Todo negro - Андрей Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, ты говорил.
— Ну вот. Ты если до сих пор ничего не вспомнил… то слишком не удивляйся тому, что на острове увидишь. За сердце можешь не хвататься: инфаркт тебе не грозит.
Бахтин то ли вспомнил, то ли нет.
Ледокол «Вольга» подошёл к острову с пологими берегам, сплошь покрытыми высокой травой. Подошёл куда ближе, чем могла бы позволить глубина при его осадке — но на такие мелочи уже даже капитан внимания не обращал, чего говорить о старпоме.
Красов не раз ходил мимо Личутинского Корга. Это всегда была голая скала посреди северного моря: ничего общего с цветущей землей, по которой он сейчас ступал. Но капитан знал, что остров — тот самый. Понял, что такое «место силы», о котором говорил Платонов. Вернее, не понял — прочувствовал. Разумом такое не постичь. Обычные явления ощущались иначе, точно в «пещере» Платона. От молодой травы веяло тысячелетним покоем. Белые бабочки чувствовались порхающими цветами, зеленые холмы — застывшими волнами. Глаза видели одно, а сердце воспринимало иное, постигая самую суть.
Показалась деревушка. Деревянные дома не отличались красотой и изысканностью. Поставь такой сруб в бедном архангельском поселке — ничем не выделится. Да и друг на друга постройки походили, как травинки на лугу. Но от них веяло уютом, безопасностью, теплом — всем тем, что является сущностью дома.
Местные не обращали на чужаков внимания, занимаясь повседневными делами. Простые, под стать своим домам, люди — с простыми лицами и заботами. Кузница, мельница, огороды… Все при деле. Наверное, труд поселенцев был нелёгким. Но наверняка — стократ более приятным, чем безумная гонка за достатком на «большой земле».
Красов наконец прочувствовал стержневую идею этого места: умеренность и постоянство. Вокруг не было ничего вызывающего, нарушающего общую гармонию и простоту. И никогда не будет. Приди в голову кому-нибудь безумцу построить на этой земле хоть Тадж-Махал, хоть Нотр-Дам — их красота будет здесь чужеродной. Никому не нужной. Здесь и так всё хорошо.
А вот Фёдор даже не понял, как они с Лёвой и Иванычем оказались на берегу. Словно во сне: там ты обычно не знаешь, откуда пришёл и что было раньше. А где матросы, остальной экипаж? Не ясно… Вспомнилось лишь: отчего-то моряки по поводу смены курса совсем не волновались, а ведь должны были.
Словно прямо с момента, когда капитан принял своё решение, оказалась «Вольга» во власти фэйри полностью. Ничего не решал уже экипаж — и здесь, на берегу, делать ему просто нечего. Матросское дело простое. Не про них, матросов, эта история.
Музыкант, капитан и старпом покинули судно втроём.
Трое же их посреди деревни и встречали.
В двух людях, которые вряд ли на самом деле являлись людьми — ничего такого уж необычного. Женщины как женщины. Высокие, рыжие, красивые. Ну точно: Прекрасный народ. А вот третий…
— Я ж говорил: сильно не удивляйся.
Бахтин отчасти был уже к этому готов. Но не полностью.
— О, Лёва. Давно не виделись! Да и с тобой тоже.
Третий человек, встретивший их посреди сказочного острова, не иначе — самого Тир Тоингире, был точной копией Фёдора Бахтина. Никакого различия не увидишь, хоть под лупой рассматривай — в этом старпом был убеждён, хотя лупу не использовал.
— Давно, Федя, не виделись. — Лев обратился к не к тому Фёдору, что прибыл на «Вольге». — Ты уж прости: мне потребовалось много лет, чтобы во всём разобраться. Непростое дело. Подменыши — старые легенды, почти забытые. Трудно оказлось найти того, кто всё объяснит.
Бахтин почти разобрался.
Он, конечно, никакой не Бахтин. Настоящий Фёдор Бахтин — вот он, стоит напротив, между двух рыжих красавиц. Он давно в Сиде. Давно в Тир Тоингире. С того дня в карельском пионерлагере. Федя Бахтин и Лёва Платонов вошли в лес. Лёву рыжая женщина оттуда вывела. А вот вместо Феди вывела она…
— Но почему я всё забыл? — Бахтин обратился то ли к настоящему себе, то ли к Лёве, то ли к этим женщинам.
— Не знаю. Что-то пошло не так. Фея из тебя, Фёдор, дерьмовая получилась.
Ну хоть старпом неплохой — и то радость? Да, Лёва был абсолютно прав. Потому и не помнил Фёдор детства до случая в лесу: не было его. Потому и был так потерян: мало что в чужом мире — так и по меркам своего-то бракованный.
— И зачем всё это? — в нескрываемым гневом спросила женщина. — Ради чего? Ты что задумал, безумец: обмен? Забрать своего друга, вернув… это? С чего ты взял, что мы просто… что мы тебя…
Она так негодовала, что даже не могла подобрать слов. «Как самая обычная баба в ссоре на кухне» — подумал капитан. Тоже мне, феи!.. Не лучше Бахтина.
— Всё очень просто. — спокойствие Лёве не изменяло. — Дело в том, что так будет справедливо, и вы лучше меня это знаете. Подмена не удалась. Вы мучаете человека и, что ещё хуже, мучаете того, кто принадлежит Прекрасному народу. Мананнан не одобрит этого. Я могу воззвать к нему, и тогда владыка Сида сам нас рассудит. Воззвать?
Женщины злобно сверкали глазами, но молчали.
— Воззвать? А? Ааа? А?!
— Нет!
Одна из красавиц подняла руку, растопырила ладонь. Не хотят они иметь дело с самими Мананнаном. Не хотят.
— Пусть человек сам решает.
Похоже, они рассчитывали: настоящий Фёдор не захочет уйти. И нетрудно было бы понять такое решение: довольно посмотреть на остров. На этих женщин. А потом представить реалии молодой российской демократии.
Однако настоящий Фёдор даже не колебался.
— Тут движения нет. Прогресса. Ничего не меняется. Куда угодно, только прочь отсюда. Лёва, забери меня!
Не такое Прекрасный народ желал услышать. Одна женщина положила руки на плечи пленника Сида, другая шагнула вперёд. Этак дошло бы и до Мананнана, но тут послышался капитанский голос.
— Не хотите парня отпускать? Давайте только без драки. Есть одно соображение…
***
Корабль уходил, капитан оставался. Это казалось неправильным, но было единственно верным. У дурака нет цели, есть только путь. А у человека должна быть цель, и Красов своей достиг. Тихая гавань, райский остров. Как бы горько ни было смотреть на пенный след, оставляемый
