Саманта выбирает любовь - Мэри Лайонс

Саманта надеялась, что, погрузившись в работу, сумеет как-то смягчить душевную муку и отчаянную физическую тягу к Мэту. Однако ее надеждам не суждено было сбыться. Ее эмоции были в таком плачевном состоянии, что ей уже надоело извиняться перед Генри за свою раздражительность.

Единственное, что, кажется, еще удерживало ее от того, чтобы свихнуться, были мудрые советы и участливая поддержка старшей сестры. Они регулярно перезванивались.

Но в тот день сестрам не удалось толком пообщаться.

— Ой, прости, родная, я должна бежать, — заторопилась Эдвина. — Тут Джорджи приехала.

— Среди недели? Так и работу потерять недолго.

— Ох, поздно! — простонала старшая сестра. — Ее в очередной раз уволили.

— Да что ты!

— Теперь она в унынии и приехала ко мне зализывать раны. Один дурак заварит кашу — сто умников не расхлебают. Я позвоню тебе завтра.

Только повесив трубку, Саманта сообразила, что не предупредила Эдвину ничего не говорить Джорджи о ее будущем ребенке. Впрочем, им и без того забот хватало. Да и предмет этот вряд ли мог заинтересовать ее младшую сестру.

Она любила свою младшую, но не обманывалась на ее счет. Высокая и стройная, со светло-русыми вьющимися волосами и потрясающей фигурой, Джорджи неслась по жизни, не обращая внимания на темные стороны бытия. Впрочем, она была еще очень молода. Еще научится трезво смотреть на жизнь, надеялась Саманта. Джорджи, при всех ее недостатках, вносила немало беззаботной радости в бытие многих людей.

Дни шли, и Мэт, видимо, внял ее желанию с ним не видеться. Но это нисколько не облегчило жизнь Саманте. По утрам, намыливаясь под душем, она упрямо напевала слова из старого мюзикла: «Я вышвырну его из сердца». Но себя не обмануть. Этот человек словно перевернул ей всю душу. Вырвать его с корнем из своего сердца, пожалуй, не удастся никогда.

В последние дни она пристрастилась вести долгие беседы со своим еще не родившимся ребенком. Вот и сейчас, рассматривая в зеркале спальни пока еще стройное тело, прикрытое лишь шелковой ночной рубашкой кремового цвета, она предавалась этому занятию.

— Ничего, малыш, придется нам обходиться без него — вот и все. Разве мы не справимся? — доверительно приговаривала она, одновременно размышляя, как скоро придется распрощаться с тонкой талией.

Она медленно опустилась на кровать и в порыве жалости к себе уронила несколько малодушных слез.

— Если нельзя поплакать в собственной спальне, то где же тогда можно? бормотала она, сердито хлюпая носом и стараясь взять себя в руки.

Она собралась было уже скользнуть под одеяло, но вдруг раздался резкий звонок в дверь.

Ох, она совсем забыла, что попросила Генри переслать с курьером кое-какие бумаги, которые понадобятся для утреннего совещания. Но, взглянув на часы, сообразила, что курьерская служба вряд ли работает в столь поздний час. Разве что Генри решил доставить их лично.

С тяжелым вздохом накинув бледно-голубой шелковый халат, Саманта торопливо подошла к входной двери и, не утруждая себя тем, чтобы заглянуть в глазок, распахнула ее.

— Право, Генри, это уж поздновато… — укоризненно проговорила она, протягивая руку за бумагами.

Но то был не Генри…

Идиотка! — мысленно обругала она себя. Сколько раз приходилось слышать о беспечных женщинах, отворяющих двери перед ворами и бродягами!

За дверью не было ни Генри, ни папки с бумагами. Не обращая внимания на жалкие попытки Саманты захлопнуть дверь, Мэтью Уорнер твердым шагом прошел прямо в большую гостиную.

— Что тебе здесь нужно?! — воскликнула Саманта, закрывая дверь и стремительно вбегая за ним в комнату.

— А что это еще за Генри? — сердито вопросил он.

— Что? — растерянно уставилась Саманта на возвышающегося в полумраке комнаты незваного гостя. — Да так, неважно, — нетерпеливо пробормотала она. Генри Грэм… Работает со мной… — Она метнулась, чтобы зажечь лампу.

— Похоже, тот, кому должно было повезти сегодня больше меня! саркастически обронил Мэт.

— Не понимаю, о чем ты! — огрызнулась она. — И вообще, с какой стати ты врываешься ночью в чужой дом? Я сказала, что не желаю тебя видеть!

— Да, пожалуй, для тебя это не совсем удобно. — Мэт кивнул в сторону приоткрытой спальни, откуда лился приглушенный свет ночника. — Уютное любовное гнездышко у тебя, дорогая! На радость усталым путникам, вроде загадочного Генри или… — он пожал плечами, — любого счастливчика, кому случится забежать, верно?

Саманте, все еще не оправившейся от внезапного вторжения, потребовалось несколько мгновений, чтобы вникнуть в смысл беспардонных слов.

— Как ты смеешь?! — задохнулась она. — Как ты можешь намекать, будто я…

— Моя дорогая Саманта, я не осмелился бы на что-то намекать. Но картина налицо.

Однако к этому моменту Саманта уже сделала глубокий вдох и сумела взять себя в руки. Бессмысленно вступать в перебранку с этим человеком. Если ему хочется считать ее легкомысленной, неразборчивой в связях женщиной — на здоровье.

Но, к сожалению, гораздо легче принять разумное решение, чем его выполнить, особенно если тебя усиленно провоцируют.

Бог знает, какую цель преследовал Мэт, вламываясь сюда, но это — ее дом, ее личное пространство.

— Я не знаю и не хочу знать, зачем ты здесь, твердо заявила она, обходя комнату и, одну за другой, включая все лампы.

— Я здесь именно потому, что в отношениях между нами осталось множество неразрешенных моментов, — медленно произнес он, принимаясь мерить шагами комнату. — Не пойму, что взбрело тебе в голову. Честно говоря, никогда не мог понять женский ход мыслей, — прибавил он с сухим смешком.

— Очередное проявление убогого мужского шовинизма! — презрительно буркнула она себе под нос.

— Что? — Он быстро обернулся.

— Да так… ничего, — бросила Саманта, обхватывая себя руками и прислоняясь спиной к высокому узкому секретеру, где стояли поднос с напитками, телефон и лежала большая папка с бумагами, над которыми она работала вечером.

Как обычно, Мэт выглядел чертовски привлекательно. Теперь, при ярком свете, было видно, что он явился прямо с какого-то официального мероприятия: на нем был элегантный черный костюм.

Как ни старалась, Саманта не могла оторвать глаз от высокой, словно господствующей над окружающим пространством фигуры. Каждое из физических ощущений, обычно переживаемых ею в присутствии Мэта, теперь вернулось, чтобы атаковать, причем яростнее, чем прежде. Как это получается, что только при нем сердце стучит так быстро, тело начинает дрожать и гореть, как в лихорадке, а уши почти глохнут от гула бешено несущейся по жилам крови?