тревогой, он сильно встряхивает ее, и только после этого она фокусирует на нем свой взгляд.

— Дегре, откуда вы здесь? — слова даются ей неимоверно тяжело и их едва можно разобрать.

— Прискакал к вам на помощь, как подобает доблестному рыцарю, пока вы не натворили дел, — в своем привычном тоне ответил полицейский. — Ваши сыновья тоже в порядке. Прошу простить меня за задержку, — в его взгляде отчетливо угадывается отблеск вины.

Анжелика огляделась. Сен-Круа полулежал на полу, зажимая рану на боку. Пистолет мужчины был теперь в руках полицейского, а его дуло было направлено на прежнего хозяина.

— Дегре?! — быстрые шаги и глухой мужской голос, в котором, впрочем, легко угадывались нотки тревоги и гнева, заставили Анжелику замереть и затаить дыхание.

— Господин граф, как там маркиз? — в голосе Дегре была слышна привычная, слегка пренебрежительная интонация, странным образом успокоившая молодую женщину.

— Жив, хоть и не достоин жизни. Не в моих правилах убивать человека, который едва стоит на ногах. Анжелика?

Она медленно подняла взгляд, и сердце ее забилось, как сумасшедшее, буквально выскакивая из груди. Сколько бы не прошло лет и насколько бы не изменился его голос, интонацию, с которой он произносил ее имя, она узнала бы из сотен тысяч голосов.

— Жоффрей? — выдохнула Анжелика, и его имя забрало весь воздух из легких и отняло последние силы.

Она не понимала, что это: бред, галлюцинация? Он живой или всего лишь тень, призрак? Анжелику затрясло, она хотела сделать шаг ему навстречу, но ноги не желали повиноваться ей. Ощущение падения и неожиданное блаженство крепких объятий, удержавших ее, пришло одновременно с накрывшей женщину темнотой…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава XII

Анжелика глубоко вздохнула, словно она долгое время находилась под водой и теперь никак не могла отдышаться. Она открыла глаза и с недоумением оглядела незнакомую обстановку комнаты, не понимая, где находится. И тут воспоминания нахлынули на нее, снова возрождая дрожь во всем теле и не давая возможности вдохнуть полной грудью, которую сдавило, точно тисками.

— Мадам, — голос Жавотты заставил Анжелику взять себя в руки и сесть на постели. — Мадам, как вы себя чувствуете? Вот, возьмите, — женщина подала Анжелике кружку. — Это настой ромашки, мадам.

Та пригубила напиток, все еще не поднимая глаз. Она прислушивалась к разговору сыновей и двух мужчин за приоткрытой дверью, и если голос полицейского был хорошо ей знаком, то второй — глухой, какой-то неправильный, сломанный — заставлял чаще биться ее сердце. В нем едва ли можно было признать гремевший некогда на всю Францию «Золотой голос королевства», но от некоторых интонаций, чуть ироничного тона у Анжелики бежали мурашки по коже. Чтобы как-то отвлечься, молодая женщина стала вслушиваться в слова.

— Это все же замок маркиза, мэтр Дегре. Уверен, что хозяин нам более, чем не рад, — голос де Пейрака звучал ровно, но в нем слышалось напряжение.

— Я бы не стал волноваться по этому поводу, мессир граф. Вся эта грязная история с ларцом и его сговор с Сен-Круа заставит доблестного маршала молчать о произошедшем, — проговорил полицейский и добавил насмешливо: — Слуги поговаривают, что, когда дворецкий отвел господина дю Плесси в его покои, тот был беспробудно пьян и велел его не беспокоить, даже если грянет война. Думаю, мы не увидим его до самого отъезда.

Потом в разговор вмешались дети, и Анжелика с удивлением поняла, что они нисколько не робеют перед ним, а, напротив, болтают, как ни в чем не бывало. И, чем больше она слышала, тем сильнее приходила в смятение. Несомненно, это был разговор старых знакомых: и дети, и Дегре не были ни капли удивлены внезапным воскрешением Жоффрея, словно это было само собой разумеющимся.

«Они знали!» — острая, как игла, догадка пронзила сознание. — «Они все знали!»

Вместе с догадкой пришла ослепляющая ярость. И, когда служанка объявила о том, что «мадам пришла в сознание», Анжелика встала, гордо выпрямилась и, поставив кружку на прикроватный столик, отошла к окну. Злые слезы душили ее, но она изо всех сил сдерживала их, до боли в пальцах сжимая холодный мраморный подоконник.

Голос Барбы, уговаривающий расшумевшихся мальчишек не тревожить родителей и настаивающий, чтобы они немедленно пошли с ней вниз, повелительный тон Дегре, отправившегося вместе с ними, видимо, желая дать графу и графине возможность объясниться наедине, наконец стихли и в комнату вошел граф де Пейрак. Анжелика медленно обернулась к нему. За время разлуки черты лица Жоффрея сгладились из ее памяти, ведь в далекие времена их недолгого супружества в Тулузе она не решалась разглядывать его, все еще робея перед необычным тулузским сеньором, волею судьбы ставшим ее мужем. Теперь же она с жадностью рассматривала некогда столь близкого, а теперь почти незнакомого ей мужчину, стараясь понять, какое чувство преобладает в ней: радость от его воскрешения или же обида на него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Граф смотрел на Анжелику. Впервые за много лет он видел ее так близко. Несомненно, она изменилась, но одновременно напомнила ему ту юную девушку с залитой солнцем тулузской дороги — такой же растерянный и даже испуганный вид был сейчас у его жены. Он даже хотел пошутить по этому поводу, чтобы немного разрядить обстановку, но неожиданный вопрос застал его врасплох:

— Как давно господин граф в Париже? — ее голос слегка дрогнул на последнем слове, выдавая скрытое волнение.