Последний Рюрикович - Валерий Елманов

– Здесь пока поживешь, – сказал Ивашке угрюмый возчик и проводил мальчугана в дом.

Где-то с полчаса Ивашка допытывался у него, когда же ему покажут царевича, но возчик отмалчивался и только под конец, не выдержав, буркнул:

– Боярин вот приедет и сводит.

– А где царевич живет? – попытался удовольствоваться на первое время мальчуган.

– Потом узнаешь. Отсель не видно.

До самого вечера Ивашка бродил по дому, который был хоть и небольших размеров, но внутри, как это ни удивительно, достаточно вместительный – тут тебе и горница, и три маленьких спаленки, и еще какие-то комнаты с закрытыми дверями, о назначении которых угрюмый возчик скупо, в двух словах, пояснил, что здесь его боярин лечит людей. Немного помолчав, он счел нужным добавить:

– Травы у него там всякие лечебные. Он с них снадобья делает.

Зато спал Ивашка в отдельной комнатушке на царской, как, хмыкнув, заметил возчик, постели. А вот спалось ему почему-то не очень хорошо. То ли непривычно мягкой была сама постель, то ли что еще, но кошмары преследовали Ивашку неотступно до самого рассвета. То ему снилось, что он верхом на какой-то большой собаке пытается умчаться от стаи волков, уже взявших их в кольцо, то вдруг собака превращалась в этого окаянного возчика, а самый большой волк вдруг превращался в человека в черном, который кивал на Ивашку головой, предлагал волку поменьше, но тоже с человечьей мордой, сожрать мальчугана, и они уже прыгали на него, и все это было так страшно, что Ивашка, отчаянно заорав «мама!», наконец проснулся.

Подле его изголовья стоял угрюмый мужик со свечой в руке и участливо смотрел на мальчугана.

– Приснилось чего, да? – своим обычным хриплым голосом спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: – А ты спи, знай. Это ничего, бывает. – И, дунув на свечу, так же бесшумно исчез, как и появился.

А Ивашка еще долго лежал без сна на мягкой удобной постели и пытался вспомнить, где же это он видел человека, так схожего лицом со вторым волком, и лишь под утро его осенило, что точно такой же сон приснился ему в Ярославле, только там оба были еще не волками, а людьми.

Ему почему-то стало очень легко, и, успокоенный, он еще разок зевнул и крепко заснул.

Глава IX

ВОЛК ДОБЫЧИ НЕ ВЫПУСТИТ

Однако Ивашке приснилась не некая фантасмагория, которой вовсе не было в действительности. Несколькими днями ранее, еще в Ярославле, два человека действительно разглядывали мальчугана, безмятежно спавшего в телеге на соломе, и одновременно отпрянули, когда он заворочался, открыв на мгновение сонные, ничего не видящие глаза, и повернулся на другой бок, засопев носом.

– Ну как? – насмешливо поинтересовался Бенедикт. Его спутник в богатых боярских одежах, находясь в каком-то оцепенении, только тряхнул головой и произнес:

– Наваждение диавольское. Коли сам не узрел, ни за что бы не поверил. – На что Бенедикт, или правильнее будет сказать Симон, ибо его спутник, великий боярин Афанасий Федорович Нагой, знал его только под этим именем, вполголоса отозвался:

– Я не думаю, светлейший боярин, что дьяволу только и дела до вашей бедной головы. На мой взгляд, у него есть дела и поважнее. Обычное сходство, правда, весьма разительное, но тем не менее, если уж говорить о небесах, се дар Господень.

– Господень ли? – прервал его Афанасий, боязливо оборачиваясь к телеге и тут же боязливо взглянув на собеседника. Боярин будто опасался, что при более внимательном рассмотрении он непременно приметит у Ивашки маленькие рожки или же вместо ступней – небольшие копытца.

– Разумеется. У нечистой силы креста на груди нет, а у сего отрока, как вы, наверно, заметили, имеется.

– Нечистая сила – она на что хошь способна, – начал было развивать Нагой свои сомнения дальше, однако Симон нетерпеливо прервал его:

– Не забудьте, что мальчик из монастыря, а купил я его у монаха. Если уж даже в православных монастырях раздолье для нечистой силы, то выходит, что ваша вера не является оплотом для истинного христианина.

– Ты нашу веру не трожь, лекарь, а то ведь за такие словеса и на дыбу угодить можно, – внезапно окрысился Афанасий, но тут же озабоченно спросил: – А что за монах?

– Кажется, Феофилакт, но точно не помню. Здоровый такой, красномордый и весьма охочий до хмельного зелья.

– Он, – успокоенно кивнул головой Нагой. – Знавал я его. Ох и хитер, бестия. Однова такую пшеницу мне сбыть хотел, что и сказать-то противно. – Афанасий ажно хихикнул, вспоминая, каким он сам оказался молодцом, не поддавшись на льстивые речи монаха, и уж хотел было более подробно пересказать эту историю, но Симон вовремя остановил его нетерпеливым сухим покашливанием.

– По-моему, нам надо уйти отсюда. К тому же ваш ненаглядный друг, возможно, уже очнулся от чрезмерных возлияний.

– Не-е, – с уверенностью протянул Нагой, – там у меня Митька, а он с ним наравне хлещет.

– Так, может, Митька лежит, а монах уже встал?

– В мово Митьку ведро можно залить, да не вашей водицы аглицкой али греческой, а лучшего и крепчайшего меда, и ничего не будет. Как сидел, так и будет сидеть, только разве икнет пару раз. Одначе тута разговору и вправду не выйдет. Пойдем-ка ко мне, – и с этими словами Нагой уже повернулся, чтобы идти, но Симон удержал его:

– Лучше всего, если мы сейчас зайдем вот в эту избушку. Видите огонек?

Афанасий прищурился, но никакого огонька не увидел. Ночь была до того черна, что даже на небе не было видно ни единой звездочки, к тому же и луна спряталась. Тогда иезуит осторожно взял его за рукав и пояснил:

– Ежели вы изволите держаться за меня, то мы вмиг, без хлопот и приключений достигнем цели.

После этого никто уже не промолвил ни слова. Опасность наткнуться на что-либо в темноте была так велика, что оба все свое внимание устремили на пространство вокруг себя, включая и землю, которая отнюдь не отличалась гладкостью.

– Хорошо, хоть сухо, – один раз только обмолвился Нагой, на что Симон немедленно отозвался:

– Да мы уже и пришли.

На два коротких стука лекаря раздались чьи-то шаги за дверью, и почти сразу же она распахнулась перед тайным иезуитом ордена Христова, вежливо поддерживающим за локоть, во избежание падения, великого и могучего некогда боярина всея Руси Афанасия Нагого, дяди здравствующей царицы Марии, жены царя Иоанна Грозного.

Когда это было? Недавно и давно, ибо часы и дни человека идут неравномерно, разительно отличаясь в скорости. Коли он счастлив, то месяц пролетает, как один день, а коль у него горе, то и час кажется вечностью. Кажется, совсем недавно, еще в последние дни жизни Иоанна Васильевича, Афанасий был на самом гребне славы, а ныне уж все безвозвратно ушло, утекло, как вода в песок…