Друзья мои - книги ! (Заметки книголюба) - Вл Лидин

Читая письма Плещеева, напечатанные в "Литературном наследстве", я мысленно перенесся в ту далекую пору, когда только начиналась слава Чехова и когда напечатанная в "Северном вестнике" повесть "Степь" заставила многих увериться в его растущем таланте.

Именно в те часы, когда читал я письма Плещеева к Чехову, у меня на столике зазвонил телефон. Как и у многих писателей, давно сложилась у меня дружба с целым рядом молодых литераторов, первые вещи которых я читал; отведена у меня в одном из моих книжных шкафов и полочка, ныне уже до отказа заполненная первыми книгами этих молодых писателей, многих из которых я знал еще студентами Литературного института.

- Не могу ли я зайти к вам на минутку,- сказал позвонивший мне по телефону молодой литератор, еще недавно летчик по профессии.- Я хочу вручить вам на память одну вещичку. А нахожусь я от вас совсем поблизости.

Мы договорились, и действительно через четверть часа литератор этот был у меня.

- Вы ведь любите Чехова,- сказал он, протягивая завернутую в газету книгу. - Может быть, вам это будет интересно.

Книга, в достаточной мере потрепанная, оказалась переплетенной в один том со статьей "Мильон терзаний" о Грибоедове из журнала "Вестник Европы" и рядом статей о французской литературе - Фонтенеле, Вольтере, Дидро, а первым был вплетен в эту книгу оттиск "Степи" А. Чехова, именно тот, который А. Плещеев торопил Чехова послать П. Н. Островскому, притом с надписью Чехова: "Петру Николаевичу Островскому. А. Чехов. 1888". Книга эта, по словам подарившего ее мне литератора В. И. Погребного, принадлежала какому-то парикмахеру, любителю чтения, нашедшему ее среди хлама в сарае.

(150) Конечно, это только случайность, что оттиск "Степи" попал мне в руки именно в те минуты, когда я читал о нем в "Литературном наследстве", но ведь собирательство книг не всегда бывает планомерным, оно зависит нередко от случаев, однако совокупность случаев создает своего рода планомерность, по старой русской пословице, что "на ловца и зверь бежит".

Так или иначе, мне дорог подарок молодого литератора, я отделил "Степь" от случайных статей, с которыми она была переплетена, отдал оттиск переплетчику, он переплел его, и приплывшая ко мне из безвестных далей повесть "Степь" встала в один ряд с книгами Чехова в первых изданиях и начала свыше полувека спустя свою новую жизнь.

НАДПИСИ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА

Леонид Андреев умел сильно чувствовать, сильно любить и горько отчаиваться - особенно в те годы, когда только складывалась его литературная судьба и он познавал и первые радости и первые огорчения. Книга рассказов Андреева, сразу пробудившая интерес к писателю, вышла в 1901 году; Андреев еще работал в газете "Курьер"; некоторые рассказы, вошедшие в книгу, были до этого напечатаны именно в "Курьере". Редактор газеты Я. А. Фейгин помогал Андрееву и на его писательском пути. Старейший ленинградский книжник Федор Григорьевич Шилов, автор вышедших недавно воспоминаний "Записки старого книжника", подарил мне в один из моих приездов в Ленинград именно первую книгу рассказов Леонида Андреева.

(151) Авторская надпись на ней свидетельствует об отношении Андреева к своему первому редактору: "Многоуважаемому Якову Александровичу Фейгину от автора, искренне благодарного за постоянную дружескую поддержку".

Но есть у меня и пятое издание этой книги, вышедшее в 1902 году. Экземпляр этот переплетен в кожу разных цветов, составляющую на крышке пейзаж в виде ночных облаков и луны, просвечивающей сквозь ветку дерева. В книгу вплетен портрет Леонида Андреева той поры, когда он носил сапоги и русскую поддевку, и на первой странице есть авторская, глубоко биографическая надпись.

"Милому Сергюшу. То, что я позвал тебя, и только тебя мог позвать в такую минуту жизни, для помощи в таком деле - говорит, как я люблю тебя и верю тебе. А почему люблю, почему верю, о том напишу.

Твой Леонид".

Одним из ближайших друзей Андреева был московский врач Сергей Сергеевич Голоушев, писавший литературные и искусствоведческие статьи под фамилией Сергей Глаголь. О Голоушеве в своей книге "Записки писателя" с теплотой и признательностью вспоминает Н. Д. Телешов.

Вполне возможно, что в архиве С. Голоушева, которого многие друзья любовно назвали Сергюшом, и сохранилось письмо Андреева, разъясняющее эту надпись на книге; даты под надписью нет, она могла быть сделана много позднее выхода книги, может быть, в тот год, когда умерла первая жена Андреева,- один из самых трагических периодов в его жизни...

Покойный писатель Николай Дмитриевич Телешов, которому я показывал эту книгу, сказал:

- Голоушева я тоже мог бы позвать в тяжелую минуту жизни. Человек он был достойный и верный, а Леонид Андреев всю жизнь тосковал по верным людям. В Голоушеве на этот счет он не ошибся.

(152)

КРЕЙСЕР "РУССКАЯ НАДЕЖДА"

Гравюра па серой обложке книги под названием "Крейсер "Русская Надежда" изображает море, крейсер в плавании, летящих над ним чаек и скрещенный с якорем морской андреевский флаг. Книга выпущена в 1887 году в С.-Петербурге, имя автора скрыто под инициалами "А. К." Имя это, однако, расшифровано переплетчиком в надписи золотом на корешке: А. Конкевич.

Я равнодушно взял как-то в руки эту книжку с прилавка букинистического магазина. Ее специальное морское содержание не заинтересовало меня: фамилии Конкевич я не знал. Впоследствии я прочел о нем в "Воспоминаниях" С. Ю. Витте: "По наружности Конкевич представляет собой тип "морского волка", настоящего моряка. Он очень много и хорошо пишет в газетах... Конкевич - прекрасный, умный, замечательно прямой и честный человек; естественно, что благодаря таким своим качествам он, как подчиненный, не мог быть в особо хороших отношениях со своим начальством великим князем Александром Михайловичем".

На титуле книжки была авторская надпись: "Глубоко уважаемому... (неразборчиво) от автора, с просьбой прочесть загнутые стр. 186-197. 18 Февраля, 904. С.-Петербург".

Надпись тоже не заинтересовала меня, но я полюбопытствовал все же, почему автор просит прочесть именно указанные им страницы. Я открыл книгу на 186-й странице и почти с первых же строк прочел следующее: "Лейтенант Василий Михайлович Лидин, живший три года в Лондоне и отлично владевший английским языком, был назначен капитаном "Коллингвуда"..."

(153) События, описанные в книге, относятся к военному Конфликту между Англией и Россией, когда англичане без объявления войны захватили в Александрии и Суакиме несколько судов "Русского общества", и о крейсерских действиях "Русской Надежды" в Тихом океане. "Коллингвуд" был английским судном, захваченным с грузом нефти русским военным кораблем. Капитаном этого судна и был назначен именно Лидин, на характер и действия которого автор, судя по его надписи, просил обратить особое внимание.

Мало ли бывает на свете случаев совпадения имен; но когда свыше семидесяти лет после своего выхода книга попадает в руки собирателя, и тот, следуя указанию автора, открывает ее на указанной им странице и встречает свое имя, он не может не подивиться этому. Но в жизни книголюба все его находки в конечном итоге закономерны: на то он и искатель, чтобы находить.

В 33-х ЭКЗЕМПЛЯРАХ

"Непомерно дорогая цена сей поэмы, крайне несоразмерная с ея достоинством, сознается самим автором... Настоящая же цена потому высока, что 1) выручка имеет целью доброе дело, 2) издание редко по незначительному количеству экземпляров и 3) сюжет поэмы со всеми героями поднимает значительно ценность труда. Издатель".

Так сказано в предисловии к книжечке "Тавриада. Современная поэма.", изданной в Санкт-Петербурге в 1863 году. Автор книжки-князь Владимир Мещерский; имя это впоследствии получило весьма печальную известность: Мещерский был издателем журнала "Гражданин", (155) одного из самых реакционных изданий, и поэтические упражнения Мещерского в молодости давно были забыты им в поклепах и доносах на тех, кто не разделял интересов дворянства.

Поэма "Тавриада" посвящена открытию в 1861 году катков и санных катаний с гор в саду Таврического дворца в Петербурге. "Заметно стало во всем Петербургском обществе какое-то непреодолимое стремление предаваться этим упражнениям. Стариками, старухами, зрелыми и незрелыми овладела лихорадочная страсть покупать коньки, надевать их, скакать в Таврический сад, падать раз двадцать в минуту и т. п. ... В гостиных и на балах разговаривали только о катании на коньках и стали о ужас! танцуя выделывать "па" на подобие тех, которые выделываются при катании на коньках... Вот в это-то время среди толпы, посещавшей ежедневно Таврические горы, нашелся один из тех избранников судьбы, которым она предназначает воспеть минувшие дни и приберегать в звучных песнях следы данной эпохи в назидание грядущему потомству",- пишет в введении автор. Поэма, однако, не столь безобидна: в ней довольно зло высмеиваются некоторые дипломаты: