Парижское приключение - Элизабет Эштон

— А этот человек, к которому мы едем, мужчина или женщина? — осторожно поинтересовалась Рени.

Несмотря на то что он выглядел усталым, с его лица исчезло то суровое выражение, с которым он ходил последние три недели. Сейчас в его облике чувствовалась мягкость, а глаза озорно блеснули.

— Дама, — ответил он, — которой я очень дорожу, так что постарайтесь произвести хорошее впечатление.

Любопытство Рени усилилось, но Леон никак не хотел реагировать на все ее расспросы. Она увидит то, что увидит. Такси неуклонно продвигалось сквозь вечерний поток машин, сумерки постепенно сгущались, и город осветился несметным количеством золотых огней. Они въехали на мост, который вел на остров Сен-Луи. Этот небольшой островок шел следом за большим островом Ситэ, как теленок, идущий за своей матерью. На острове Ситэ — в самом сердце старого Парижа — Рени уже бывала. Там находились Нотр-Дам и Дворец Правосудия, примыкавший к зловещей тюрьме Консьержери, но на острове Сен-Луи она не была ни разу. Она слышала, что он превратился в необыкновенно фешенебельный район; квартиры в его старинных домах после реконструкции стали шикарными, а сам он казался островом уединения в самом центре переполненного города. Здесь сохранился дух средневековья, и городской шум не проникал сюда.

Такси въехало в мощенный булыжником внутренний двор с парой высохших платанов, с трех сторон окруженный высокими старинными зданиями, которые полностью защищали его от уличного шума. Рени показалось, что Париж остался где-то далеко. Когда они вошли в выстланный каменными плитами холл дома, консьерж кивнул Леону и они поднялись по красивой дубовой лестнице на второй этаж. Он остановился у внушительной двери и вставил ключ в замочную скважину.

— Вот здесь я живу, когда я в Париже.

Рени была поражена. Каким бы оно ни было, но жилье на острове Сен-Луи стоило баснословно дорого. Похоже, Себастьен не испытывал недостатка в средствах.

Дверь распахнулась, и Рени увидела коридор, стены которого были обшиты деревянными панелями, а в конце коридора освещенную комнату.

Рени оглядывалась по сторонам с тем любопытством, с каким любая женщина в таких случаях разглядывает вещи любимого мужчины. Леон ввел ее в просторную комнату, высокие окна которой глядели на Сену. Она была бы безукоризненной, если бы не служила Леону вторым рабочим кабинетом. В углу стоял большой письменный стол, заваленный образцами тканей и эскизами, точно такой же, как и в его студии, а на стенах висели фотографии девушек в платьях Леона, среди которых Рени узнала Селесту, Луизу и других своих неприятельниц. Над каминной полкой висела фотография Туанет в свадебном платье; она словно взирала свысока на эту комнату. У открытого окна с длинными, до пола, тяжелыми портьерами стоял низкий столик с холодными закусками, а рядом с ним — три изящных кресла. Но не обстановка привлекла внимание Рени, все эти детали она разглядела позже, а женщина, которая поднялась с кресла, чтобы поприветствовать их. Она была немолода — в ее тщательно уложенных волосах были видны седые пряди, — но все еще красива. Ее темные глаза показались Рени очень знакомыми. Она протянула Рени смуглую загорелую руку, которая странно не вязалась с ее элегантным обликом.

— Мама, это Рени, — сказал Леон. — Рени, это моя мать.

Рени от удивления не могла произнести ни слова, а мадам Себастьен крепко пожала ее руку. Конечно, у Леона должна быть мать; но узнав однажды, что его отца нет в живых, она больше никогда не задумывалась о его семье. И сейчас, стоя под оценивающим взглядом этой женщины, она чувствовала себя неуютно. Леон, однако, слишком много себе позволяет!

На превосходном английском языке мадам Себастьен произнесла чисто английское:

— Дорогая моя, мне очень хотелось познакомиться с вами с того дня, когда Леон впервые рассказал мне о вас. Проходите и присядьте, вы, наверное, очень устали. Я знаю, что такое подготовка коллекции, я была свидетелем многих коллекций, сначала — мужа, а теперь — сына.

Она подвела девушку к одному из кресел. Рени воскликнула:

— Мадам, неужели вы англичанка?

— Нет, — вмешался Леон, — она стала француженкой, когда вышла замуж за моего отца, и ни разу не пожалела об этом. Не так ли, мама?

Мать с сыном переглянулись, и Рени вспомнила о своих колебаниях, когда зашла речь о смене ее гражданства. Неужели эта встреча устроена специально для того, чтобы убедить ее? Она повернулась к Леону.

— Но тогда вы наполовину англичанин?

— Я чистый француз, уверяю вас, — его глаза весело блеснули. — Что вы будете пить?

Он смахнул кипу своих набросков с сервировочного столика и извлек из него три бокала, которые поставил на освободившееся место. Мать показала на бутылку шампанского в ведерке со льдом рядом со столиком.

— Я заказала шампанское, оно уже холодное и должно взбодрить вас.

— Прекрасно, — он принялся открывать бутылку, а мадам неодобрительно посмотрела на разбросанные по полу рисунки.

— Ох уж эти художники! — воскликнула она. — Леон, дорогой, надеюсь, ты уберешь их с пола. А то Рени подумает, что тебя вырастили неряхой.

— Рени известны и более серьезные мои недостатки, — усмехнулся Леон. — Их просто некуда сейчас положить; жена консьержа потом разберется с ними. Я же плачу ей, чтобы она мне помогала, так что это будет справедливо.

— Ты неисправим, — вздохнула мать и принялась за ужин. — Рени, попробуйте вот это заливное из цыпленка. Вам нужно восстановить силы.

— Лучше вот это, — Леон подал ей бокал шипучего шампанского и поднял свой. — За успех моей новой манекенщицы Рени, и я убежден, что мы пьем за нее не в последний раз.

— Чтобы вы всегда были счастливы, дорогая моя, — добавила его мать, поднимая свой бокал. Две пары темных глаз с нежностью смотрели на нее, и Рени вспыхнула.

— Я же говорил тебе, что это единственная девушка из всех знакомых мне, которая не разучилась краснеть! — торжествующе воскликнул Леон.

Рени было интересно, что еще он рассказал о ней своей матери. В этой атмосфере дружелюбия Рени совершенно расслабилась. Мадам Себастьен обращалась с ней, как с невестой Леона, у нее не возникало сомнений в том, что они очень скоро обручатся, и Рени почти — почти! — убедила себя, что их уговор с Леоном был настоящим, что это не отчаянная попытка удержаться за работу. Мягкий свет лампы с абажуром оставлял большую часть просторной комнаты в полумраке, за окном темнела река, и легкий ветерок колыхал листву деревьев, которые стояли, освещенные ровным рядом огней левого берега.

Леон, покончив с ужином, вздохнул и поднялся.

— Все хорошее когда-нибудь кончается, — с сожалением сказал он. — Я должен вернуться в салон, работа еще не закончена. Я вызвал такси, оно отвезет вас домой, Рени, а мама доедет до «Крийона», она остановилась там.

«Крийон»! Один из самых дорогих отелей Парижа! Рени встала вслед за ним.

— Может, мне поехать с вами? — спросила она. — Я могу вам чем-то помочь?

— Нет. Я хочу, чтобы вы завтра выглядели свежей и красивой, — сказал он. Он поцеловал мать, а затем, заметив ее выразительный взгляд, подошел к Рени, взял ее за плечи, и нежным поцелуем коснулся ее губ. — Аu revoir, cherie[29], — и ушел.

Каждый нерв ее тела откликнулся на эту мимолетную ласку. Ситуация становилась все более сложной. Если бы только она любила его не так сильно, или он хоть капельку любил ее!

— Идите сюда, присядьте, — ласково сказала мадам Себастьен. — Сейчас мы можем поговорить с вами по душам.

Я очень рада, что Леон остановил свой выбор на англичанке, как бы он ни настаивал на том, что я француженка.

Рени села, чувствуя себя мошенницей, — мадам Себастьен, разумеется, ничего не знала о том, при каких обстоятельствах Леон сделал ей предложение, и очевидно она не догадывалась о его любви к Антуанетте.

Разговор по душам вылился в хвастливый рассказ матери о своем сыне, и Рени слушала его, стараясь ничего не упустить. Она узнала, что Леон — единственный ребенок, в детстве часто болел, в раннем возрасте у него проявились способности к рисованию. Он получил образование в Англии, поскольку родители сочли, что школьная программа там не такая сложная, как во Франции, и ребенок сможет проводить больше времени на воздухе.

— Я верю в пользу свежего воздуха, — сказала мадам Себастьен. — Мне хотелось бы, чтобы Леон почаще выезжал за город. Сама я редко бываю в Париже. Я предпочитаю наше загородное поместье Шатевю и почти все время провожу в саду. — Она показала свои загорелые руки. — Леон говорит, что неприлично иметь такие руки, но, знаете, в этом году мои розы были просто потрясающими. Он проведет у меня свой отпуск. Надеюсь, и вы будете с нами?

Так вот о чем Леон собирался говорить с ней после завершения коллекции! Но ведь она еще даже не приняла его предложения.