Раздражённые (ЛП) - Слейтер Феникс

Несколько крошечных бутылочек "Джека Дэниелса" не испортят моего ужасного настроения. Все равно слишком напиваться нельзя. Нужно рано вставать и быть в дороге, а не страдать от похмелья.

Я растягиваюсь на пластиковом стуле перед нашей комнатой. Мне нужно быть подальше от нее, но я также не могу оставить ее без защиты. Я, конечно, мудак, но не настолько.

Почему? Почему я не вышвырнул ее из своей кровати в ту же секунду, как она заползла в нее? Почему я не могу отпустить свой гнев на пять секунд и относиться к ней лучше? Я ненавижу вести себя как жалкий ребенок-мужчина, потому что моя девочка ранила мои чувства.

Моя девочка.

Блядь. Вот о чём я говорил.

Слабого звоночка, который я получил, недостаточно, чтобы справиться с тем, что находится по другую сторону двери. Но я все равно встаю и тащу свою жалкую задницу внутрь.

Она свернулась калачиком на боку. Спиной ко мне. Мои глаза не отрываются от нее, пока я закрываю дверь. Мягкий щелчок звучит громче, чем я предполагал, но я не думаю, что она спит. Она слишком неподвижна. Как будто она затаила дыхание.

Когда я подхожу ближе, ее плечо дрожит.

Она плачет. И я снова испытываю то, что хорошо мне знакомо, чувство страха наполняет меня. Я чертовски ненавижу видеть, как она плачет. И хуже всего знать, что я в ответе за ее слезы.

Сняв ботинки, я приподнимаю одеяло. – Подвинься.

Она отодвигается, не отвечая. Но ее дыхание прерывается, и она тихонько всхлипывает. Подхватив ее на руки, я прижимаю ее к своей груди. Я бы с удовольствием почувствовал ее обнаженную кожу на своей, но я не смогу вынести этого снова. Вместо этого я целую ее в щеку, ее соленые слезы на моих губах.

— Прости, — шепчу я между поцелуями.

Она трясется и всхлипывает сильнее. — Мне тоже жаль. Мне так жаль.

— Я знаю, что это так.

— Я…

— Шшш.

Она прижимается и проводит пальцами по моей руке. Я не могу выносить ее прикосновений. Я использую одну руку, чтобы зажать ее руки между нами, а другую держу на ее бедре.

— Засыпай.

— Я не могу, — жалобно хнычет она. Страдание в ее голосе разрывает меня изнутри на части.

— Тебе все еще нужно кончить, детка?

— Да, — говорит она, как будто ее убивает это признание.

Я не должен был. Но я не могу перестать прикасаться к ней. Я не могу оторвать свое лицо от ее волос, от ее шеи. Я пытаюсь выжечь ее запах в своем носу, потому что это в последний раз.

— Откинься назад.

Моя рука скользит вниз по ее обнаженному животу, бедрам, она так и не удосужилась снова надеть нижнее белье после того, как я вышвырнул ее из своей кровати. — Откройся.

— Нет, — шепчет она, еще крепче сжимая ноги.

Моя большая рука прекрасно втискивается ей между ног. Я приоткрываю ее достаточно, чтобы просунуть средний палец в нее.

Тихий стон вырывается из нее, и она двигается, впуская меня внутрь.

Это не заняло много времени, пока она кончила, задыхаясь и дрожа.

— А теперь засыпай, детка. Завтра долгий день.

Она сладко вздыхает и обмякает в моих объятиях. — Спасибо.

Мои губы снова находят ее щеку, и, по крайней мере, в этот раз слез больше нет.

Афина

Я переворачиваюсь, ожидая столкнуться с теплой стеной мышц, и почти падаю с кровати.

Я одна.

Мне это приснилось?

Моргая, я открываю глаза и осматриваю номер мотеля.

Если бы не мое пропавшее нижнее белье и жуткое похмелье, я бы поверила, что прошлая ночь была просто сном.

Или кошмарным сном.

Впервые Ромео был таким подлым. Чертовски злым. Он ушел. А когда вернулся, был таким милым и нежным.

А теперь я просыпаюсь в одиночестве.

На прикроватной тумбочке стоит бутылка воды. Я открываю ее и делаю медленные глотки, перебирая события прошлой ночи.

— Ромео? — кричу я, мой голос срывается. Он выполнил свою угрозу и бросил меня?

К черту. Я хватаю свою сумку и направляюсь в ванную, чтобы одеться. Я думала, что у нас есть еще три часа в дороге, потом я смогу уйти от него и подумать.

Я даже не подумала о том, что, черт возьми, я скажу своим родителям. Я знаю, что они злятся на меня за то, что я ушла. Они оставили мне много несчастных голосовых сообщений в первую неделю, когда я была в Лос-Анджелесе. Как трусиха, я ежедневно сообщала им по электронной почте о том, как у меня дела, вместо того, чтобы перезванивать им.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Трусиха. Что ж, по крайней мере, я это признаю.

Звук захлопывающейся двери номера выгоняет меня из ванной. Ромео едва смотрит в мою сторону, но указывает на стол, где он разложил кофе и, возможно, рогалик.

— Ешь.

Я не знаю, что сказать, так что хоть раз в жизни я держу свой чертов рот на замке.

Он едва дает мне достаточно времени, чтобы проглотить рогалик и сделать несколько глотков кофе.

— Поехали. Я не хочу делать никаких остановок без крайней необходимости.

— Даже в туалет? – поддразниваю я.

Ничего.

Я использую еще один шанс. — Мы можем сначала поговорить?

— Нет.

Он поворачивается и уходит. Я спешу в ванную, видимо, в последний раз, хватаю свои вещи и встречаюсь с ним снаружи.

С утренним солнцем, освещающим нас, на этот раз поездка не такая ужасная. Я действительно наслаждаюсь ветром, развевающим мой конский хвост позади меня, и ощущением Рида под моими пальцами.

Слишком скоро он сворачивает на улицу моих родителей. Какого черта?

— Ромео, что ты делаешь? — Кричу я, когда он потрудился остановить байк на подъездной дорожке к дому моих родителей.

— Привез тебя домой, как и обещал.

Почему я решила, что он возьмет меня с собой домой? – Но...

Моя машина уже стоит на подъездной дорожке. Я могу только представить, что должны думать мои родители. Что сказали им проспекты, которые ее привезли? Скорее всего, ничего.

— Слезай, Афина.

Медленно я перекидываю ногу через байк, балансируя на его плече.

— Мы вообще не будем разговаривать?

— Здесь не о чем говорить.

— Даже после вчерашнего вечера?

Его челюсти крепко сжимаются, прежде чем он отвечает. — Это была ошибка.

Он дает мне около двух секунд, чтобы отстегнуть сумку, прежде чем уехать, оставив меня на подъездной дорожке перед домом моих родителей.

Все, что я могу сделать, это смотреть, как он уезжает.

Глава 17

Ромео

— Ты гребаный придурок.

Это невежливо.

Какого хрена?

У меня раскалывается голова. Пошел прямо в клуб, проигнорировал каждую сучку в поле зрения и продолжил вонючую пьянку.

Что-то врезается в подножие того, на чем я сплю, заставляя меня болезненно проснуться.

Сердитое лицо Данте смотрит на меня сверху вниз.

— Какого хрена, бро? — мои слова выходят глухими и невнятными.

— Ты просто бросил Афину у ее дома, не убедившись, что с ней все в порядке?

— Она не моя проблема. — Я переворачиваюсь без позывов рвоты и считаю это победой.

— Как будто, черт возьми, это не так. — Он снова пинает диван.

— Прекрати это, ублюдок.

— Ее родители выгнали ее и забрали ее машину.

Я отказываюсь дать ему понять, как сильно это меня беспокоит. — Ну и что? — Я бормочу что-то в диванные подушки. Они пахнут задницей, и это заставляет меня передумать прижиматься к ним лицом.

— Итак, теперь она живет в моем гребаном доме.

Положив обе руки на голову, чтобы она не взорвалась, я сажусь и смотрю на него. — Почему это моя проблема?

— Ты, блядь, серьезно? Ты уехал отсюда как гребаный псих. Рискнул влезть в самую гущу дерьма с «Красным Штормом», чтобы спасти ее, а теперь собираешься вести себя так, будто тебе насрать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, если подвести итог.

Он тычет пальцем мне в грудь, отбрасывая меня на спинку дивана, и я отталкиваю его. — Я, блядь, предупреждал тебя, чтобы ты был с ней осторожен.

— Она ушла. Попала в беду из-за своей задницы. Очевидно, она не подходит для старухи. Так что не лезь не в свое дело.