Хранитель понятий - Игорь Чубаха

– ... вчера к евонной жене, – трендел Куркуль. – Звонюсь. Не открывают. Я ухо приложил, слышу – бегают. Ластами по полу шлепают. Короче, муж на море, сука в пляс...

У Тарзана навязчиво крутилась под ушами песенка из народной попсы: «Эх, дороги, ПЫЛЬ да туман, холода, тревоги, да степной бурьян». Крутилась, грозя кровавой рвотой. И не отогнать! Особенно невыносимо было выслушивать «Вьется ПЫЛЬ под сапогами, степями, полями, а кругом бушует пламя, да пули свистят».

«Достал! – Тарзан приготовился по новой наорать на Куркуля. – Пять минут тебе! Потом счетчик врубаю! И чтоб заткнулся!» – но опять накрыл сволочной чих. А Куркуль дальше безнаказанно толкал идиотские рассказки про родственников:

– ...братан же! Я ж за него кого хошь! А у меня лимонка в штанах...

Хлопнула дверь. За дальними шкафами затопали. Тарзан, отшвырнув засморканный комок бумаги, направил слезящиеся шары на проход. В проход вырулили двое. А стволы выдернули одновременно все трое.

– Нашел! – завопил закрытый от событий Куркуль.

– Пушку кидай! Кидай пушку, Тарзан! – дуло волыны, сжимаемое корягами Витьки, вытаращилось Тарзану в пузо.

– А хотелка не отвалится? – раздвинул кривую улыбу Тарзан.

Кореш Витьки поперся на голос Куркуля.

А у Тарзана в правой ноздре быстроходно набухал чих.

– Падай, суки! – с другой стороны проход перекрыл Куркуль. В его грабле, свободной от волыны, висла амбарная книга. – Лежать!

Белобрысый кореш Витька прижался к Витьку спиной. Кореша очутились в середине прохода меж картотечных шкафов. Тарзан с Витьком целились друг в друга, Куркуль типа как дуэлировал с белобрысым.

В извилинах Тарзанового чердака некстати вновь распелась все та же пластинка: «А дорога дальше мчится, ПЫЛИТСЯ, клубится. А кругом земля дымится, чужая земля».

– А-а-ч-чх! – Удерживаемый до последнего чих бацнул зычным хлопком новогодней «шампуни».

Палец Витька дрыгнулся на курке.

– Только дернись! – выпалил Куркуль.

– Библию сюда и свободен, фраер! – затарахтел белобрысый. – Перебьем же друг друга, братва!

От надрывных криков на шкафах в грязных горшках трепыхались засохшие цветочки.

– Папку и вали!

– Волыны на пол! Лежать!

– Тарзан, ты же знаешь меня, я ж не уйду!

– Ты в курсах, на кого прешь?! Вензель, слыхал про такого?!

– В морге видал я твоего Вензеля!

Как пулемет «люгер», над головами трещал-постреливал неисправный стартер лампы дневного света.

– Ты че, сявка, совсем опух на батьку Вензеля крошить?

– Ты сейчас не о Вензеле вспоминай, а о грехах несмытых.

На столе, из ящиков которого выуживал сморкательную бумагу Тарзан, вдруг затренькал телефон. Удержать пальцы, чтоб не дернулись транжирить свинцовые телеграммы, стоило больших усилий.

– Так и будем дышать друг дружке в стволы, пока не запотеют?

Дзинь-дзинь-дзтнь!.. – дразнился телефонный аппарат.

– Блин-компот, ответьте кто-нибудь, чтоб перезвонили. Зуб даю, стрелять не буду!

Дзинь-дзинь-дзтнь!.. – куражился телефонный аппарат.

– Если прикидывать реально, есть у нас шансы разойтись, как в море атомоходы?

– Не знаю, как вам, а нам за пшик башни конкретно поотрывают.

Дверь скрипит, хлопает. За шкафами дробь каблучков:

– Девочки! – аукнул неведомо какого рожна задорный женский голос, – Вы здесь?

– Пошла вон, коза! – в одну глотку рявкнули четыре бойца.

Подействовало. Захлопнулась дверь, и даже заглох телефон.

– Эй, пацаны, сдувайтесь быстрее. Баба кипеж поканала поднимать!

– Ты, бабник, первый и сдувайся.

– Апчхи!!!

– А если мы на счет «раз-два-три» вежливо и дружно все прячем стволы...

– И че, монетку бросать?

И тут из крайнего шкафа сначала поползли, а потом и посыпались наскоряк кое-как запиханные туда гроссбухи. Тарзан хотел взвизгнуть, что это не считается, когда первый том зычно грохнется об пол. Понял, что не успеет и шмальнул.

Бах! Бах! Бабах! Столб пыли размазали пороховыми газами. Кажись, одна из Тарзановых пуль засандалила Куркуля.

И тишина. Тарзан стоял, трое лежали. Двое молча, Куркуль захлебывался стонами. А Тарзану хоть бы хны, хотя он в ширину тянет на три мишени. И ведь к чертям собачьим испарилась аллергия. Блекнущий на глазах Куркуль выдавил слова прощальные:

– Матери не говори... – и расслабился навеки.

Тарзан сделал деревянный шаг вперед. Выпустил, разжав пальцы под ноги не нужную волыну. Опомнился, поднял и спрятал. Не глядя, нащупал в выдвинутом ящике следующий лист. Смял. Поджег зажигалкой «Зиппо» и кинул за шкафы. Следующий – смял, поджег, кинул. Следующий... стало приванивать паленым – типа, занялось.

Тарзан, почему-то боясь потревожить трупаки, на цирлах переступил через раскинутые руки-ноги. Подшкандыбал к загашенному братку и выцарапал книгу, всего то и делов, что посередке заложенную разовым пропуском на С. В. Шрамова. Из музейных закрома Тарзан уходил под зудящую в висках вроде угодившей в паутину мухи песню: «Выстрел грянет, ворон кружит, Твой дружок в бурьяне неживой лежит...»

Глава десятая. Великолепная шестерка.

И в пустынях, в степях, и в пампасах

Дали люди наказ патрулям

Игнорировать змей безопасных,

Но сводить ядовитых к нулям.

Развякался пейджер. Волосатая ласта перевесилась за границу койки, застучала по полу и уцепила ножку стула. Тот с шарканьем подъехал к кровати и перекувыркнулся, разбросав женско-мужские шмотки на полквартиры.

– Куда ты, пусик? Я не хочу так! – захныкала партнерша из вороха закрученных в штопор простыней.

Пальцы с наколотыми на пальцах буквами "В", "А", "С" и "Я" перещупали комья тряпок, надыбали коробочку и втянули ее наверх.

– Ну, что ты там делаешь?!

– Ща.

Умные электронные точечки сложились на экране в телегу «Сделай паузу. Виола».

– У-у, фак ю! Ни минуты личной жизни. Видит Бог, завербуюсь в Иностранный легион, там меня никто не достанет!

Но ничего не оставалось как слезать. И Вензелевская торпеда Василий Громышев по кликухе Тарзан, не довыполнив приятные мужские обязанности, решительно вышел прочь и брякнул ноги на паркет.

– Куда?!! – взвилось над кроватью из шалаша простыней.

– Меня вызывают, – хрипов из горла вырывалось больше обычного. – На работу.

«В»«А»«С»«Я» еще раз глянул на пейджер – может, не так прочитал? Да нет, правильно прочитал. Ознакомиться с сообщением в третий раз Тарзан не успел – пейджер вырвали из рук.

Его почти жена Ленка по кличке Фактура отбежала по просторной кровати с захваченным пейджером в зону недосягаемости, плюхнулась на подушку и уперла локти в широко расставленые ноги. Жадно впилась в экран глазами с размазанной тушью. Наморщив лоб, шевеля пухлыми от перегрузок губами, прочла.

– Так и знала... Я так и знала! Сволочь! Изменщик! – брошенный пейджер шмякнулся кнопочной стороной о широкую спину Тарзана.

– Ты чего, идиотка?! Охренела?!

– А-а! – Ленка метнулась к любимому и вцепилась маникюром в его короткую стрижку. – Я тебе устрою Виолу. Шлюху завел! Кобель!

Так и не застегнув брюки, Тарзан отпустил их, схватил Ленкины руки и, как спортивный молот, метнул почти жену к центру комнаты.

– Да за такие слова... – Тарзан поспешно всовывал латунную застежку в отверстие на ремне. Это занятие ему кое-что напомнило и стало еще тоскливей, – Короче, бабы тут ни при чем.

Ленка упала на попу аккурат под люстрой. Поползла к серванту.

– Сделай паузу! – она выкатила из-под серванта килограммовую, детскую гантелину Тарзана. – Она еще издевается надо мной! Сучка твоя! Виолка!

Почти жена вскочила на ноги и пошла в новую атаку с гантелей. Голая и страшная, будто амазонка на тропе войны.

– Ну, и что делаешь? – Тарзан перехватил руку с детским грузом, вывернул, заставляя пальцы разжаться, и пинком отправил Ленку на кровать. – Дура, они из рекламы взяли. Из рекламы, дурища! Про сникерс реклама. И Виолка из рекламы. Сыр такой не жрала, что ли?

На кровати Ленка разрыдалась.

– Про «Твикс», – уточнила она сквозь рев. И, вдруг прекратив стенания, пошла в последнюю, ласковую атаку.

Уже напяливающего носки Тарзана стали гладить по самым податливым местам и их же целовать.

– Давай по-быстрому, пусик? Ну куда же ты такой, ко-отик...

– Ну, не могу я, Ленка, – взмолился не очень убедительно Тарзан, – не могу. Надо иттить. Работа такая... Мне ж Вензель башку свернет... Видит Бог... Иностранный легион... Ой... Ай... О!.. О!!. О!!! О?.. О??. О??!..

Крутые заботы навалились на Шрама клыкасто-молоткастой стаей. Тут и сгтнувший бесследно Шатл, будто французский летчик Антуан де Сент Экзюпери. Тут и какой-то опер, через секретарш ищущий Сергея Владимировича «для беседы». Ведь был засвечен в книге посетителей Зимнего дворца Сергей Владимирович и о чем-то толковал с также беспробудно исчезнувшим гражданином Ледогостером буквально за день до нашумевшего пожара.

Но опер – фигня на постном масле, таких Бескудин кладет на лопатки одной левой. А вот от того, что из трех обгоревших трупешников в Эрмитаже двое явно были Шатловскими пацанами, у Сергея под ложечкой кошки скребли конкретно.