Джулия - Ньюмен Сандра

Но Лу смотрела совсем в другую сторону. Она спросила:

— Ты слыхала? Прислушайся!

Прекратив плескаться, Джулия услышала, как на расстоянии, но вполне различимо туристы-антиполы нестройно распевают балладу «Кровь Голдстейна». В полукилометре, не далее.

— Фу ты, принесла нелегкая! — в комическом отчаянии бросила Лу. — Засекли нас!

— Ты расстроилась? В самом деле?

— Еще как. А ты?

— Чуть-чуть. А может, и нет.

С плутовской ухмылкой Лу скрылась под водой. Повисла пауза; кругом царила тишина. Глядя на верхушки деревьев, Джулия предвкушала, что сейчас на нее лягут девичьи руки. Но Лу вынырнула метрах в пяти; с ее темных волос текли блестящие струйки. Джулия удивилась и обиделась. А потом перевела дух и сама нырнула головой вперед.

10

Эсси как сквозь землю провалилась. Однажды утром она не вышла на работу, никого не предупредив и не отпросившись заранее. Поначалу кое-кто из сотрудников бездумно зубоскалил насчет ее отсутствия. К началу второй смены ее уже не упоминали вовсе. Джулия направилась в лито посмотреть списки клуба садоводов: когда-то давно Эсси была избрана его казначеем. Теперь казначеем числилась Джоан Волленска. В гардеробе сняли табличку под вешалкой Эсси, а из раковины исчезли ее хозяйственные перчатки. Но самое ловкое устранение обнаружилось на меловой доске, где работники записывались на уборку помещений, криво-косо втискивая свои фамилии на свободные строчки. Из середины кто-то вымарал самозапись Эсси, да так мастерски, что пробел совершенно не бросался в глаза.

К стыду своему, Джулия в первый момент выдохнула с облегчением оттого, что сама не угодила в ловушку. О’Брайен заранее наметил жертву, но не ее. Потом она похолодела, вспомнив, как развлекалась с Уинстоном Смитом. Не исключено, что приглашение О’Брайена было связано с ее хроническим злосексом. Если так, минилюб не оставит ее в покое. Нет, это несерьезно: кого ждет расплата за злосекс, тот не получает сомнительных приглашений домой к внутрипартийцам. Ее бы запихнули в фургон и без лишнего шума распылили. Тогда как понимать происходящее? И почему расправа настигла Эсси, если ловушку расставили для Джулии?

После долгих размышлений она заключила, что речь шла о банальной починке, не более. Вероятно, арест Эсси вообще не связан с этим вызовом, а может, она чем-то оскорбила О’Брайена… легко, если вспомнить ее повадки. Как бы то ни было, Джулия, конечно, терзалась оттого, что передала свой заказ Эсси, но зато могла больше не бояться.

И все же эти мысли отравляли ее отношения с Уинстоном Смитом, которые до конца мая сводились в основном к скрытным разговорам в людных местах. Просто побродить по улицам было невозможно: телекраны тут же фиксировали любое сближение. Бывало и так, что, добравшись до назначенного места встречи, они замечали над головой жужжащую стайку микрокоптеров или натыкались на патруль, проверяющий документы у всех прохожих; в таких случаях каждый шел дальше ни с чем. Иногда они направлялись в какой-нибудь проловский район, шагали на безопасном расстоянии друг от друга и могли почти нормально пообщаться, когда рядом никого не было. Но в основном они прибегали к так называемым разговорам в рассрочку. Джулия уходила вперед и останавливалась, делая вид, будто изучает рекламу облигаций военного займа или перечень услуг обувной мастерской. А Смит шел мимо и походя бормотал что-то себе под нос. Через пару минут наступал его черед помедлить, а ее — пробормотать на ходу ответ. Чтобы не шевелить губами, оба цедили сквозь зубы, хотя Уинстон справлялся из рук вон плохо и вообще смахивал на умалишенного.

Притом что эти ухищрения стоили немалых трудов, разговоры тайных любовников сопровождались радостным волнением. Смит оказался вполне интересным собеседником, хотя Джулия обычно предпочитала компанию другого рода. Он был до странности одержим истиной. Половина его реплик сводилась к разграничениям истинного и ложного. Он мог в течение всей встречи до посинения доказывать, когда именно был изобретен аэроплан или сколько шоколада выдавали в прошлогодних пайках, и его цифры всегда отличались от тех, что называла партия. Однажды Джулия спросила, приятно ли ему ощущать, что он знает больше остальных. И он желчно отозвался: «Мои ощущения роли не играют. Важна только истина».

Сродни этой зацикленности на истине была и его страсть к отрицанию, которую Джулия про себя называла бунтомыслием. Он терпеть не мог партию, но был уверен, что ее власть продержится еще не одно поколение. Что свободный ребенок родится только в немыслимо далеком будущем. Как-то раз она спросила: если это так, какой смысл отслеживать сейчас партийную ложь? На этом месте им пришлось разойтись. Через пару минут Уинстон, шагая мимо, ответил с мрачным удовлетворением: «Никакого смысла».

В другой раз он помедлил возле нее, чтобы заявить:

— Члены партии не способны к самостоятельному мышлению. Они утратили способность мечтать о чем-либо ином. Если есть надежда, чего я утверждать не могу, то она в пролах.

При появлении патруля им пришлось разойтись в разные стороны. По пути домой Джулия кипела от невыразимого раздражения. Это она-то утратила способность мыслить? А кто же, по его мнению, с самого начала продумал их роман? Разве в основе его не лежала мечта о чем-либо ином? Ну конечно, во всем Лондоне есть только один человек, способный мыслить, и это Уинстон Смит! Он и еще разве что пролы! Там, где требуется поразмыслить, любой прол — кто бы сомневался? — даст Джулии сто очков вперед!

Но, шагая сквозь ласковый летний вечер, она остыла и увидела комизм положения. Бунтомысл или нет, Смит в чем-то прав. Каждый партиец твердит замшелую чушь. Смита, при всей его мрачности и самонадеянности, отличала нетривиальность. А пролы пользовались большей свободой. По логике вещей, если восстание и зародится, то скорее в их среде.

Соответственно, при следующей встрече она сказала ему, что насчет пролов он совершенно прав. Они, например, куда сообразительней, чем внушает народу партия. Но Старый Зануда и слушать ничего не желал! Нет-нет, это, дескать, чересчур оптимистичное заявление! Он поспешил охладить ее пыл, сказав, что пролы лишены политической зрелости. Все их мысли о том, как бы вписать в лотерейный билет счастливое число и где разжиться яичком на ужин. Затем он поведал ей, как однажды в пивной пристал с расспросами к старику-пролу в надежде вызнать что-нибудь про эпоху капитализма, но был горько разочарован, когда тот стал нести запьянцовский бред про шляпы-цилиндры, так и не сообщив ничего путного. Старик даже не вполне понимал, чего добивается от него Уинстон. Какие уж тут восстания!

— Надо думать, ты побеседовал с великим множеством пролов? — уточнила Джулия.

— Каким же образом? — возмутился Уинстон. — Я и так рисковал, заговорив с тем единственным стариком.

После таких слов Джулия наклонилась и стала теребить шнурки ботинок, чтобы спрятать насмешку. Бедняга Уинстон! Потолковал с одним-единственным пролом — и счел, что знает все о представителях этого класса. Ей не хватило духу рассказать, как много она сама за истекшие годы общалась с пролами.

И все же в тот единственный майский вечер, когда им удалось заняться любовью, Смит оказался на высоте. Встретились они у колокольни полуразрушенной церкви, в безлюдной сельской местности, куда много лет назад упала атомная бомба. От станции пришлось отмахать пять километров пешком, до заброшенной деревни на вершине холма. Все строения к востоку от этого места пришли в упадок и почернели, кое-где поросли пучками травы, но с западной стороны многое сохранилось в неприкосновенности, если не считать последствий запустения и погодных условий. Все двери, все окна первых этажей были заколочены и оклеены красной предупредительной лентой, которая неудержимо болталась на ветру, создавая впечатление праздничного убранства.

Небольшое, квадратное в плане помещение звонницы, раскаленное на солнце, пропахло голубиным пометом. Впрочем, при порывах ветра там еще можно было дышать. К тому же сверху открывался прекрасный вид на окрестности, который, ко всему прочему, позволял заметить любую слежку, хотя оставалось неясным, как вести себя в таком случае. Когда Джулия добралась до места, в небе сгустились грозовые тучи. Кровля — одно название — не смогла бы защитить их от ливня. Но гроза прошла стороной, небо прояснилось, и Джулия сочла это добрым знаком. К ее удивлению, Уинстон не стал спорить и поцеловал ее в щеку.