Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник) - Андрей Архипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только раз он изумленно вздрогнул, заметив надломанную ветку, и долго стоял, прислушиваясь и недоверчиво оглядываясь вокруг. Но потом опять махнул рукой вперед, продолжив двигаться в том же направлении.
«Ох, а все с этой ночи не заладилось, будь она неладна, – продолжил безмолвный разговор сам с собой десятник, отправляясь вслед за проводником. – Казалось бы, после разгрома отяцкого поселения все должно сложиться удачно. Емяшко, племяш, сделал все возможное для этого. Прибежал к поселению раньше на целый час.
А что? Молод еще, ноги быстрые, да и без доспеха был. Высмотрел, как бабы в лес уходят, даже чуток проследил, куда они направились, а потом доложил об этом напрямую сотнику.
Молодец, отличился.
Ибраим его отечески по плечу похлопал, разрешил на следующий день с нами в лесной схрон идти выбирать себе долю в добыче.
А племяш-то как рад был! Оказывается, он уже присмотрел себе девицу, которая уходила в лес с маленьким ребенком на руках – русая, румяная, коса ниже пояса… А уж ее фигуру он так описывал вечером у костра, что слюна не только у молодежи пошла через губу.
А потом по секрету своему дядьке поведал, что не прочь взять ее не наложницей, а женой. И даже ребенка усыновить, если та противиться будет без него идти.
С одной стороны, парень еще юнец – кровь взыграла, вот и решился ожениться. А с другой… что еще нужно воину для счастья? Чтобы верная да красивая жена дома ждала с добычей из славного похода…
Хотя красавицы и в родном селении не хуже, чем местные бабы. Черноволосые, статные, дородные. Чего он на русинку запал? Или это не русинка? А! Шайтан их тут разберет! Главное, что ее можно просто так в дом к себе взять, никакого тебе выкупа, как новые законы велят…
Да и сам он прорву лет прожил с полоненной словенкой, пока та не преставилась в прошлом году, – почему бы и племяннику так же не пожить? А то свои девки покочевряжатся еще, прежде чем замуж решатся пойти.
В этом деле и мужчины в роду им не указ по обычаям старым…
Вот и выбирают себе мужа помоложе, да чтоб статью вышел, побогаче, да чтобы воин был первый… А не думают, глупые, что обычно бывает только одно из этих достоинств – богатый или молодой, выживший или первый.
А племяш его так и вовсе не в завидных женихах ходил. Сначала был в помощниках у кузнеца, но не срослось что-то, перешел в ученики к мастеру, который занимался строительством… А тот возьми и осерчай на него за что-то!
Пришлось Алтышу его к себе пристроить, предварительно обучив, как саблю в руке держать.
Мать Емяшко была его сестрой, помершей родами, а отец… отец был его побратимом. Только вот пропал его названный брат по-глупому, попав под купеческую саблю, когда они караван речной решили пощипать. Купцов вскорости всех положили, но разве этим сыну отца вернешь? А славная тогда добыча досталась…
Купец шелк вез не старой дорогой через Буртас, а водным путем по Кара-Идель[9]. Видимо, решил монет в мошне побольше оставить, а заодно и путь сократить. Да вот вышло, что жизни оставшейся себя лишил, старости в окружении молодой жены, любимых детей, светлого, большого дома, тучных стад…
Тьфу, – сплюнул Алтыш, попав себе на кончик сапога. – Да что это я размечтался о несбыточном? Никак бабы близко, вот их запахом дурные мысли и навеваются…
Так вот, насчет дурости… Сотник почему-то решил не брать нахрапом весь. Хотя да… Живут-то здесь небогато. У них на родине почти каждый в сапогах ходит, богатство у человека определяется – есть у тебя конь или нет. А тут лапти да онучи. Тьфу, голь перекатная, только воев положишь…
Мудро сотник решил. И Емяшко на жеребце правильно послал сказать местным воям, что поутру мы выйдем полон искать.
Только вот не клюнули русины на это – зря воины прождали в засаде на опушке леса.
Хотя этим-то повезло… А вот те, кто сидели у костров, изображая всю полную сотню, получили град стрел на свою голову. Троих сразу наповал, а уж пораненных сколько…
Как уж смогли заснуть Иштан и братья Енговат и Разгоз, что их прирезали спящими? Этого они уже никому не скажут… А Енговату вообще шею свернули как младенцу.
Эх… а нужно было всего-навсего высмотреть, если русины за тын с той стороны полезут, и сигнал остальным дать. А уж если много их через изгородь перекинется, то скинуть кольчужку да сигануть в реку – жизнь-то дороже… С лодьи потом подберут: в лагере постоянно два десятка в готовности, отплытия ждут.
Только вот от недалекого ума эти десятки вверх на холм бросились, когда оттуда стрелы падать начали, да еще и остальных с собой потащили. Потом один из десятников оправдывался боязнью, что стрелами лодьи пожечь могли. Было дело, пяток упало… Так ведь дождь был, разве же займется огонь по мокрой древесине? Мигом потушили…
А вот те, кто на холм бросился, еще и сбоку удар получили. Стрелы те, правда, были не каленые, а обычные охотничьи срезни, так им и этого хватило. Четверым ноги порезало, как раз чуть ниже халата попали, а одному прямо в лицо… Даже мне вспоминать тошно то месиво у него под шлемом, которое в итоге получилось.
Как сотник ярился, как ярился… Хотел сразу на весь всех послать – это ночью-то! Еле отговорили.
Потом кричал на всю округу, что всех неверных на кусочки порежет, само поселение сожжет, а землю потом сравняет и солью засыплет! Еще бы серебром грозился завалить, так же дорого вышло бы.
А-а! Вот что значит якшаться с булгарцами – наша старая вера теперь совсем не признается, никто и не помнит, как эти самые булгары объявили нам священную войну за набеги и силу нашу.
Да, было времечко… А ныне? Тьфу! Взять тот же нелепый обстрел с холма! Мельчают людишки, мельчают… А в итоге за ночь семеро убитых и десяток пораненных, из них трое, верно, так и останутся хромыми на всю жизнь. Такие потери…
С утра в сотне начали шушукаться, что удача отвернулась от Ибраима, как только он на русинов напал. Пора, мол, другого предводителя искать. Ха! Как же, найдешь… Ибраим в Буртасе к таким людям заходит… Ой, не надо вспоминать, от такого сотника просто так не уйдешь – везде найдет.
Да уж… А в результате этого обстрела в лес Ибраим отправил не три десятка, а всего лишь два. Иначе никак не удержать было местный люд в том селении – мигом бы все разбежались.
Но ничего, поймать бы в полон хоть часть сбежавших баб, а за остальными всегда можно вернуться. Да и голодно в лесу пока, так что сами они выйдут, когда животы подводить начнет.
Кроме того, с низовьев еще три с половиной десятка должны подойти на следующее утро.
Если успеют, конечно.
Им все-таки надо за день обобрать селение и зализать свои раны, раненых-то всех там оставили. Правда, немного их, и это даже не раны, а просто порезы… Так что хватит наших воев этим русинам за глаза. У них одоспешенных ратников всего человек пять, не более. Остальные не в счет. Хм… только под их стрелы все равно не хочется».
Путь, по которому их вел отяк, приблизился к речке. Справа, почти под самыми ногами извивался крутой, в рост человека глинистый обрыв. Сажени через четыре от него шел выступами противоположный берег, зажимая лесную речушку в тесные оковы. Узкий небесный просвет над ней только подчеркивал исполинские кроны деревьев с густым подлеском, замершие по ее краям. Тихий утренний покой омрачал лишь сорочий стрекот, сопровождавший колонну всю дорогу. Неожиданно отяк впереди остановился, и позевывающий от недосыпания Алтыш чуть не влетел ему в спину.
– Поганая собака, как можно так вставать без предупреждения? – закричал он, отшвыривая проводника вперед.
Тот только успел вытянуть перед собой руку.
На тропинке, метрах в двенадцати от них стоял маленький растрепанный мальчик лет десяти – в одной руке он держал берестяное лукошко, а другая была заведена за спину.
Глаза его растерянно смотрели на подходящих ратников, и чувствовалось, что еще чуть-чуть – и он заплачет. Алтыш вымученно улыбнулся, присел на корточки, чтобы мальчик не испугался и не убежал, а потом поманил его пальчиком.
– Этот младенец нам и поведает, где тут у них схрон, – тихонько произнес десятник для остановившихся позади воинов.
Можно было и громче, но не хотелось спугнуть мальчонку… А что касается смысла его речи, то и так понятно, что стоящее впереди замызганное дитя, вовсю хлюпающее носом, его все равно не поймет.
Это было последнее, что успел сказать Алтыш. Дальше события втянули его в такой водоворот, что ни открыть рта, ни подумать он уже не успевал.
Слева от мальчугана, буквально шагах в трех от него из-за толстого ствола сосны выступила фигура человека в одежде странного покроя. Эти его одеяния были покрыты бурыми и зелеными пятнами, лицо было перепачкано полосами грязи, а в руках он держал черную длинную… палку, заканчивающуюся двумя зияющими дырами и направленную прямо на столпившихся ратников.
– Пычей, уллань[10]… – донесся резкий голос от чудаковатой фигуры.
